Убедившись, что револьвер все еще висит на поясе, Уоллес тихонько двинулся вперед. С каждым шагом звуки становились явственнее. Это были хруст, хлюпанье и жалобное поскуливание. Капитан осторожно обогнул угол. Поднял фонарь повыше…
Сугроб, который скрывал тело Томасины, был разворошен. Над трупом склонилась маленькая горбатая фигурка. Она копошилась в теле девушки. Хруст становился все громче. Уоллес ошеломленно выдохнул. Фигурка повернула голову в его сторону. Капитан увидел морщинистое лицо, торчащие во все стороны седые волосы, испачканный чем-то темным подбородок.
– Мистер Бьют? – растерянно спросил Уоллес.
Старик выпрямился. Оскалил красные зубы. И тут же оглушительно заверещал:
– Хочу есть! Хочу есть! Хочу есть!
Бьют шагнул к Уоллесу. Капитан заметил в его руке окровавленный нож. Револьвер словно сам покинул кобуру и прыгнул в руку. Уоллес не целясь, выстрелил. Старик рухнул в снег.
Откуда-то со стороны хижины Гимлина послышались крики. За спиной Уоллеса, в доме, тоже зазвучали громкие голоса. А он все стоял и смотрел, как пороховое облачко тает в холодном воздухе.
Из-за угла появились Кристоферсон, Виноградов и Луис. Они остановились рядом с Уоллесом и молча уставились на жуткую картину – растерзанный труп девушки и тело старика, скорчившегося рядом. От мрачных мыслей их отвлек хруст торопливых шагов. Уоллес и остальные обернулись. К ним, размахивая руками, приближался человек. По рыжей шевелюре капитан узнал Мерфи. Ирландец кричал, задыхаясь на ходу:
– Мистер Уоллес! Доктор! Там Грэйди! Его убили…
***
– Перелом шеи, как и в предыдущем случае, – сказал Виноградов, выпрямляясь.– Только в этот раз у тела оторвана рука.
Они собрались над телом погонщика. Труп нашли недалеко от выгребной ямы. Видимо, Грэйди шел туда по нужде. А смерть свою он встретил в тот самый момент, когда Уоллес застрелил Бьюта.
– Но я же убил каннибала, – тихо сказал капитан.
– Очевидно, мистер Бьют был не хищником, а падальщиком, – ответил Виноградов. – Он лишь хотел воспользоваться плодами преступления настоящего убийцы.
Уоллес покачал головой. У него не было ни слов, ни идей.
– Возвращаясь к вчерашнему разговору, – продолжил доктор. – Обратите внимание на то, что осталось от руки Грэйди.
Капитан послушно посмотрел на осколок белой кости, окруженный лохмотьями красного мяса.
– И вы согласитесь, – сказал Виноградов. – Что рука именно вырвана, а не отрублена и не отпилена. Как вы думаете, мистер Уоллес? Способен ли человек оторвать руку другому человеку?
Уоллес поднял глаза, чтобы посмотреть на доктора. Но вместо этого встретился взглядами с Луисом. Индеец напряженно смотрел на капитана.
– Любопытно, – тихо сказал Виноградов. – Кажется в уцелевшей руке Грейди что-то зажато.
Доктор склонился над трупом. С помощью ланцета разжал кулак. Взял что-то, выпрямился и протянул Уоллесу. В ладонь капитана опустился клочок шерсти. Волоски были жесткие, коричневатого оттенка.
– Это не волосы человека, – сказал Виноградов.
– И не шерсть какого-либо известного мне хищника, – пробормотал Уоллес.
Маленький клочок внезапно вернул уверенность капитану. Он оглядел стоящих рядом людей и решительно сказал:
– Я приношу извинения. Я напрасно подозревал в страшном преступлении кого-то из вас. Во всем виновата неизвестная хищная тварь. Мистер Гимлин! Надеюсь, до разрешения кризиса мы забудем наши раздоры?
Шулер не смог справиться с трясущимися губами и лишь согласно кивнул.
– Отлично! – воскликнул Уоллес. В его голосе прорезались командирские нотки. – Слушайте меня! Отныне мы все живем вместе, в одной хижине. Каждый постоянно носит с собой оружие. Даже если ему нужно выйти на пару минут по нужде. По ночам будем выставлять караулы. Ну а кроме обороны, я предлагаю нападение. Есть среди нас хорошие охотники?
Вперед выступил швед.
– Хорошо, мистер Кристоферсон, – улыбнулся капитан. – Вы устроите засидку, вон на том склоне, у северного входа в ущелье. Судя по всему, тварь огромная. Не промахнетесь. Ну а если она не появится через четыре часа, то вас сменят. Кто еще?
Индеец поднял руку.
– Хорошо, Луис, – сказал Уоллес. – Твой проход – южный. Сам выбери себе место.
– Мой отец был великий воин, – сказал мивок. – Пора вспомнить, как он назвал меня при рождении. Теперь зови меня Куейен – меткий стрелок.
– Пусть Господь направит ваши руки, – пожелал обоим охотникам Уоллес.
***
Уоллес поднимался по склону горы, опираясь об обледенелые валуны. Отсюда ему была видна белая стена снега, закрывшая проход. Где-то здесь, среди серых камней, должен был находиться Луис, стороживший южную половину ущелья. Кристоферсон уже вернулся со своего поста и теперь отогревался у очага. Но индеец так и не появился. И теперь Уоллес разыскивал его.
– Луис! Эй, Луис! – кричал капитан. Но лишь эхо было ему ответом.
Уоллес уже отчаялся, когда заметил что-то желтое. Капитан бросился вперед, спотыкаясь о камни. Несколько шагов и вот перед ним лежит индеец, в своей желтоватой оленьей куртке с бахромой. Луис лежал лицом вниз. Затылок его был расколот, словно перезрелая тыква. А красновато-белая масса, виднеющаяся среди черных волос, уже покрылась инеем.
***
Уоллес опустился на одно колено и осторожно сбросил тело Луиса с плеча на снег. Капитан тяжело дышал. Спуск с трупом дался ему нелегко. Но он нашел в себе силы встать. Пятеро выживших столпились вокруг него.
– Никто не смог бы подобраться к мивоку по имени Куейен незамеченным, – капитан переводил взгляд с одного человека на другого. – Значит, того кто к нему приблизился, индеец знал. И еще мы знаем, что убийца огромен.
Уоллес шагнул вперед, раздвигая плечами людей. Прямо к стоявшему в отдалении Гарсону. Капитан выхватил револьвер и направил на сгорбившегося великана.
– Ты ведь знаешь, что за штука у меня в руке, милый мальчик? – спросил Уоллес. – Так что будь любезен, не шевелись.
Позади капитана возмущенно зашумели. Но он, не обращая на это внимание, стволом кольта сбил шляпу Гарсона, а правой рукой сорвал шарф прикрывавший лицо верзилы. Открывшее зрелище, заставила Уоллеса вздрогнуть. На него смотрело то, что можно назвать мордой обезьяны. Морщинистое лицо, обрамленное рыжеватой шерстью. Выступающая челюсть. Мощные надбровные дуги. Тонкие губы. Плоский нос. Сужающийся кверху череп. И большие карие глаза.
Существо оскалило крупные желтые зубы и подняло огромные кисти, обмотанные якобы от холода, несколькими полосами ткани. Но Уоллес был быстрее. Он выстрелил. И на безразмерном пальто сасквотча, появилась маленькая черная дырка. Создание взвизгнуло, повернулось и бросилось бежать к лесу.
Уоллес левой рукой взвел курок, прицелился и выстрелил в спину убегающего сасквотча. Существо споткнулось и упало на колени. Спустя мгновение поднялось и, пошатываясь, медленно двинулось к вожделенному лесу. Капитан снова взвел курок и снова выстрелил. Сасквотч рухнул лицом вниз. Но тут же зашевелился и пополз, оставляя красную полосу на белом.
Снег вокруг хижин был утоптан. Но чуть подальше начинались сугробы. Уоллес сразу же провалился по колена, когда пошел за сасквотчем. Остальные, ошеломленные происходящим, остались на месте. Продираясь через сугробы, капитан, задыхаясь, кричал существу:
– А вы хитрец, мистер Сасквотч! Незаметно убили нашего тихого идиота. Забрали себе его безразмерную одежду и стали прятаться среди нас, изображая Гарсона. И потихоньку убивали одного за другим. Чтобы сразу вас не обнаружили. А дабы не умереть с голоду, закусывали мясом жертв. Ловко устроились! Браво!
Уоллес, наконец, добрался до сасквотча. Существо перевернулось на спину, чтобы видеть врага. Сасквотч тяжело дышал, на губах выступила кровавая пена. Капитан в очередной раз взвел курок и прицелился прямо между больших карих глаз создания.
– Я не знаю, есть ли место в Преисподней для таких, как ты. Но если есть, то туда я тебя и отправлю, – сказал Уоллес и нажал спусковой крючок.
Некоторое время капитан молча разглядывал мертвого противника. Потом, сквозь звон в ушах от выстрелов, услышал крики приближающихся людей. Уоллес обернулся к ним и закричал:
– Доктор! Несите ваши хирургические инструменты.
– Зачем? – удивился Виноградов.
Капитан показал на тело сасквотча и засмеялся:
– Тут не один, и не два фунта плоти. Этого мяса нам хватит до таянья снегов.
Затем, Уоллес посмотрел на далекие вершины Сьерра-Невады и тихо, сам себе сказал:
– Надеюсь.
1) 4-я Книга Царств 6:25—30
2) Мормоны крайне негативно относились к переселенцам не мормонам проезжающим их земли.
3) Бытие 9:3—6
4) Чирута – сорт маленькой сигары
История о том, почему я избил бездомного портфелем, в котором была шестифунтовая гантель
АЛЕКСАНДР ЛЕБЕДЕВ
Каждый когда-нибудь представлял свою смерть. Да что там, когда-нибудь – если вы живете в Цинциннати, вы представляете её каждый день, выходя из дома, особенно после убийства того замечательного чернокожего проповедника в Техасе. Хоть он и боролся против расизма, его сторонники, почему-то, решили, что виноваты всё равно белые, в среде которых сразу стало считаться верхом неприличия гулять по городу без «кольта».
Но, если по-хорошему, смерть должна быть запоминающейся и общественно полезной. В ареопаге, с чашей цикуты в руке, исключительно по той причине, что ты слишком умен и хорош для этой компании, и твоя воспитанность не позволяет тебе слишком долго унижать окружающих своим абсолютным превосходством. Или в бою с очень нехорошими людьми, на холме, чтоб твой легендарный героизм видело как можно больше соратников и противников. И в столетнем возрасте, когда умирать уже не жалко. Обязательно твою смерть должны поместить в школьную программу, воспеть на телевидении и радио, и нарисовать на трехметровом полотне. И чтобы рисовали не жалкие шарлатаны из «Школы мусорных вёдер», а кто-нибудь вроде Константина Брумиди.
Я же вполне удовлетворился бы смертью от руки религиозного фанатика со снайперской винтовкой, чья пуля пронзила бы мне сердце в ходе публичной дискуссии с, скажем, Папой Римским и главой Южной баптистской конвенции, на глазах миллионов людей, наблюдающих за эпохальной победой интеллекта над религией, в прямом эфире. Но, в шестидесятых смерть от снайперской пули стала такой безыскусной банальностью, граничащей с пародией, что мой религиозный фанатик решил обойтись старым добрым ножом.
И да, конечно же, моя смерть наступила ровно в тот момент, когда я меньше всего её ожидал и категорически не был к ней готов. Я мчался, сломя голову, по Уолнат-стрит, к дверям издательства, широко размахивая портфелем и проклиная свою неудержимую тягу к риску. Потому что съесть этим утром сваренное позавчера яйцо было делом рискованным. Я уже во всех деталях спланировал свой путь от вестибюля издательства к заветной дверце с лаконичной табличкой «WC», и, можете представить мою досаду, когда широкое зазубренное лезвие оборвало мой забег практически у финишной черты.
Каково это, когда немытый и нечесаный мужлан неожиданно возникает перед тобой и вставляет тебе в живот огромный охотничий нож? Это больно.
И тут я хочу поругать всех нами любимых, и не очень, писателей. Помните, как они частенько описывают приключения своих героев? «Джим рухнул вниз с Эмпайр-стейт-билдинг, пролетел полмили и, ударившись головой об асфальт, потерял сознание. Очнулся он уже в больнице, в окружении родственников, друзей, девушек из варьете и легким головокружением».
Да, черт побери, многочисленные герои тонут, горят, получают пулю или, даже, целый снаряд. А уж, сколько их было пронзено всевозможным холодным оружием, до того, как пистолеты вошли литературную моду. И что с ними происходит? В самый ужасный момент они впадают в беспамятство, чтобы через неизвестный промежуток времени очнуться в куда лучших условиях.
И вот, стоя с ножом в животе и наблюдая за кровавой Ниагарой, извергающейся из моего нутра на тротуар, я решил последовать примеру сотен литературных героев и потерять сознание. Закрыл глаза. Абстрагировался. Представил себя под самым сильным обезболивающим, который только можно было найти в Огайо… Нет, на всём Восточном побережье. И, в компании милой медсестры, поправляющей мне подушку. Однако, открыв глаза, я обнаружил себя всё на том же месте, и передо мной стояла не медсестра, а мой ненавистный – а я его сильно возненавидел в тот момент – убийца и мускулистой рукой проворачивал внутри меня свой чертов нож.
Поэтому, не верьте чертовым писателям. Даже документалистам.
Я закричал и решил, что пора спасаться собственными силами, но последние, как раз, решили меня предательски оставить. И тогда я понял, что умру так. Зарезанный посреди американского захолустья каким-то бездомным, в луже собственной крови и нечистот. И полицейские, обводящие моё бездыханное тело мелом, будут с отвращением морщиться и кидаться туалетными шуточками.
И только я смирился с вечным ничто, настигшим меня, как с лавочки, стоявшей напротив вестибюля издательства, поднялся седой джентльмен, одетый в старомодный сюртук и цилиндр, и приблизился к нам. Ко мне и моему убийце.
– Доброе утро! – с нескрываемой насмешкой в голосе соврал джентльмен. – Как ваши дела, мистер Фелпс?
Сколько остроумных ответов вы уже придумали, чтобы поставить на место наглеца, издевающегося над умирающим? Я бы придумал не меньше. Но не в тот момент, когда моя нервная система по степени накала соперничала с эпицентром взрыва ядерной бомбы, и нейроны, отвечающие за остроумие, попросту не могли пробиться сквозь болевые сигналы, забившие мозг. Тем не менее, я немного удивился и поразмыслил о том, что может содержаться в голове негодяя, задающего столь нелепые вопросы в столь неуместной ситуации.
– Ммм, страдания мешают вам выражать мысли, – догадался незнакомец, и снедающий меня изнутри огонь мгновенно потух.
Когда дар речи вернулся ко мне, первым делом я произнёс семь грязных слов, которые года через три сделает известными один хиппующий клоун, повторив их во время радиопередачи. Я же на публику не играл, но, в данный момент, они как нельзя лучше характеризовали моё душевное состояние. Вдобавок, из меня по-прежнему торчал нож, за рукоять которого по-прежнему держался самый ужасный убийца, которого я когда-либо видел. Для меня он затмил даже Гитлера. Поэтому меня можно было понять.
Нельзя было понять другое. Застывший, вдруг, как на фотографии, мир вокруг меня. Прохожие, автомобили, капли моей крови, птицы, вспугнутые мои воплем – всё оцепенело. И только незнакомец барабанил пальцами по подбородку, с любопытством глядя на мой вспоротый живот.
– Можно сказать и так, – ответил чудак в сюртуке на вопрос, который ещё не успел слететь с моих губ.
* * *
– Но, смерть – понятие очень неточное. Вот, например, клиническая смерть – это и не смерть вовсе, а зовётся смертью…
– Да-да, я очень похож на безумного шляпника с замашками лингвиста, но мне так редко удаётся с кем-то поговорить, – снова опередил только что сформулированную мною фразу, безумный шляпник с замашками лингвиста, которому, похоже, редко удавалась с кем-то поговорить.
– Рот! – выкрикнул я, даже не думая о том, что именно я выкрикну, чтобы перехватить инициативу.
Незнакомец, кажется, удивился. Поэтому, чтобы закрепить успех, я продолжил кричать:
– Овца! Рука! Ветчина! Взрыв! Нога!
– Кажется, я понял, – догадался шляпник, – вам не нравится, когда я читаю ваши мысли и отвечаю на ваши реплики до того, как вы произнесете их вслух.