А окровавленная сабля Пиотуха уже нашла очередную жертву. Остальные повстанцы методично крошили врага, хладнокровно вонзали в противника копья. Мало кто из пехоты и артиллеристов уцелел, разве что утаился, притворившись убитым.
Победители обошлись без убитых, лишь несколько раненых и потеряли четырех коней.
– Пан Иосиф, – крикнул один из безлошадных. – Уходите, мы вас прикроем.
Он указал рукой на опушку, из которой они сами недавно атаковали врага. Оттуда сомкнутыми рядами выходила пехота и строилась кавалерия.
Иосиф кивнул.
– Прощайте! – крикнул безлошадным добровольцам, а остальным указал на нового врага. – Атакуем их. Их смерть – наш единственный шанс.
Повстанцы повернули коней на гусарскую сотню, которая недавно скрывалась недалеко от меня, а сейчас выдвигалась на поле боя.
Сотня с криком «ура!» понеслась на повстанцев. Те, молча, скакали навстречу. Две бешеных ненависти столкнулись, смешались в безжалостной сече. Звон сабель, стрельба, крики, стоны, ржанье переплелись на краю поляны.
Из калейдоскопа смертей в жестокой сече я вычленил своего подопечного. Когда кавалерия противников смешала ряды бойцов, Иосиф удалым ударом срубил руку с саблей, а затем и голову командира гусарской сотни. Еще метко разрядил два допотопных пистолета в гусаров. Сейчас он сошелся в поединке с красавцем подпоручиком, но получил две пули в спину. Броня не справилась с выстрелами в упор. Кто-то из товарищей зарубил стрелка, не дав выпустить третий заряд, но Иосифу хватило и этих пуль. Он на глазах бледнел, но опыт и воля помогли перехитрить, почуявшего легкую жертву противника. Когда молодой офицер пытался, упираясь саблей в саблю, сбросить ослабевшего повстанца, тот второй рукой ткнул в нос врага. На мгновение офицер потерял ориентацию, а Иосифу и этой крупицы времени хватило воткнуть саблю в шею оккупанта.
Яростная рубка длилась всего минут пять. Поле усеяли павшие гусары и повстанцы, копыта скользили в густой крови. Но маленькая победа досталась, еще недавно обреченным Иосифу и еще шестерым его соратникам. Они прорубили дорогу в жизнь, посмеялись над старухой с косой.
– Будем уходить болотом, – Иосиф указал саблей в направлении отхода, а ослабевшая рука дрожала, едва не роняя оружие.
Кони приближались к опушке, рядом со мной. А за ними четыре повстанца пустили в ход артиллерию. После двух удачных залпов русские ретировались в лес. Но не прошло и минуты, как их вытолкали на поле офицеры, и с неуверенным «ура» пошли вперед. С фланга драгуны тоже неслись на батарею повстанцев.
Батарея огрызнулась еще одним залпом, оставив плеши в рядах наступавших. Повстанцы, так и не успев перезарядить стволы, пали под саблями и копытами врага. А те еще долго с наслаждением топтали уже мертвых, но не сломленных до последнего вздоха упрямых литвинов.
Я пустил коня легкой рысью вслед за беглецами. Ветви молодой ольхи и березы иногда неприятно хлестали по лицу, но я не сбавлял темп, держась метрах в тридцати от повстанцев.
На краю болота Иосиф остановил поредевший отряд.
– Восстание разгромлено, но дух свободы останется, если выживет, хоть один из нас. Мой последний приказ: спасайтесь. Уходите через болото по одному. Оружие спрячьте, потом еще пригодится. Обходите кордоны, а если попадетесь, то отрекайтесь от своего участия в восстании. Нет в этом «отречении» предательства, нет греха. Прощайте.
«Ну, вот и все, кажется, умираю, – без сожаления оценил ситуацию Иосиф. – Главное, не показать товарищам слабость тела, иначе меня не бросят. Все равно не спасут, а сами глупо погибнут. Еще минутку бы продержаться в седле».
«Аладдин» различил короткие слова расстающихся братьев по оружию, а затем чавканье топкой земли. Кольцо определило, как они рассредоточились веером, пробираясь неприметными тропками среди трясины вглубь болота.
Но одна лошадь, мохноногий крепкий дрыкгант, стояла. По дыханию лошади и наездника кольцо определило – это Иосиф.
Моя лошадь вязла не меньше остальных, но мой помощник на пальце глушил чавканье болта и все остальные шумы от меня и коня в мозгах моего предка и его лошади. Раненый естественно не обратил внимания на меня, даже когда остановился рядом с ним. Правда, Иосиф не увидел бы меня и без моих волшебных штучек. Он потерял сознание, но чудом держался в седле.
Я перевел себя в видимый режим и ввел общеукрепляющее снадобье смертельно раненому.
Укол подействовал быстро: Иосиф разлепил глаза. Густой мрак бледнел, расплывчатая зелень постепенно слепилась в знакомую болотистую опушку.
«Я еще не умер?» – как-то вяло удивился повстанец, но в нем уже просыпались остатки неуемного характера, когда взгляд споткнулся о меня.
– Кто вы? – сразу последовал вопрос, и он одновременно попытался вытащить саблю из ножен, но не хватило сил.
– Ваш ангел-хранитель.
В глазах Иосифа блеснуло удивление.
– Не совсем ангел, но почти. Я – ваш потомок.
Тут уж даже состояние на грани обморока не помешало по-настоящему выйти предку из дремы. Ангел или бес казались бы фантастичными, но понятными объяснениями. Но правду иногда и представить невозможно, как уж в нее поверить?
– Без моего лечения – вы покойник. Вы уж поверьте, – мне показалось, он поверил. По крайней мере, в удивительно спокойных глазах предка не читалось и намека на сомнение, и я продолжил: – Так что долг перед Родиной и восстанием вы исполнили сполна. Остался долг передо мной. Если вы умрете бездетным, как возникну я? Поэтому у меня есть деловое предложение.
– Какое? – в вопросе хоть и мелькнуло сомнение, но и читался кусочек веры.
– Я вас вылечу, а вы взамен прекращаете борьбу за свободу отечества, женитесь и мирно растите детей.
– А если откажусь?
– У меня нет выхода. Я все равно вас вылечу. Но умоляю, дайте мне шанс родиться.
– Не понятно, как вы можете не появиться на свет, если вы здесь? Впрочем, сделка честная, я согласен.
«Если ты ангел, нет в оживлении ничего плохого. А если бес, то и второй жизни не надо. А если ты мой далекий потомок? Как не помочь?! За это и в ад попасть не убоюсь. А ведь и вправду он чем-то похож на меня!»
Иосиф перекрестил себя, меня и прошептал какую-то молитву от нечистой силы.
Затем я затащил Иосифа на островок в болоте. Снял помятые и в нескольких местах прорубленные доспехи и забросил их в трясину. Потом извлек пули из спины и зашил эти раны от пуль и сквозное в предплечье, а также две рубленых на плече и бедре. Осталось освежить кровь, и пока она вливалась в ослабевшее тело, Иосиф порозовел.
– Через 3-4 дня раны срастутся, даже швы затянутся. Никто не докажет ваше участие в восстании. А пока отлежитесь на этом островке дней пять. Вас никто не найдет. Я заговорил этот островок.
«Не объяснять же Иосифу, что я установил здесь излучатель, отваживающий всех людей и зверей немного в сторону».
Я протянул руку Иосифу.
– Прощай.
Мы крепко пожали руки.
– Не забывай, что обещал беречь себя.
Он кивнул.
Больше опекать предка не мог, я и так отвлекся от своего задания. А Иосиф не маленький – выживет.
Кольцо после последнего скачка во Времени постоянно предупреждало о близости «дичи». Но кольцо еще «кричало» об искажении сигнала от преступника. Каждый путешественник во Времени возмущает пространство-время, и по этим изменениям приборы легко отыщут время и местонахождение этого человека. Моя же «дичь» легко отыскалась во Времени, но ее место определялось не точкой, а пятном с радиусом в несколько километров. Так что поиск неожиданно усложнялся.
Кольцо подсказывало об искусственном искажении сигнала, а практика говорила об отсутствии в природе подобных аномалий. Впрочем, именно мой подопечный и мог создать прибор, затрудняющий поиск в пространстве-времени. Именно мой подопечный самостоятельно построил машину времени, так что же могло помешать сумасшедшему ученому создать еще одну приставку к этой машине и всего лишь исказить сигнал?
И тут из-за куста с визгом выскочила крупная мохнатая дворняга. Она пару раз куснула свой рыжий бок, затем вильнула хвостом и подбежала ко мне. Впрочем, она держалась на безопасном расстоянии от копыт.
«Какай аромат идет из его мешка!? Мне бы такого хозяина», – с умилением разглядывала седока псина, жалостно поскуливая, выпрашивала подачку.
– Что, голодаешь?
«Еще спрашиваешь!? – подумал пес, жалостно взвыв и урча пустым брюхом. – Уже и забыл, когда ел».
«Ишь, как скулит и ластится? Видно сильно оголодал, что не побоялся просить у незнакомого. Мог и по бокам получить».
Кудлатый пес продолжал скулить и, как мог, показывал свою любовь ко мне. Раньше, казалось, я не поддаюсь лести и наигранному несчастью, но псина покорила меня именно этими дешевыми трюками.
Я вытащил из мешка кусок мяса и швырнул его дворняге.
«Какой хороший человек?! Из него бы получился отличный хозяин,» – решил пес, пытаясь мигом все проглотить и не отстать от своего кумира.
Я поскакал дальше, а льстивый попрошайка мигом проглотил угощение и припустил за мной.
«Я наездника люблю! Какое у него вкусное мясо в мешке!» – окончательно решил пес, пристраиваясь у стремени.
Так проскакал еще около сотни метров. Тропинка вывела из молодого густого березово-ольхового леска на поляну. И тут грохот и неимоверная сила вырвали меня из седла. Спустя мгновения увидел свою лошадь в агонии, вырывающей копытами дерн и еще огромную дыру в своем животе. Сквозь отверстие в добрых пять дюймов вываливались потроха и остатки жизни.
«Вот и все!» – я использовал запас энергии кольца и не смогу перескочить в свое время, а здесь с такой раной я обречен.
Я оплакивал остатками затуманившегося сознания свою беспечность, остатки жизни и прощался навеки с Миром. Это надо же, приехал убедиться в праве на свое существование, а нашел смерть. А Мир стал сереть, двоиться и мутнеть. Я еще мог различить волну моей крови, заставшую врасплох двух букашек. Они отчаянно пытались выкарабкаться из липкой массы, но шансов выкарабкаться у несчастных оказалось не больше, чем у меня выжить. Прежде чем наступило Черное Ничто, меня лизнул шершавый язык пса.
«Только-только обрел счастье – хозяина, и на тебе!!!» – оплакивал судьбу лохматый бездомный пес. И вся его любовь к умирающему ушла в шершавый язык. И может быть, лишь эта слюнявая привязанность еще как-то цепляла угасающее сознание за ускользающую реальность.
Я оценил крупную лобастую голову дворняги, его умные ласковые глаза и приказал кольцу нырнуть в собаку, и Мир растворился во Тьме.
Сумасшедший.
«Александр Македонский, Аттила, Чингисхан, Наполеон, Ленин, да и все остальные покорители народов изначально были обречены на провал. Лишь я один смогу владеть планетой безраздельно и вечно! Только у меня есть реальная возможность выбирать место, время и средство воздействия на человечество».
– А вот и я, – прервала сладкие грезы медсестра.
– Выпейте, – она протянула мне тарелочку с таблеткой и стаканом воды.
Я спрятал таблетку под язык, усердно имитируя, как ее запиваю. Моя уловка опять сработала, не вызвав у наивной медсестры подозрений. Она мило улыбнулась и оставила одного в палате.
«И кто меня тянул за язык? Все людишки – ничтожества, они не способны оценить все величие и красоту моих замыслов недоразвитыми мозгами». Приблизительно так я корил себя за промашку и поносил весь род людской. Надо честно признать, именно моя глупая болтливость (но даже гении допускают ошибки) привела меня в дурдом. Но постепенно успокоился и приступил к построению вариантов побега. Если Наполеон сбежал с острова-тюрьмы и вернул власть во Франции, пусть на недолго, то меня и подавно не удержат замки и решетки психушки.
Я вспомнил об украденном у медсестры шприце, прикинул, сколько удалось спрятать таблеток и решение окончательно созрело, само собой. Все гениальное предельно просто, но серые личности проходят, как слепые мимо очевидных решений. Таблетки легко растворились в воде. Этим раствором наполнил шприц, нетерпеливо ожидая вечернего обхода.
Лечащий врач во время вечернего обхода редко ко мне заглядывал, мое состояние не вызывало его беспокойства. Обычно наведывалась ко мне лишь медсестра. Даже утром и днем врачи меня обычно игнорировали.
Мой расчет оказался верным. Медсестра вошла с обычным набором: тарелочкой, стаканом и таблеткой, приправленными лживой улыбкой и не менее притворным приветствием. Не верю ни слову ее и врачей-шарлатанов. Лишь шарлатаны и недоумки узрят в гении ущербного психа.
Словно не заметив тарелочку, спросил:
– Сегодня вы одна, без врача?
– В этом нет необходимости. Диагноз поставлен, лечение определено. А вот завтра увидите своего врача. Именно на завтра назначен курс завершающего лечения.
«На завтра назначена корректировка личности. Корректировка – это же подмена мироощущения, можно сказать уничтожение личности. Завтра меня бы убили, сохранив лишь мое тело, имя, память и знания. Как все же вовремя я подготовил побег!»
Не говоря ни слова, без всякого сожаления (меня то они не пожалели), одной рукой крепко прижал девушку за шею, одновременно зажав ладонью рот. А второй рукой ввел свое снадобье медсестре в ягодицу.
Тарелочка выпала из ее рук, но я не дал их пустить в бой, перехватив ее предплечья освободившейся от шприца рукой. Медсестра возмущенно выпучила на меня глаза, но постепенно в них собрался туман.
«Начинает действовать», – мелькнула счастливая догадка, ведь я лишь предполагал о действии жидкости из шприца. – «Надеюсь не умрет. А, впрочем, какая разница?»
Постепенно тело перестало бороться, обмякло. Пришлось уложить его на полу. Не теряя время, снял с медсестры халат, накинутый на голое тело. А затем снял колготки. Она была хороша, но наплевать на девичьи прелести. Я не собирался ее насиловать, а лишь надеялся скрыть колготками волосатость своих ног.
Уже в белом халате уставился в зеркало, но оно мне не льстило. Выбирать не приходилось, и я решительно направился к двери, ведь великим всегда сопутствует удача.
Дверь не шелохнулась. У обычного человека поджилки бы затряслись, а я минимально включил свой изумительный интеллект. Вспомнил о дактилоскопической настройке дверей в лечебнице, и решение само опять созрело.
Подтащил обмякшее тело к выходу и приложил вялую руку к дверной ручке. В двери сразу что-то щелкнуло, и «сезам» открылся.
«Скоро весь Мир во всех временах склонится у моих ног! Гения не удержат никакие замки! Наполеон вернулся из заточения на сто дней, я же приберу к рукам Человечество навеки».
Совещание.
– Я не пойму, чем академия истории может помочь психиатрической лечебнице?
– Своим секретным подразделением…
«Интересно, кто проболтался? Узнаю – уволю!»
– У нас нет никаких секретов, – с убедительной маской на лице попытался поставить точку в разговоре хозяин кабинета.
– Назовем его, не афишируемым перед общественностью, – настырно добивался своего главврач, потихоньку выводя из себя уважаемого академика. – Мы сканировали мысли одного нашего пациента, и оказалось, что он один из создателей машины времени.
– Так он же ваш пациент, сумасшедший, – усмехнулся академик, но чувствовал он себя уже не так уверенно.
«И о машине им известно?!» – академик нервно забарабанил пальцами о стол, но сумел сохранить маску насмешливого пренебрежения.
– Да. Но эта информация верная, она сканирована из его памяти. Пациент действительно болен, опасно болен и даже опасен для общества. Он, видите ли, вообразил себя человеком №1 во всей Вселенной, ее властелином. И у него есть для осуществления бредовой идеи инструмент – машина времени.