Врачей, юристов, нотариусов, судей, муниципальных советников и королевских чиновников различного ранга насчитывалось в конце XV в. не больше тысячи человек, не считая придворных. Королевским чиновникам выплачивалось ежемесячное или годовое денежное содержание и дополнительно во многих случаях выдавали несколько штук текстиля и определенное количество зерна. Продолжительность рабочего дня у всех была разной, но часто достаточно короткой. Служащие королевского казначейства (Casa dos Contos) трудились, например, с 6 до 10 часов утра летом и с 8 до 11 часов зимой. В этом, как мы можем видеть, они имели большое преимущество перед ремесленниками.
В Португалии, как и во всех других европейских странах, большинство населения составляли крестьяне (lavradores). Среди них были как сравнительно зажиточные крестьяне, которые обрабатывали собственный надел земли и нанимали себе в помощь рабочую силу, так и безземельный сельский пролетариат, который зависел от сезонной работы и случайного заработка. Те, кто трудился на собственной земле, были малочисленны. Большинство крестьян не имели своей земли, они брали ее в аренду, платя за нее натурой (иногда деньгами) землевладельцу, будь то монарху, церкви или помещику. Многие крестьяне имели определенные гарантии на временное владение землей, если договор аренды был заключен на длительный срок. Но даже и в таком случае они должны были платить от одной десятой до половины урожая. Вдобавок надо было часто выплачивать феодальные или полуфеодальные налоги и, прежде всего, десятину церкви; она должна была собираться в первую очередь прежде других податей. В некоторых случаях крестьянину приходилось отдавать до 70 % своей продукции. Другой обременительной обязанностью, отмененной только в 1709 г., было предоставлять бесплатное питание и кров для видных представителей знати (poderosos). И последнее, но не менее важное. Зачастую крестьяне (хотя не всегда и не везде) были обязаны бесплатно трудиться один, два или даже три дня в неделю на своего помещика или короля. Эта принудительная трудовая повинность могла принимать форму общественных работ, когда люди были заняты в поле или в личном хозяйстве землевладельца. Существовала также всеобщая обязанность (в основном на бумаге) для всех здоровых крестьян и ремесленников являться на военную службу в случае вторжения противника на территорию королевства. Эта всеобщая обязанность отбывать воинскую повинность – одна из характерных черт португальского феодализма, в отличие от феодализма в других странах Западной Европы.
В результате опустошения, вызванного чумой, сельскохозяйственные поденщики могли требовать и получать большую оплату своего труда, чем ранее. Представители короны, мелкие и крупные землевладельцы, которые входили в городские и сельские советы и которые устанавливали уровень оплаты, стремились платить меньше, добиваясь стабилизации местных цен и заработков и законодательного прикрепления крестьянина к земле. Эти ограничения крестьяне старались обходить и мигрировали в города, преимущественно в Лиссабон и Порту, что уже превращалось в тенденцию. Те из них, кто оставался в деревне, предпочитали наниматься на неделю или на месяц вместо года, как практиковалось раньше. Все же принцип свободного заключения соглашения об условиях труда и занятости еще не был реализован вне Лиссабона и его ближайших окрестностей.
К концу XIV в. ремесленники и городские чернорабочие были объединены в строго иерархические профессиональные гильдии. Ювелиры стояли на вершине социальной лестницы, сапожники – в самом низу. Например, обычные и корабельные плотники, ткачи имели более высокий статус, чем оружейники, портные и мясники. В соответствии с обычной практикой позднего Средневековья ремесленники и лавочники часто объединялись в улицы или городские районы согласно своей профессии. Отсюда происходят такие названия, как в Англии – «Бейкерс-стрит» (Пекарная улица), «Куперс-стрит» (Бондарная улица) и др., сохранившиеся во многих европейских городах. Это объединение по конкретным специальностям в гильдии устраивало все заинтересованные стороны. Ремесленники и торговцы могли следить за тем, какие цены устанавливает их сосед, и за качеством предложенных им товаров. Кроме того, их объединяло чувство солидарности и взаимной поддержки в случае возможного насилия и правонарушения. Покупатели, со своей стороны, знали, где они могут найти ту или иную вещь и легко сравнить цены и качество товара. Муниципальным и государственным властям было легче собирать налоги и производить для этой цели оценку имущества. Королевский указ 1385 г. с одобрением замечал, что эта практика способствует «доброму управлению и украшению города» Лиссабона. Каждое рабочее место само обслуживало себя, ученики и подмастерья работали под присмотром опытного мастера или десятника. Рабочий день был продолжительным, трудились от рассвета до заката с единственным получасовым перерывом на обед. Долгие часы работы возмещались отчасти не такими уж редкими церковными праздниками и торжествами; воскресенье было, как правило, днем отдыха (хотя были и исключения). В Португалии, как и везде, крестьяне и ремесленники, составлявшие народ, несли основное бремя налогов.
Несмотря на отток населения из деревни в города, ремесленники и чернорабочие составляли очень небольшой процент населения в сравнении с крестьянами. В Лиссабоне в середине XV в. процветала морская торговля, но конопатчиков в городе было всего лишь 50–60 человек. В Гимарайнше, который был все еще относительно значимым городом в третьей четверти XIV в., было тогда меньше 50 квалифицированных ремесленников и мастеров. В других малых городах на сотню населения приходилось от пяти до десяти рабочих, остальные были крестьяне. Благодаря той важной роли, которую сыграли рабочие Лиссабона и Порту в событиях 1383–1385 гг., гильдии стали более могущественными и влиятельными в этих двух городах, чем это было прежде. В некоторых местах существовали небольшие группы евреев и мавров, но их численность и значение были неизмеримо меньше, чем в соседней Испании. На исходе Средневековья евреи Португалии, как и повсюду, были обязаны носить особый знак отличия на своей одежде, жить в гетто и платить больше налогов, чем христиане. Иногда случались погромы, но они были незначительными, и положение евреев было все же лучше, чем в других странах Европы. Португальские короли покровительствовали еврейским сборщикам налогов, врачам, математикам и картографам, несмотря на периодические протесты третьего сословия в кортесах. Еврейские мастера и ремесленники преобладали в отдельных отраслях производства и торговле. Это были портные, ювелиры, кузнецы, оружейники и сапожники. Естественно, евреев было мало среди крестьянства, моряков и воинов; однако был случай, когда в 1439 г. еврей-ювелир из Эворы, явившийся на военную службу вместе с «конем, оружием и двумя пехотинцами», получил награду за участие во взятии Сеуты и в неудавшейся экспедиции в Танжер. В очень редких случаях, когда евреи добровольно принимали христианскую веру, они легко входили в христианскую общину и ассимилировались. Вплоть до массовой иммиграции евреев из Испании, после решения, принятого Фердинандом и Изабеллой в 1492 г. изгнать их из страны, «сыны Израиля» не представляли серьезной проблемы для Португалии. Мавры к этому времени растворились в общей массе населения, за исключением очень небольшой группы пленников, захваченных в войнах с Марокко, которых использовали в качестве рабов.
Несмотря на то что у Португалии не было никаких проблем с морисками (обращенными в христианство маврами) после окончательного завоевания Алгарви (1249), в то время как Испания не могла разрешить этот вопрос больше ста лет после овладения Гранадой (1492)[2], все же мавританское влияние проявилось достаточно явно в культуре и материальной жизни страны. Множество слов, которые используются для обозначения сельскохозяйственных орудий, технических терминов, мер и весов, имеют в Северной Португалии романское происхождение, тогда как в южной части страны – арабское. Мавры начали выращивать новые и значительно расширили посевы старых культур, с которыми они познакомились на полуострове, в частности рожкового дерева, лимонов, померанца и (возможно) риса. Они улучшили технику возделывания оливкового дерева, о чем свидетельствует тот факт, что, хотя его название происходит из латинского языка (oliveira), плоды и получаемое из них оливковое масло имеют название арабское (azeitona, azeite). Многие экономические, военные и административные термины также взяты из арабского языка. Не говоря уже о многочисленных географических названиях, встречающихся на юге страны, где владычество мавров и берберов продолжалось длительное время. Эта разница между севером и югом также заметна в архитектуре, особенно это относится к южным районам, где проявилось мавританское влияние, особенно в Алгарви, «западной земле», последнем оплоте ислама, на португальской земле.
Север и юг Португалии имеют разный климат. Небольшие наделы преобладают в плодородной и перенаселенной провинции Минью. По этому поводу ходит анекдот, что, если крестьянин выгонит корову на свое пастбище, навоз от нее окажется на участке соседа. Большие поместья, или латифундии, характерны для малонаселенных равнин южной провинции Алентежу. В северных и южных областях Португалии используют разные строительные материалы. На гористом севере преобладает камень, на юге чаще встречаются глинобитные постройки. Однако бедняки в отдаленных горных местностях в Траз-уш-Монтиш тоже жили в жалких лачугах, стены которых были сложены из грубо подогнанных камней, а крышей служил плитняк или солома.
Подобные дома можно встретить и в наше время. Именно о них вспомнил летописец Гомеш Эанеш де Зурара, когда он описывал, как поразила португальских солдат, разграбивших Сеуту в августе 1415 г., красота и роскошь мавританских дворцов. По словам португальцев, «наши бедные дома кажутся просто свинарниками в сравнении с ними».
Помимо характерного для Португалии резкого деления страны на романский север и арабо-мавританский юг, а в отношении климата также на атлантическую и средиземно-морскую области, есть еще одно явное отличие прибрежных областей страны от внутренних. Часто утверждается, что Португалия это морская держава. В некотором смысле это действительно так, так как именно Португалия прокладывала «путь в те океаны, где раньше никто не плавал», по известной фразе Камоинша (Камоэнса). Но, взглянув на это с другой стороны, с утверждением можно поспорить. Мы увидим, по мере того как будет развертываться наше повествование, что в Португалии всегда ощущался недостаток в моряках, которые имели бы опыт плавания в океане. На португальском побережье есть много удобных природных гаваней, но лишь два больших естественных порта – Лиссабон и Сетубал. Нет прибрежных островов, которые могли бы стать преградой для идущих с Атлантики штормов, нет укрытых от волн глубоководных эстуариев рек, и узких морских заливов, и небольших легкодоступных бухт, где можно было бы развивать судостроение. Берег часто низкий и песчаный, продуваемый ветрами; местами скалистый, круто обрывающийся к морю. Суда местных жителей из рыбацких деревень стоят на открытом рейде, поскольку небольшая команда не может их вывести в море, если не подует благоприятный ветер, не будет приливной волны и нужных погодных условий. Конечно, в море у берегов Португалии много рыбы, и португальские рыбаки во времена Средневековья плавали у берегов Марокко. Но определенно можно сказать, что в наши дни в рыболовецком промысле занято значительно большее количество человек, чем это было на протяжении тех четырех веков, о которых мы ведем разговор. В последние годы в этом деле было занято 38 300 человек, от 1 до 2 % занятого населения. Эти цифры более впечатляющи, чем те, что имеются для периода времени с XVI по XVIII в., о которых мы упомянем в соответствующем месте.
В любом случае, как указывал португальский географ Орланду Рибейру, морские профессии, как бы ни были они важны (или кажутся таковыми) в рамках португальской национальной экономики, могут быть охарактеризованы только как занятия временные и эпизодические, в сравнении с постоянным характером сельскохозяйственного труда. Даже находясь от побережья на расстоянии нескольких миль, многие люди не отдают себе отчет о близости моря. Житель Алентежу, самой большой провинции Португалии, нисколько не зависит от моря, ни в вопросе работы, ни пропитания. Крестьянин в полях под Лиссабоном только тогда вспоминает об Атлантическом океане, когда старается защитить виноградную лозу от сильного океанического бриза и приносимых ветром соляных частиц. В некоторых отношениях море, безусловно, сыграло более важную роль в истории Португалии, чем любой другой фактор. Но это не значит, что португальцы были нацией отважных мореплавателей, а не привязанных к земле крестьян. Три-четыре столетия назад процент людей в Португалии, которые уходили в море, чтобы добыть средства к существованию, был значительно меньшим, чем в таких местах, как Бискайский залив, Бретань, Северные Нидерланды, Южная Англия и некоторые страны Балтики.
Часть первая
Превратности судьбы империи
Глава 1
Золото Гвинеи и пресвитер Иоанн (1415–1499)
Морским экспедициям португальцев в Атлантическом океане было положено начало, по-видимому, в 1419 г., четыре года спустя после отвоевания Сеуты у мавров. Стало общепринятым фактом, что начало первого этапа дальних плаваний европейцев приурочивается к одной из этих дат. Его завершение приходится на возвращение Васко да Гамы в Лиссабон в июле 1499 г., шесть лет спустя после окончания эпического плавания Христофора Колумба к Антильским островам.
У португальцев и испанцев были предшественники в завоевании Атлантического и Тихого океанов, но усилия этих замечательных путешественников не изменили хода мировой истории. Карфагенские монеты IV в. до н. э. были найдены на Азорских островах, а древнеримские монеты более позднего времени – в Венесуэле. Все это дает возможность утверждать, что они попали в эти места с судов, занесенных туда штормами еще в античные времена. Викинги плавали из Норвегии и Исландии в Северную Америку в начале Средних веков, но последнее их поселение в Гренландии не устояло перед суровыми природными условиями и нападениями эскимосов в конце XV в.[3] Немногочисленные итальянские и каталонские галеры из Средиземноморья бесстрашно устремились в Атлантический океан в XIII–XIV вв. в поисках новых земель. Но, несмотря на то что они, возможно, побывали на Азорских островах и Мадейре[4] и определенно открыли вновь Канарские острова («Счастливые острова» римских географов), эти изолированные морские экспедиции не имели систематического продолжения. Только смутные воспоминания остались от генуэзских братьев Вивальди, которые в 1291 г. отправились в плавание с намерением обойти с юга Африку и выйти морем к Индии, но после прохождения мыса Нун на побережье Марокко след их затерялся в океане. Хотя шторм вполне мог отнести отдельные китайские и японские джонки к берегам Америки и хотя полинезийские «аргонавты Тихого океана» с Гавайев колонизовали многие острова вплоть до Новой Зеландии, такие походы не влияли на положение, при котором Америка и Австралия продолжали находиться в полной изоляции по отношению к другим континентам.