Брэм Стокер
Гость Дракулы
© Савельев К., перевод на русский язык, 2018
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019
* * *
Моему сыну
Предисловие
За несколько месяцев до прискорбной смерти моего мужа – можно сказать, когда смертная тень уже простерлась над ним, – он подготовил для публикации три серии рассказов, и эта книга представляет собой одну из них.
К первоначальному списку рассказов я добавила еще не опубликованный эпизод из «Дракулы». Ранее он был удален из-за большого объема книги, но может оказаться интересным для многочисленных читателей романа, который считается самым значительным литературным произведением моего мужа.
Другие рассказы уже были опубликованы в английских и американских периодических изданиях.
Если бы мой муж прожил дольше, возможно, он счел бы уместным переработать этот эпизод, написанный в более ранний период его напряженной жизни. Но поскольку волею судеб я оказалась распорядительницей его наследия, то решила, что будет логично и правильно издать текст практически в том виде, в каком он его оставил.
Флоренс Брэм Стокер
Гость Дракулы
Когда мы отправились в путь, солнце ярко сияло над Мюнхеном, и воздух был напоен ароматами раннего лета. Перед самым отъездом герр Дельбрюк (метрдотель гостиницы «Времена года», где я остановился) с непокрытой головой спустился к экипажу, и, пожелав мне приятной поездки, обратился к кучеру, еще придерживавшему дверцу кареты:
– Помни, что ты должен вернуться до наступления темноты. Небо выглядит безоблачным, но с севера задувает зябкий ветер, который может предвещать внезапную бурю. Но я уверен, что ты не опоздаешь, – тут он улыбнулся и добавил: – Ты же знаешь, каково бывает этой ночью.
– Ja, mein Herr! [1] – выразительно отозвался Иоганн и, прикоснувшись к шляпе, быстро тронулся с места. Когда мы выехали из города, я жестом попросил его остановиться и спросил:
– Скажи, Иоганн, а какая сегодня будет ночь?
– Вальпургиева ночь, – перекрестившись, лаконично ответил он. Потом он вынул свои часы – массивную и старомодную серебряную луковицу немецкой работы размером с брюкву – и посмотрел на циферблат. При этом он нахмурился и нетерпеливо пожал плечами. Я понял, что таким образом он выражает вежливый протест по поводу нецелесообразной задержки, и опустился на сиденье, давая понять, что можно продолжить поездку. Он быстро тронулся с места, словно пытаясь возместить потерю времени. Время от времени лошади вскидывали головы, с подозрением нюхали воздух. В таких случаях я начинал тревожно оглядываться по сторонам. Дорога была унылой, ибо мы пересекали высокое, продуваемое всеми ветрами плато. Пока мы ехали, я заметил боковую дорогу, которая выглядела мало используемой и спускалась в небольшую извилистую долину. Она имела такой привлекательный вид, что я снова велел Иоганну остановиться, даже рискуя навлечь на себя его недовольство. Когда он сделал это, я сказал, что хочу проехать по боковой дороге. Он стал придумывать всевозможные отговорки и часто крестился при разговоре. Это лишь подстегнуло мое любопытство, поэтому я стал задавать ему разные вопросы. Он отвечал уклончиво и регулярно поглядывал на часы в знак протеста.
– Ну что же, Иоганн, я хочу спуститься по этой дороге, – наконец сказал я. – Не буду предлагать тебе присоединиться ко мне, если сам не захочешь, но тогда расскажи, почему она тебе не нравится. Это все, о чем я прошу.
Вместо ответа он спрыгнул с козел, как чертик из коробки, – с такой скоростью он оказался на земле. Он умоляюще протянул руки и стал упрашивать меня отказаться от этого намерения. Английские слова в его речи были так перемешаны с немецкими, что я едва мог понять его. Он как будто хотел рассказать мне о чем-то, но сама мысль о поездке настолько пугала она, что он каждый раз останавливался и начинал креститься со словами:
– Вальпургиева ночь!
Я пытался спорить с ним, но бесполезно спорить с человеком, если не знаешь его языка. Преимущество определенно было на его стороне, ибо хотя сначала он говорил по-английски, грубо коверкая слова, но потом начинал волноваться и переходил на родной язык, каждый раз при этом поглядывая на часы. Потом лошади забеспокоились и снова стали нюхать воздух. Кучер сильно побледнел, испуганно огляделся и потом вдруг устремился вперед, взял лошадей под уздцы и отвел их в сторону примерно на двадцать футов. Я пошел следом и поинтересовался, почему он это сделал. Вместо ответа он снова перекрестился, указал на место, которое мы покинули, и сказал сначала по-немецки, а потом по-английски:
– Похоронили его, – того, кто убил себя.
Я вспомнил о старом обычае хоронить самоубийц на перекрестках дорог.
– А, теперь понятно. Самоубийство, как интересно! – Но я все равно не мог понять, почему лошади так испугались.
Пока мы разговаривали, то услышали странный звук: что-то среднее между визгом и лаем. Он донесся издалека, но лошади буквально вскинулись из-за этого, и Иоганну пришлось приложить все свое умение, чтобы утихомирить их. Он был бледен и сказал:
– Похоже на волка, но сейчас здесь нет волков.
– Волки давно не появлялись так близко от города? – поинтересовался я.
– Давно, давно, – ответил он. – Весной и летом, но со снегом волки были здесь не так давно.
Пока он гладил лошадей и старался успокоить их, по небу быстро поплыли темные облака. Солнце исчезло, и нас коснулось дыхание холодного ветра. Но это было лишь касание, больше похожее на предупреждение, потому что вскоре солнце засияло снова. Иоганн посмотрел на горизонт, приложив руку козырьком ко лбу, и сказал:
– Снежная буря, она скоро придет, – потом он опять посмотрел на часы, и, крепко удерживая поводья – потому что лошади по-прежнему беспокойно переступали копытами и мотали головами, – забрался на козлы, как будто настало время продолжить нашу поездку.
Я все еще упрямствовал и не захотел сразу садиться в экипаж.
– Расскажи мне, куда ведет эта дорога, – произнес я и указал туда.
Он снова перекрестился и пробормотал молитву, прежде чем ответить.
– Это нечестивое место.
– Какое место? – спросил я.
– Деревня.
– Значит, там есть деревня?
– Нет, нет. Никто там не живет уже сотни лет.
Мое любопытство взмыло до небес.
– Но ты сказал, что там была деревня.
– Была.
– Где она теперь?
Тогда он завел длинный рассказ, настолько мешая английскую речь с немецкой, что я не вполне понимал, о чем он говорит. Но приблизительно я уловил, что давным-давно, сотни лет назад, там умерло много людей. Они были похоронены, но из-под глины доносились странные звуки, и когда могилы открыли, женщины и мужчины в гробах оказались румяными и не затронутыми тлением, а их рты были наполнены кровью. Торопясь спасти свою жизнь (и свои души, – перекрестившись, добавил он), те, кто остался, бежали в другие места, где жили люди, а мертвые были мертвецами… а не чем-то иным. Он особенно боялся произнести эти последние слова. По мере продолжения рассказа он волновался все сильнее и сильнее. Казалось, будто воображение захватило его в плен, и когда он закончил, то буквально трясся от страха – бледный, потеющий и оглядывающийся по сторонам, словно ожидая появления какого-то чудовищного существа прямо здесь, на открытой равнине под ярким солнцем. Наконец, охваченный мучительным отчаянием, он воскликнул «Вальпургиева ночь!» и указал на карету, чтобы я уселся на место.
Моя английская кровь восстала против этого, так что я отступил назад и сказал:
– Ты боишься, Иоганн, – ты слишком напуган. Поезжай домой, а я вернусь один; прогулка мне не повредит.
Дверь экипажа была открытой. Я взял свою дубовую прогулочную трость, лежавшую на сиденье, потому что всегда беру трость на экскурсии в отпуске, и закрыл дверь. Указав в сторону Мюнхена, я добавил:
– Отправляйся домой, Иоганн; Вальпургиева ночь не пугает англичан!
Лошади еще больше забеспокоились, и Иоганн пытался удержать их, взволнованно умоляя меня не совершать подобной глупости. Я жалел этого беднягу, который так искренне старался помочь мне, но все же не мог удержаться от смеха. В своей тревоге и расстройстве он забыл о единственном способе взаимопонимания между нами и теперь лопотал на своем родном языке. Это становилось немного утомительным.
– Домой! – велел я ему и направился к перекрестку дорог, ведущему в долину.
С отчаянным жестом Иоганн повернул лошадей к Мюнхену. Я оперся на трость и посмотрел ему вслед. Некоторое время он двигался медленно; потом на гребне холма появился высокий и худой человек – большего я не мог различить на таком расстоянии. Когда он приблизился к лошадям, те начали гарцевать на месте и лягаться, а потом заржали от ужаса. Иоганн не мог удержать их; они рванули с места, убегая как безумные. Я проводил их взглядом, потом поискал незнакомца, но он тоже исчез.
С легким сердцем я повернул на боковую дорогу и начал спускаться в долину, так пугавшую Иоганна. Насколько я мог видеть, для его протестов не было ни малейшей причины. Целых два часа я шагал, не думая о времени или расстоянии, и не заметил ни одного человека или дома. Там царило сплошное запустение. Я не обращал на это особого внимания, пока не оказался за поворотом дороги на краю леса; тогда я осознал, что глубоко впечатлен этой безлюдной пустошью.
Я присел, чтобы отдохнуть и осмотреться. Меня удивило, что здесь было гораздо холоднее, чем в начале моей прогулки. Вокруг слышались приглушенные вздохи, а потом откуда-то сверху послышался глухой рев. Посмотрев туда, я заметил плотные темные облака, быстро двигавшиеся по небу с севера на юг на большой высоте. Это был признак надвигавшейся бури. Я немного продрог, но решил, что это следствие остановки после энергичной прогулки, и продолжил ходьбу.
Местность, по которой я проходил, теперь стала гораздо более живописной. Там не было необычных объектов, привлекавших внимание, но на всем лежал отпечаток тихой красоты. Я почти не следил за временем, и только в густеющих сумерках начал задумываться о том, как найду дорогу домой. Яркий день погас. Воздух был холодным, и облака над головой двигались еще быстрее, чем раньше. Они сопровождались отдаленными шорохами и тем таинственным звуком, который, по словам кучера, исходил от волков. Какое-то время я колебался. Я внушил себе, что должен увидеть заброшенную деревню, поэтому двинулся дальше и вышел на открытое место, со всех сторон окруженное холмами. Их склоны поросли деревьями, которые спускались в долину, усеянную мелкими рощами, с увалами и седловинами здесь и там. Я посмотрел вперед и увидел, что дорога изгибается возле одной из самых густых рощ и теряется за ней.
Пока я смотрел, стало еще холоднее, и внезапно пошел снег. Я подумал о нескольких милях, пройденных по этой дикой местности, а потом поспешил найти укрытие в лесу перед собой. Небо становилось все темнее, а снег шел все быстрее и гуще, пока земля впереди и вокруг меня не превратилась в блестящий белый ковер, дальний край которого терялся в туманной мгле. Дорога осталась, но ее границы были размыты, и вскоре я обнаружил, что каким-то образом сошел с нее, ибо под ногами исчезла твердая поверхность и они стали погружаться в мох и траву. Потом ветер задул сильнее и превратился в буран, так что я был вынужден бежать под его натиском. Воздух стал ледяным, и, несмотря на мои усилия, я начал замерзать. Снег падал так густо и кружился передо мной такими быстрыми вихрями, что мне едва удавалось держать глаза открытыми. То и дело небосвод раскалывали пополам огромные молнии, и в свете их вспышек я видел перед собой огромную массу деревьев, в основном тисов и кипарисов, покрытых слоями снега.
Вскоре я оказался под прикрытием деревьев, и здесь, в относительной тишине, слышал свист ветра наверху. Темнота снежной бури уже смыкалась с темнотой ночи. Пурга постепенно затихала и возвращалась лишь яростными порывами и снежными зарядами. В такие моменты зловещий волчий вой как будто повторялся вместе со многими похожими звуками вокруг меня.
Время от времени через темную массу плывущих облаков пробивался случайный свет луны, освещавший местность и показывавший мне, что я нахожусь на окраине густой массы тисовых и кипарисовых деревьев. Когда снег прекратился, я вышел из укрытия и приступил к исследованиям. Мне показалось, что среди множества старинных фундаментов, мимо которых я проходил, может найтись дом, хотя и полуразрушенный, где я могу на время обрести кров. Обогнув край рощи, я увидел низкую стену, окружавшую ее, следуя вдоль которой вскоре нашел проем. Здесь кипарисы образовывали аллею, ведущую к какому-то квадратному сооружению. Но когда я заметил его, облака закрыли луну, и мне пришлось искать путь в темноте. Я ежился от порывов холодного ветра, но слепо брел вперед в надежде на укрытие.
Я остановился, потому что казалось, будто мир вокруг меня тоже остановился. Буря миновала, и, наверное в гармонии с тишиной природы, мое сердце почти перестало биться. Но это длилось лишь мгновение; внезапно лунный свет прорвался через облака и показал, что я нахожусь на кладбище, а квадратный объект передо мной был массивной мраморной гробницей, такой же белой, как снег, лежавший вокруг нее. С лунным светом вернулся свирепый вздох бури, которая как будто возобновилась с долгим, протяжным воем, словно стая волков. Хотя мраморная гробница по-прежнему была озарена лунным сиянием, буря не стихала. Словно побуждаемый некими чарами, я приблизился к усыпальнице, желая увидеть, что она собой представляет и почему простояла здесь столько времени. Я обошел вокруг нее и прочитал надпись на немецком языке над дверью с дорическими колоннами:
ГРАФИНЯ ДОЛИНГЕН ИЗ ГРАЦА В СТИРИИ ИСКАЛА СМЕРТЬ И НАШЛА ЕЕ. 1801.
На вершине гробницы, состоявшей из нескольких громадных мраморных блоков, находился большой железный штык или кол, уходивший глубоко в камень. На обратной стороне я увидел надпись, выгравированную заглавными русскими буквами:
«Мертвецы движутся быстро»
В этом сооружении было нечто настолько жуткое и странное, что у меня голова пошла кругом. Я впервые пожалел, что не воспользовался советом Иоганна. Тут меня посетила мысль, которая стала ужасным потрясением: сегодня Вальпургиева ночь!
Вальпургиева ночь, когда – как верили миллионы людей – на земле воцарялась власть дьявола. Когда открывались могилы и мертвецы выходили наружу. Когда на земле, в воде и в воздухе творилось всевозможное зло. В том самом месте, которого особенно боялся мой кучер. В безлюдной деревне, покинутой сотни лет назад. Там, где лежат самоубийцы… а я был один, без оружия и дрожал от холода под снежным саваном, пока наверху ярилась буря! Я был вынужден призвать на помощь все свое мужество, все религиозные и философские убеждения, чтобы не рухнуть на месте в припадке ужаса.
Теперь вокруг меня закружился настоящий смерч. Земля сотрясалась, как от тысячи лошадиных копыт, и на этот раз ветер принес на своих ледяных крылах не снег, а град, пробивавший листья и ломавший ветви с такой яростью, словно градины были камнями, выпущенными свирепыми пращниками Балеарских островов, – градинами, которые сделали мое убежище под кипарисами не более надежным, чем соломенная крыша. Вскоре я был вынужден покинуть это укрытие и устремиться к единственному месту, предлагавшему надежный кров: к дверям гробницы с дорическими колоннами. Присев у массивной бронзовой двери, я получил определенную защиту от града, но теперь градины ударяли в меня, отскакивая от земли и мраморных стен.