– Извини, – Бретта вдруг качнулась вперёд, оказалась совсем близко, разноцветные лоскутки и крошечные платочки обнаружились даже в волосах девушки. Он застыл, пока не понимая смысла этого манёвра, а наёмница закинула тонкую мускулистую руку ему за шею и быстро чмокнула Штиллера куда-то между носом и правым глазом. Ключник сразу простил всё сказанное – и то, что она наговорит в ближайшие пятьдесят лет.
– Идём! Тебя как звать? – наваждение закончилось. Бретта обернулась, затворяя за собой дверь и придирчиво разглядывая тучи над крышей гильдии, обещающие вскоре пролиться дождём.
– Меня? Ре… Рен Штиллер.
– Встречала я одного Штиллера, он в Амао переводчиком с драконьего работал при дворе. Не родня?
– Нет, наверное, нет. Мы все ключники михинские, потомственные, аж со времён Вёлля Маленького.
– Надо же, – удивилась Бретта неодобрительно. – Взломщики, что ли?
Штиллер хохотнул.
– Нет, не воры. Мы двери открываем, если ключи потеряны. И если двери нет, а войти обязательно нужно.
Девчонки заспешили вниз по улице. Штиллер последовал за ними.
– Как это – если двери нет? – полюбопытствовала Ненка.
– Ну… нарисуешь мне дверь на камне – я её открою. Сможешь войти. Тут, конечно, имеется много всяких «если».
– Конечно-конечно, – ехидно заметила Бретта, не сбавляя шагу, – маленькие шустренькие «если», помогающие ключнику от работы увиливать?
– Вроде того, – не желая углубляться в тайны мастерства, уступил Штиллер. Специально провоцирует, что ли? Неужто он ей тоже понравился? – А ещё мы, конечно, запираем двери.
– От сквозняков?
Ах ты ж, лещ-косорот!
– Именно так. И от нечисти голодной, злой, что в пустых домах заводится.
– Узелки на замках завязываешь? – тоненьким испуганным голосом уточнила Ненка.
– Почему… а, узелки! – вспомнил Рен, бросив взгляд на изуродованную одёжку. – Нет, мы, ключники, больше словом и железом работаем, иногда камешками, инструментами подходящими. В эти верёвки колючие я, если честно, не верю.
– А Мерре верит. Знаешь, они по правде немножечко помогают, эти узелочки, – Ненка солидно покивала. – Как мама с папой пропали, Мерре всего-всего боялась. Как ветер в окошко стукнет, как шушун под печкой загремит – аж под одеяло забивалась и днями не вылезала. И меня из дому не выпускала. А когда я заболела той весной – сильно болела, есть не могла, а соседи все посъехали, некому помочь, надо лекаря звать, так Мерре весь день у дверей простояла, так и не смогла меня оставить.
Всё это девочка выговорила на одном дыхании, ровно, словно рассказывая о повседневных вещах, вроде непогоды или котов. Штиллер постепенно погружался в чужую страшную сказку, какие охотно слушаешь поздним вечером у камина, зная, что всё закончится хорошо.
– Боялась, – объяснила Ненка, – что вернётся, а меня нет. И не было никогда. А как Родигер научил узелки вязать, всё полегче стало. Мерре снова стала яблоки продавать. Не «яблонки», а я-бло-ки, понял? Мы хоть хлеба поели.
Они свернули в переулок, потом в другой, пробираясь между пустыми, нехорошими домами со слепыми и тёмными окнами, мимо которых даже идти было неприятно. Ни следа не отпечаталось в пыли на пороге, и всё же внутри слышались шорохи и шаги больших существ. Оттуда, из темноты, выглядывали опасные, злые, голодные глаза. Поэтому Рен с малышкой и наёмницей незаметно для самих себя всё ускоряли шаг и уже почти бежали по извилистым переулкам. Совсем перестали встречаться люди, редкие коты проскальзывали мимо, как тени. То и дело приходилось нырять под арки, в полную темноту. Но на той стороне возникал то кусок вечернего неба в рваных тучах, то заботливо привязанная к забору деревянная лошадка, то бесшумный фонтан с чистой водой – маленькие чудеса, помогающие идти вперёд. Пройденный путь становился всё длинней, поворот назад – всё бессмысленней.
Потом Штиллер поймал себя на мысли, что приключение вполне может оказаться ловушкой. Этакой примитивной, сделанной своими руками, из начального курса обучения ключников. Ловушкой, в которую лезешь сам, чтобы проверить, сможешь ли освободиться. Желудок михинца заблудился и мучительно искал выход наружу где-то между лопатками.
«С узелками как раз понятно, это довольно простой фокус, – думал он. – Рыбаки не ходят в море при полной луне, не то Бледная Дева позовёт на дно. Повитухи расплетают женщинам косы, чтоб роды были несложными. Погонщики бугоев, болотных демонов, ни в коем случае не станут использовать в присутствии всего стада слов на букву „О“. Все эти меры предосторожности побеждают страх, но не его причину. Если пренебречь ими, люди будут уверены, что сделали недостаточно, чтобы победить силы зла. Узелки – это местный некромантский фольклор».
– Кхм, рано темнеет здесь! – нарушил молчание Рен нарочито невозмутимо, хоть голос и подвёл его в начале фразы.
«Темнеет» Бретта услышала и обернулась укоризненно: что шумишь? Неподвижные дома и угрожающе замершие яблони, несмотря на раннюю осень уже лишённые листвы, казалось, прислушивались и готовились к расправе, ждали подходящего момента, чтобы… Рен понятия не имел, чего ждать от порождений мёртвой ведьмы.
– Пришли, – прошептала Ненка.
5.
Впереди чернел высокий редкий забор с аркой без ворот. В ней виднелся скупо освещённый огромный, дичающий, очень старый сад. Яблони одного сорта и роста, похожие, как сёстры, соседствовали с клёнами, дубами, вишнями и другими старомирскими деревьями. Ствол примерно каждого десятого, зачарованный, светился в сумерках. Прямо за входом стоял невысокий дом, сараюшка, слишком маленький для людской семьи с детьми. Садовники бывали порой настоящими одержимыми, не нуждающимися вообще ни в каком людском жилье. Широкий старый пень вполне мог служить им постелью. Профессиональное чудачество! Ключникам не составляло труда в пути переночевать в собственной торбе, а рыбаки Запретных вод нередко отдыхали под водой. Ничего особенного.
Внутри обнаружилась крошечная комната с очагом, столом, стульями и постелью. Был виден проход в другую, ещё меньшую – кладовку, полную одеял и самодельных кукол. Где родители хранили свои запасы, утварь и одежду? Вероятно, на деревьях. «Жили непонятно как. А потом сбежали и детей бросили», – рассердился на незнакомых садовников Рен, осознавая, что, скорее всего, не прав.
– Где же этот тип с зубами? – спросил он, раздумывая, какой из мелких карманных инструментов мог бы в случае чего послужить оружием. Сама мысль о том, что придётся кого-либо протыкать, скажем, серебряной отмычкой Рей-Мо из Города Ночь, казалась нелепой, кощунственной.
– Не знаю. Ушёл, что ли? – пожала плечами Ненка.
Бретта прошла по комнате, прикасаясь к светильникам. Те уютно замерцали. На столе обнаружилась горка великолепных яблок – крупных, глянцевых, краснобоких, без единого пятнышка. Каждый схватил себе по паре и захрустел. Рен блаженно ухмыльнулся: старая дохлая колдунья Лена просто не смогла бы сотворить такое совершенство. Это было, наверное, личное волшебство Ненкиной семьи.
– У папы с мамой тоже из ямы что-то лезло? – полюбопытствовал ключник.
– Нет! – сердито фыркнула малышка. – И ничего не полезло бы, если бы они не пропали.
– Если б да кабы во рту выросли… – начала Бретта насмешливо.
– Гробы, – мрачно закончила Ненка. – Так Родигер говорит.
– Весёлый он дядька, я сразу заметил, – Штиллер присел за стол и стал катать яблоко из ладони в ладонь. Ему казалось, что эти волшебные кругляши способны на большее, чем просто быть съеденными, нужно просто испытать их. – Знаешь, насколько я могу судить, если это ваше пугало Родигер хоть что-то говорит, значит, с ним можно беседовать, Спорить, вразумлять. Истинно страшные вещи бьют без предупреждения, с ними перемирия не заключишь.
– Например? – уточнила Бретта.
– Скажем, шизофрения, – на Штиллера уставилось две пары изумлённых глаз, – или оомекский наоборотец. Испугаться наоборотца – нормально.
– Бояться глупо! – безапелляционно объявила наёмница. – Действовать надо. Бить. Или убегать. И возвращаться в хорошей компании.
– Да я не про такое. Возьмём шушунов…
– Буэ, шушуны, не надо мне, бери сам! – Бретта торопливо смахнула воображаемую пыль с рукавов, как делали суеверные прачки, отгоняющие призрачных рыб.
Ненка захихикала.
– Грязная мелочь, – наёмница вздрогнула и подобрала ноги в мягких сапожках, добротных, но знавших лучшие времена.
– Ага, – улыбнулся и Рен, – моя бабка никогда бы не заснула в доме, где завелись шушуны. Они, говорят, переносят чесотку. Увидеть шушуна вечером – к неудаче в игре, а поутру – к зубной боли…
– Шушуны съедят твои сны, – вспомнила Ненка.
– Точно! Они, говорят, ещё пьют кровь новорожденных, высасывая её из пяток, – он заметил, что Ненка закивала: тоже слышала. – Поэтому детям пеленают ножки. Шушуны омерзительны, этакие куколки без глаз. А на самом деле эти малыши совершенно безвредны, «видят» всей кожей гораздо лучше нас. Мне, например, смешон и тот, кто при виде шушуна визжит да на стол лезет, и тот, кто за ними с метлой гоняется. А ты как, Бретта, бьёшь али за подмогой бежишь?
Бретта сумрачно повела носом, послала загадочный взгляд, означавший, видимо: «Стань шушуном – узнаешь».
– Тебе проще, ты превращаться умеешь, – вспомнил Рен толстяка и глухого хрюня. – Как ты это делаешь, кстати? Или от рождения полиморф?
– Сам полимор. Кто такой вообще? – девушка вгрызлась в яблоко.
Штиллер наблюдал, как она расправляется с глянцевым бочком и был счастлив непонятно отчего.
– Меняющий внешность, перевёртыш, – пояснил он.
– Нет, – помотала головой наёмница, – это всё гостевые ворота Гильдии. Они заколдованы так, чтобы не узнать, с кем говоришь. А, ясно, ты думал, я превращусь в бугоя или в Морскую Змею и всех спасу? Хе-хе… Твоя очередь. Рассказывай, зачем ты-то ввязался в это пропащее дело? Я, например, сестрёнки её, Мерре, лучшая подруга, родители их меня подкармливали, когда… Когда голодная была. А ты тут какой выгоды ищешь? По-ключниковски тебе разумнее было бы оставить всё, как есть. Дом с жильцами не запрёшь, за него тебе не заплатят, правду говорю?
– Не заплатят, точно, – Рен потёр лоб. – Что же теперь делать? Придётся, видимо, обойтись без вознаграждения и ложиться спать голодным.
«Почему я здесь, в опасном соседстве с чудовищем из ямы? Как вообще люди принимают решения, что делать дальше?..
Разумный человек остался бы, вероятно, в трактире, разведал обстановку, выяснил, кто в столице профессионально спасает сироток… Храм Морской Змеи, наверное. Наградили бы ещё за духовные заслуги. Брось, ты же прекрасно понимаешь, что не смог бы оставить дитя сидеть под столом. Нельзя жить дальше после этого. Так что ты просто позаботился, чтобы не пришлось возвращаться к столу и доставать из-под него малышку. Позже её там, чего доброго, не оказалось бы. Ничего ужаснее и придумать невозможно. Этот стол будет следовать за тобой неосязаемо всю жизнь. В виде персонального призрака на четырёх дубовых ножках».
Объяснить эту мысль было непросто, и ключник промолчал. Бретта пожала плечами.
– Дело твоё. Держи при себе свои секреты. Обычно и мне чужие дела побоку, просто хочется примерно себе представить, насколько далеко ты планируешь пойти, чтобы вот этой девочке помочь.
– Понятия не имею, – признался Штиллер.
– Честный, – выдохнула Бретта. – Буду иметь в виду. Ненка, где у вас чайник? Чаю заварим, что-то у вас изо всех углов дует.
– Осень, – посетовала Ненка. Казалось, она сейчас пожалуется на ревматизм и ломоту в пояснице. – А чай мы в саду заваривали с мамой, на костре в яме. Мы там всё варили: суп грибной, картоху, мама такие корешки из земли вызывала – м-м, вкуснота! А теперь в этой яме уже ничего хорошего нету. Провалилась, и чайник туда, и кастрюли. Всякое страшное, чёрное, рогатое оттуда смотрит, даже днём. Мы с тех пор, как одни остались, ни разу даже горячего не варили.
– Как же родители пропали? – снова спросил Штиллер. История садовников казалась ему почему-то очень важной. Он больше не оглядывался на крошечное тёмное окошко и не думал, как ночь незаметно подползает к порогу. Тепло садовничьего дома, свет и ответственность за сидящих напротив девочек позволяли чувствовать себя необъяснимо сильным и спокойным.
– Могу и рассказать, – предложила Бретта. – Я сама тоже приезжая, из Еремайе. Но здешние говорят, этот сад был вдвое меньше до того, как садовники тут поселились. А потом яблони пришли следом, аж из самого Буролесья. Констант давал мне почитать… Ты читать умеешь? Не обижайся, откуда мне знать-то? И хорошо, что умеешь! Обязательно зайди в лавку «Книга Судьбы», там демон сидит… Увидишь! Так вот: я читала, что яблони в наших краях не бывают, потому что здесь чёл нет.
– Каких чёл?
– Чёлы, Рен, это такое маленькое летающее шушуньё. Наши чародеи их истребили, а за Бурым Лесом чёл разводят, там и яблонь хватает. Чёлы с дерева на дерево летают, превращают весенние цветы в яблоки. А родители Ненки с деревьями договорились и без чёл. Как те заплодоносили, остались столичные лекари без работы. Тех, кто по дороге домой срывал себе яблочко на ужин, никакая хворь не брала. Царапины и даже укусы вурдалачьи заживали в считанные часы. Урожай стали продавать в Невер и дальше по Приводью. Речной народ выменивал яблоки на потерянные под водой драгоценности. У твоих папы с мамой, Ненка, был бы сейчас самый богатый дом в столице, единорожий выезд и бригада помощников-троллей, если бы им вдруг не приспичило на Остров.
Рен вздохнул. Он уже догадался.
7.
Все серьёзные волшебники (и немало обычного любопытного народа) рано или поздно предпринимали попытку пересечь Воды и попасть на Остров. Обычно это заканчивалось фатально.
Остров – кусок суши где-то посреди Запретных Вод. Бытовало мнение, что там находилась то ли Школа высшего волшебства, то ли дом великих учителей Древности, эффекты от заклинаний которых воспринимались как буйство стихий или естественный ход вещей. Смерть, смена времён года, эпидемии, пожары, заболачивание водоёмов, нашествие неведомых существ и тому подобное являлось результатом взаимодействия или противоборства этих невообразимо могущественных созданий, островитян. Ещё рассказывали, что за водяной преградой бьёт некий Источник Магии, питающий чудеса. И если лично напиться из него, то… произойдут драматические перемены. От исполнения желаний до превращения в чудовище.
Врали, наверняка.
Беда в том, что Запретные Воды не пересечь на обычной лодке. И даже на необычной. Всё, что держится на воде, будь то пловец, предмет, шальная мысль, идёт ко дну примерно на расстоянии шести-семи тысяч гномьих прыжков от берега. Граница невидима, но ощутима. Чтобы понять, как она действует, каждый житель Приводья хоть раз в жизни да заплывал в «опасный» предел. Кое-кто из рисковых пловцов так и не вернулся, чтобы собрать лавры восхищения от сверстников и предостеречь младших братьев. Оставшиеся на берегу вырастали, становились опытными, скажем, ключниками. И со временем привыкали избегать всяческой сырости. Но и потом конструировали подзорные трубы, заглядывали в них всё дальше и дальше. Видели нечто похожее на таинственные башни в рассветном тумане. Вечерами наблюдатели рыдали в кабаке и клялись, что Остров – просто миф. Жрицы Храма Морской Змеи утверждали, что это – иносказание, воплощение людских несбыточных мечтаний о всемогуществе и бессмертии. «Островитянами» называли себя богатые и влиятельные семьи. Король назначал щедрые награды за постройку моста хотя бы на шаг за пределы Запрета.