– Леопольд, твой план провалился, – ответила ему я. – Прости, но я тебя по-прежнему вижу. Вот он ты, на тебе синий свитер, а волосы у тебя теперь седые.
– Я не это имею в виду, – мягко ответил он. – Я стал невидим для таких, как я. Разумеется, они, как и раньше, могут меня видеть – но не могут чувствовать, не могут заподозрить, что я – один из них. И не смогут заставить делать то, чего я не хочу.
– Что ты имеешь в виду? Кто пытается тебя заставить?
– Поверь, Лючия, лучше тебе этого не знать. По крайней мере, пока. Я хочу провести остаток дней с тобой, и только с тобой. Ты для меня важнее всего. Ты для меня всё. Я стану обычным человеком, мы переедем куда-нибудь, где нас никто не знает, и заживем спокойно.
Мы перебрались сюда, купили этот домик и выкрасили его в красный цвет. Раз в месяц Леопольд мазал голову этой странной серой пастой, которая вытягивала из волос не только цвет, но и всю заключенную в них силу. Они оставались седыми, а он – незаметным. Лишь иногда, когда он был абсолютно уверен, что никого из тех, кого он боялся, поблизости нет, он позволял рыжине проступить на пару часов. «Мне это необходимо, – говорил он, – хотя бы иногда. Иначе я не буду развиваться и навсегда застряну на том уровне, на котором сейчас нахожусь». Он уходил в лес, чтобы поупражняться в чем-то новом. Изучал, как поднимать в воздух камни, или как позволить тени вести человека за собой.
Пенелопа во все глаза смотрела на мать.
– А потом появилась ты. Ах, Пенни! Если я и раньше была счастлива, то после твоего рождения солнце, казалось, просто перестало заходить за горизонт. Глаза у тебя были темными и внимательными, а голос мощный, словно ураган. Леопольд и сам был от тебя без ума. Волос у тебя еще не было, ты была совсем лысой, моя крошка. И Леопольд был сам не свой – так ему хотелось узнать, станешь ты рыжей или нет. Но когда на голове у тебя показался первый пушок, первые огненные перышки, этого уже нельзя было не заметить.
Как-то раз вечером, когда на улице бушевала гроза, он сказал:
– Завтра мне нужно снова пойти в лес, испытать себя. Ты справишься, если я на целый день оставлю тебя с Пенни?
Разумеется, я не возражала, и он не стал мазать на ночь волосы пастой из золы. На следующее утро волосы у него сияли ярче солнца. Когда он шагнул за порог, мне почудилось, что он летит, а не идет. Он помахал мне рукой, послал воздушный поцелуй и исчез. С тех пор я больше его не видела.
– Как это?! – воскликнула Пенелопа. Она уже успела с головой погрузиться в сказку, героями которой были ее родители, и неожиданный конец привел ее в полное замешательство. – Быть того не может!
– Вот и я так думала: быть того не может! Но спустя несколько месяцев пришло письмо, и совершенно недвусмысленное.
– Какое письмо?
– А вот такое:
«Дорогая Лючия,
ты всегда знала, что я не такой, как все.
Очень жаль, но в тот день я встретил в лесу женщину – такую, как я. И внезапно понял, чего мне всё это время не хватало.
Не хочу больше притворяться. Хочу снова быть самим собой. Поэтому лучше мне уйти.
О Пенелопе я позабочусь.
С сердечным приветом,
Леопольд Артур»Плечи Лючии Говиндер поникли, но потом она снова выпрямилась. Пожав плечами, она взглянула на дочь.
– Несколько месяцев я плакала и молилась. Я думала, что умру. Но не умерла. Потому что у меня была ты, а тебя нужно было кормить, менять пеленки, качать на руках. Твоя улыбка была мне словно бальзам на сердце. Но твои волосы были огненно-рыжими и такими же ослепительно прекрасными, как у твоего отца. Я испугалась, потому что не знала, унаследовала ты только их цвет или и их удивительные свойства тоже. Я достала из шкафа пасту из золы, которая осталась от Леопольда, и намазала тебе голову. Волосы поседели и стали серыми, как камень, а у меня отлегло от сердца. Когда ты немного подросла, ты начала слышать голоса еще до того, как мы к тебе обращались – и я убедилась, что от отца тебе досталась не только рыжина. Поверь, Пенни, я делала это не для того, чтобы ты ничего не знала о своих способностях. Больше всего на свете я боялась, что однажды уйдешь и ты. Как ушел Леопольд.
Пенелопа перевела дух. У нее было такое чувство, словно она полчаса не дышала.
– А что потом? – спросила она.
– Да ничего! На том и сказке конец. Он ушел, ну и пусть! Слышать о нем больше не желаю. – В голосе матери снова зазвучала прежняя жесткость, и она замкнулась в себе.
– А что за история с конвертом и пятью евро?
– А ты откуда знаешь?! Хотя какая разница… Леопольд каждый месяц присылает деньги на твое содержание. Седьмого числа приходит серый конверт. Ни письма, ни открытки… На этот раз он, видимо, решил пошутить и прислал всего пять евро. Очень остроумно! Я буквально по полу каталась от смеха.
Тон матери Пенелопе не понравился. Разумеется, фрау Говиндер была зла на своего мужа – он ведь бросил их, – но Пенелопе всё равно не хотелось слушать ее нападки. Как ни странно, они не казались ей справедливыми.
– И ты никогда не пыталась ответить ему?
– У меня нет обратного адреса. Но даже если бы и был, я бы не стала ему писать. – Лючия Говиндер встала и собралась уходить.
– Но разве на конверте нет почтового штемпеля? Откуда приходят письма?
– Из какой-то деревеньки под названием Черная Топь. Всё, пора спать, дорогая. О том, что будет дальше, поговорим завтра, хорошо? Я очень устала.
– А дождь, который каждый год идет на мой день рождения и от которого никто не мокнет – он тоже из-за папы?
– Вот этого я не знаю. Правда. А теперь спи!
Кивнув, Пенелопа погасила свет. Внезапно в ее жизни появился самый настоящий живой отец! Это надо было обдумать. У нее был отец с рыжими волосами и необычными способностями, отец, который любил смеяться и с которым не было скучно. Отец, который жил в деревеньке Черная Топь и каждый месяц присылал серый конверт с деньгами.
8
Дорога
Комнату заливал яркий всепроникающий свет утреннего солнца. Проснувшись от того, что луч щекотал ей нос, Пенелопа тут же вскочила и поспешила в ванную.
«Мама первый день дома после больницы. Надо съездить за свежими булочками! А значит, опять придется лезть вверх по склону… – Умывшись, Пенелопа поскакала по ступенькам вниз. – А еще теперь у меня есть папа! Живой, всамделишный папа! Да за это я хоть три раза подряд на гору взберусь!»
Она насыпала кошке в миску корма, налила воды в другую плошку, надела синие сандалии и распахнула дверь. Снаружи было так ярко, что Пенелопа зажмурилась, и даже не заметила, как в это время через порог в дом прошмыгнул серо-желтый паук-косиножка. Куку, спускавшейся по лестнице, тоже не было никакого дела до многоногого гостя – ее манила миска с едой.
Пенелопа выкатила из сарая велосипед и, ведя его за руль, пошла вверх по песчаной тропинке, вдоль которой росли душистые травы.
У старого бука она остановилась и огляделась вокруг. Какое же чудесное стояло утро – полное света, свежести и щебета птиц! Перед ней тянулась дорога, петлявшая среди зеленых холмов и далеко впереди уходившая в лес.
Когда колеса покатились по булыжной мостовой, Пенелопа вскочила в седло и поехала, что было мочи крутя педали. Не успела она проехать и нескольких метров, как раздался громкий скрежет, и в следующее мгновение на вершине холма показался трактор. Пенелопа тут же съехала на обочину. По спине у нее пробежали мурашки. «Такие, как я! Такие, как я!» – вновь подумала она, по-прежнему не зная, что это могло означать. А трактор ехал всё быстрее, и Пенелопа только сейчас заметила, что мчится он прямо на нее, никуда не сворачивая. Она стояла, не шелохнувшись, и не могла даже вскрикнуть или отскочить в сторону. Вот и кончилась ее славная, но короткая жизнь! Прости-прощай! Сейчас ее раздавит зеленый монстр, расплющат огромные тяжелые колеса…
Пенелопа почувствовала удар. Раздался звон – но она по-прежнему стояла на ногах. Значит, вот она какая, смерть?.. Нет, не может быть. Никаких изменений она не почувствовала! Приоткрыв глаза, Пенелопа увидела, как трактор завис на двух колесах. Он покачивался в воздухе, словно не мог решить – завалиться на бок или опуститься на землю. Потом его тряхнуло, он грохнулся оземь и, петляя среди холмов, умчался прочь с такой скоростью, словно кто-то поставил кино на ускоренную перемотку. В тот же самый миг по телу Пенелопы пробежала дрожь, и она почувствовала, как с той же невероятной скоростью мчится на велосипеде вверх по склону. Если так пойдет и дальше, трактор непременно врежется в дерево, а сама она – в ближайший кирпичный дом!
И только когда трактор скрылся в лесу, велосипед вновь покатил с обычной скоростью. Пенелопа притормозила, спрыгнула на землю и, опираясь на руль, сделала глубокий вдох.
«Что происходит?» – промелькнуло у нее в голове.
– Помнишь, в тот раз, когда тракторист окатил тебя водой из лужи, ты возмутилась и спросила, нельзя ли было сделать так, чтобы он поехал как-нибудь еще?
Пенелопа тут же обернулась.
– Подходящего объезда, увы, не нашлось. Но я подумала, что небольшая кочка в сочетании с некоторым ускорением сделают свое дело.
Голос звучал тихо, но понять, откуда он шел, было невозможно – казалось, в вышине раздаются отдаленные раскаты грома. Где был тот, кто говорил, близко или далеко? Внизу, глубоко под землей, или далеко в деревне? Или и вовсе у нее в голове?
– Ну-ну, не бойся! Ты ведь, кажется, куда-то спешила. Если будешь так и дальше на мне стоять, пустишь корни и прирастешь!
Тут кто-то легонько постучал в подошвы ее ботинок – так, что Пенелопа даже подпрыгнула на месте. Она посмотрела вниз. Булыжники как ни в чем не бывало сверкали на солнце.
– Это ты со мной разговариваешь? – прошептала она.
– А кто же еще? – ответила ей дорога.
– Но как же… Как… – Пенелопа запнулась.
– А вот так, – вздыбилась дорога, и Пенелопа вдруг ощутила, как они с велосипедом тихо куда-то плывут, словно на горизонтальном эскалаторе. Она даже не прикоснулась к педалям, а брусчатка уже осталась позади. Когда внизу оказался асфальт, колеса велосипеда закрутились еще быстрее. И только когда Пенелопа захотела притормозить у булочной, она потеряла равновесие и растянулась во весь рост. Дорога издала гулкий рокот. Пенелопа тут же вскочила, отряхнулась, как ни в чем не бывало, кивнула женщине, выходившей из дверей, и поспешила внутрь.
Выйдя из магазина, Пенелопа несколько раз оглянулась по сторонам, прежде чем ступить на серый асфальт.
– Нечего стесняться, – раздались вновь далекие раскаты. – Я давно привыкла к тому, что по мне бегают, ходят, катят, ездят… ну, и что там еще. Для меня это не более чем расслабляющий массаж.
– Вот как, – Пенелопа смущенно улыбнулась, но на велосипед всё равно вскочила осторожнее, чем обычно, и на педали давила не так сильно. Назад ехать было еще проще, ведь дорога теперь шла вниз по склону. И не успела она моргнуть и глазом, как уже оказалась у старого бука.
– Спасибо, – шепнула Пенелопа, сворачивая на песчаную тропку. – Благодарю, что подвезла. И особенно за то, что помогла с трактором.
– О, не стоит. Ну что, до завтра – тебе же завтра в школу, верно? Думаю, я никуда не денусь!
И в громовом голосе послышались гулкие раскаты. Неужели дорога смеялась? Но поскольку Пенелопа молчала, голос буркнул ей вслед:
– Хотя кто знает, может, меня перекопают и развернут куда-нибудь еще. Ха-ха.
– Ах вот оно что!
Пенелопа была рада, что успела свернуть – булыжники на мостовой колыхались от хохота.
9
Дружба крепчает
Когда Пенелопа переступила порог своего драконьего дома, окруженная ароматом свежеиспеченных булочек, стол был уже накрыт. Мама носилась по кухне, что-то мурлыча себе под нос, и поцеловала дочку в лоб. Пенелопа улыбнулась. Больше всего ей хотелось рассказать о том, что случилось с ней по дороге, но за столом уже сидела бабушка Эрлинда, а при ней Пенелопе не хотелось ни о чем таком говорить. После завтрака мама предложила отправиться на прогулку. «Надеюсь, б. Э. останется дома», – подумала Пенелопа. Но, как выяснилось, именно сегодня бабушка была не прочь поразмяться.
Идя друг за дружкой по узкой тропинке, они миновали заболоченный лес и вышли на влажные весенние луга. Солнце стояло высоко, в воздухе весело жужжали мухи, шмели и пчелы. Пенелопа смирилась с тем, что с рассказами придется повременить. Через некоторое время они подошли к выстроившимся в круг камням – серовато-рыжые валуны образовывали посреди луга кольцо. Пенелопа уже не раз задавалась вопросом, как они сюда попали, но ни учителя в школе, ни мама не знали ответа. Хотя, как внезапно выяснилось, кто-то все-таки знал.
– Это твой папа расставил тут эти камни, – произнесла фрау Говиндер. – Он их сюда приволок, все до единого. Только не спрашивай меня, как. Сам он говорил, что просто вежливо попросил, и они прикатились сами.
– Ну, следует признать, место для пикника вышло отменное, – пробормотала бабушка, опираясь на один из валунов.
Взобравшись на самый маленький, Пенелопа посмотрела сверху на фрау Говиндер. Внезапно ее охватило чувство невероятной близости с матерью – они всегда отлично ладили, но раньше между ними никогда не заходил разговор об отце, и Пенелопе всегда казалось, что существует какое-то белое пятно, отделявшее ее от Лючии. Но теперь оно исчезло. Мама закрасила его, разрисовала портретами отца, и за это Пенелопа полюбила ее еще сильнее. Отца она тоже любила. По крайней мере, одного из них. Потому что ей теперь казалось, что их было двое – тот, что был мужем ее матери, смешливый и творивший чудеса, и другой, который просто исчез, бросил их, связавшись с другой женщиной. Тот, второй, ей совсем не нравился. Она злилась на него, и от этих мрачных мыслей в голове всё как будто съёживалось. Когда-нибудь они встретятся, и уж тогда она выскажет ему всё, что о нем думает – в этом она была уверена так твердо, как твердо стояли камни на своих местах.
Прогулка затянулась сильно после полудня. Узкая тропинка вела их вдоль изгороди из терна… Но внезапно кончилась. Дальше идти пришлось через заросшее поле. Вскоре показалась проселочная дорога, отделявшая лес от луга. Стоило им ступить на нее, как раздался рокот и гул; Пенелопа съежилась в испуге.
– Кстати, лучше будет, если ты им ничего не скажешь, – проговорила дорога.
– Что? А, да, конечно, – пробормотала Пенелопа.
Фрау Говиндер в недоумении посмотрела на дочь.
– Что – «А, да, конечно»? Ты что, опять что-то услышала?
– А вы что, ничего не слышали?
– Нет. А что, должны были? – спросили мама и бабушка Эрлинда.
– Нет-нет, – Пенелопа быстро замотала головой. И чтобы отвлечь их, тут же предложила бежать наперегонки: – Кто быстрей до во-он той березы?
И тут же бросилась бежать. Мама, немного помедлив, кинулась за ней следом, да и бабушка заторопилась.
– Даже если ты видишь или слышишь то, чего мы не видим и не слышим, – крикнула вслед Пенелопе фрау Говиндер, – есть одно, чего ты не можешь видеть, но видим мы! Это твои огненно-рыжие волосы! Они развеваются у тебя за спиной, словно языки пламени!
Смеясь, она попробовала догнать дочь; Пенелопа тоже расхохоталась. И, что удивительно, бабушка Эрлинда тоже! Но в следующее мгновение улыбка исчезла с ее лица и она громко вскрикнула: «Аа-а-ах!». Пенелопа обернулась и увидела, что бабушка споткнулась и теперь прыгает на одной ноге.
– Что случилось? – подбежала к ней Лючия.
– Ногу подвернула, – простонала бабушка. – Ох, как больно!
Лицо ее побелело, словно кора березы.
– Ох-ох-ох… Кажется, мне надо присесть!
Она опустилась на траву, и на лбу у нее мелкими капельками выступил пот.
– Дай-ка я посмотрю, – склонилась над ней фрау Говиндер. Но как только она потянула за сапог, бабушка закричала от боли. Пот теперь градом струился у нее по лицу.
– Кажется, я… – пробормотала она. И вдруг повалилась на спину, закрыла глаза и замолчала.
– Что это с ней? – Пенелопа подбежала и опустилась рядом на колени. Она потрясла бабушку за плечо, похлопала по щекам, но та продолжала лежать, не шелохнувшись, и не открывала глаз.
– Она упала в обморок. Ты же знаешь, она не очень хорошо переносит боль. А у меня здесь не ловит телефон. Оставайся с ней, а я побегу за помощью. – И мама умчалась, едва Пенелопа успела открыть рот.
Пенелопа осторожно погладила бабушкину руку.
– Ты меня слышишь? – прошептала она. Но бабушка, по-видимому, ничего не слышала. Поэтому Пенелопа просто сидела и ждала, когда вернется мама, глядела на последние лучики света, пробиравшиеся сквозь ветки и плясавшие на траве, на раскинувшиеся вокруг поля и слушала, как шелестит трава.