– Я знаю только, что Квинт Муций Сцевола – адвокат, – сказала Юлия, – а больше совсем ничего.
– Я тоже с ним толком не знаком, и мне известно лишь, что он неразлучен со своим двоюродным братом Крассом Оратором. Впрочем, стоит ли удивляться, что мы почти его не знаем: ведь ему всего-то сорок лет.
Старый Никомед, полагавший, что гости пробудут у него не меньше месяца, отказывался отпускать их. Но Марий твердо стоял на своем, и глупый старик не в силах был заставить его изменить решение. Не вняв просьбам царя, римские путешественники миновали узкий пролив Геллеспонт и вышли в Эгейское море, где паруса их судна наполнил свежий ветер.
По реке Каик корабль прошел некоторое расстояние вглубь страны и достиг Пергама; с воды открывался замечательный вид на чудесный город и вознесшийся над ним акрополь, окруженный высокими горами.
И Квинт Муций Сцевола, и Публий Рутилий Руф оказались на месте, но судьбе было угодно, чтобы Марий и Юлия так и не свели близкого знакомства со Сцеволой, поскольку он торопился в Рим.
– О, как прекрасно провели бы мы вместе время летом, Гай Марий! – вздохнул Сцевола. – Теперь же я уплываю: мне надо успеть добраться до Рима, поскольку зимой совершать морские путешествия слишком опасно.
Марий и Рутилий Руф отправились попрощаться со Сцеволой, предоставив Юлии возможность устроиться поудобнее во дворце, который гораздо больше пришелся ей по душе, нежели покои Никомеда II, хотя и здесь ей недоставало женского общества.
Марию даже в голову не пришло, что Юлия скучает в отсутствие подруг. Предоставив супругу самой себе, он приготовился слушать новости в изложении своего старейшего и преданнейшего друга.
– Первым делом – Рим, – попросил он.
– Начну с поистине замечательной новости, – молвил Публий Рутилий Руф, жмурясь от удовольствия. Как здорово было встретиться с Гаем Марием вдали от дома! – Авгур Гай Сервилий умер в ссылке в конце прошлого года, поэтому нужно было выбрать человека на освободившееся место в коллегии авгуров. Разумеется, выбрали тебя, Гай Марий!
Марий разинул рот:
– Меня?..
– Именно. Тебя.
– Мне и в голову не приходило… Почему я?
– Потому что тебя по-прежнему поддерживают многие римляне, как бы ни старались Катул Цезарь и иже с ним. Полагаю, избиратели сочли, что ты заслуживаешь такой чести. Твоя кандидатура была выдвинута всаднической центурией, и ты набрал большинство, благо что не существует закона, запрещающего выбирать человека в его отсутствие. Не стану утверждать, что твое избрание было благосклонно встречено Свиненком и его компанией, зато Рим – в восторге!
Марий вздохнул, не в силах скрыть удовлетворения:
– Что ж, вот новость так новость! Я – авгур! Значит, и мой сын будет жрецом или авгуром, а дальше и его сыновья. Выходит, я все же прорвался, Публий Рутилий! Мне удалось проникнуть в святая святых Рима, – мне, италийскому деревенщине, по-гречески не разумеющему!
– Вряд ли кто-либо отзывается теперь о тебе в таких выражениях. Смерть Свина стала в некотором смысле вехой. Если бы он был жив, ты вряд ли выиграл бы какие-либо выборы, – рассудительно проговорил Публий Рутилий. – И ведь не в том дело, что его auctorias был выше, чем у кого-либо еще, а сторонники – многочисленнее. Просто его dignitas разбух донельзя после всех этих схваток на Форуме, когда он был цензором. Можно любить или ненавидеть его, но нельзя не признать его беспримерную храбрость. Хотя, думаю, главная его заслуга в другом: он представлял собой ядро, вокруг которого смогли сплотиться другие. Вернувшись с Родоса, он приложил максимум усилий для твоего низвержения. А что еще ему оставалось делать? Вся его власть и влияние были направлены на одно – на твое уничтожение. Смерть его стала, знаешь ли, огромным потрясением. Он так здорово выглядел, когда вернулся! Я-то не сомневался, что он будет радовать нас еще многие годы. И вот тебе!
– Почему у него в гостях оказался Луций Корнелий? – полюбопытствовал Марий.
– Этого никто не знает. Они не были близкими друзьями – в этом мнения сходятся. Луций Корнелий объяснил лишь, что оказался в доме случайно и вовсе не намеревался ужинать у Свина. Очень странно! Самое удивительное, что Свиненок не нашел в присутствии Луция Корнелия ничего необычного. Я делаю из этого заключение, что Луций Корнелий собирался присоединиться к фракции Свина. – Рутилий Руф нахмурился. – У них с Аврелией вышла серьезная размолвка.
– У Луция Корнелия?
– Да.
– От кого ты услышал об этом?
– От самой Аврелии.
– Она не объяснила, по какой причине?
– Нет. Просто сказала, что больше не желает видеть Луция Корнелия у себя в доме. Как бы то ни было, вскоре после смерти Свина Сулла отправился в Ближнюю Испанию. Аврелия сообщила мне эту новость только после его отъезда. Наверное, боялась, как бы я не напустился на него, будь он еще в Риме. В общем-то, все это сплошная загадка, Гай Марий.
Марий, не слишком интересовавшийся личными раздорами, состроил гримасу и пожал плечами:
– Пусть странно, но это их дело. Какие еще новости?
– Наши консулы провели новый закон, запрещающий человеческие жертвоприношения, – со смехом сообщил Рутилий Руф.
– Что ты сказал?!
– Закон, запрещающий человеческие жертвоприношения.
– Чудеса! Разве в Риме приносят в жертву людей! – Марий с отвращением отмахнулся. – Ерунда какая-то!
– Кажется, пока Ганнибал маршировал взад-вперед по Италии, в Риме принесли в жертву двоих греков и двоих галлов. Впрочем, сомневаюсь, чтобы это имело отношение к новому lex Cornelia Licinia.
– Чем же тогда вызвано его принятие?
– Как ты знаешь, порой мы, римляне, находим весьма неожиданный способ, чтобы повлиять на общественную жизнь. По-моему, новый закон относится именно к этой категории. Наверное, его принятие должно было оповестить Римский форум о том, что убийства, насилие, лишение свободы магистратов отменяются, как и вся прочая противозаконная деятельность, – проговорил Рутилий Руф.
– Гней Помпей Лентул и Публий Лициний Красс представили какие-либо разъяснения? – спросил Марий.
– Нет, они просто обнародовали свой закон, и он был одобрен.
Марий махнул рукой:
– Младший брат нашего великого понтифика, исполняющего в этом году обязанности претора, был назначен правителем Сицилии. Ходили слухи о новом восстании рабов – как тебе это?
– Неужели на Сицилии как-то особенно плохо обращаются с рабами?
– И да и нет, – задумчиво проговорил Рутилий Руф. – Во-первых, многие тамошние рабы – греки. Вовсе не обязательно плохо с ними обращаться, чтобы нажить неприятности: они очень вольнолюбивы. К тому же полагаю, что все пираты, захваченные Марком Антонием Оратором, были отправлены на Сицилию обрабатывать пшеничные поля. Такая работенка им не по нраву. Между прочим, – добавил Рутилий Руф, – Марк Антоний водрузил на ораторской трибуне ростру с тараном самого большого из уничтоженных им пиратских кораблей. Впечатляющее зрелище!
– Не думал, что там может найтись для этого место. Представляю себе трибуну, утыканную корабельными носами! – фыркнул Марий. – Ладно, Публий Рутилий, не будем на этом задерживаться. Что еще новенького?
– Наш претор Луций Агенобарб посеял на Сицилии панику, молва о которой докатилась даже до провинции Азия. Он пронесся по острову, как ураган! Видимо, он давно не был на Сицилии, раз издал указ о том, что никто, кроме солдат и вооруженного ополчения, не имеет права носить меч. Естественно, на указ не обратили внимания.
– Зная Домиция Агенобарба, можно утверждать, что это было ошибкой, – усмехнулся Марий.
– Еще какой! Наплевательское отношение к его указу очень рассердило Луция Домиция. Вся Сицилия буквально взвыла! И я сомневаюсь, чтобы теперь там были возможны выступления подневольных или свободных людей.
– Да, Домиции Агенобарбы шутить не любят; зато и деятельность их приносит плоды, – сказал Марий. – Это все новости?
– Почти. У нас теперь новые цензоры, которые объявили о намерении провести самую полную за последние десятилетия перепись римских граждан.
– Давно пора. Кто такие?
– Марк Антоний Оратор и твой коллега по консульству, Луций Валерий Флакк. – Рутилий Руф поднялся. – Не прогуляться ли нам, дружище?
Пергам отличался тщательной планировкой и несравненной красотой; Марий был об этом наслышан, а теперь получил возможность удостовериться в этом самолично. Даже в нижней части города, раскинувшейся под акрополем, не было извилистых улочек и жалких лачуг. Любое строительство жестко контролировалось и подчинялось непоколебимым правилам. Повсюду, где жили люди, были проложены канализационные трубы, во все жилища подавалась под давлением питьевая вода. Излюбленным материалом здешних строителей был мрамор. Везде высились великолепные колоннады, агора поражала простором и превосходным качеством окружающих ее статуй, на склоне холма размещался огромный театр.
Тем не менее и в городе, и в крепости чувствовалась атмосфера упадка. Порядок, царивший здесь при правлении Атталидов, задумавших Пергам как свою столицу и заботившихся о ее великолепии, остался в прошлом. Люди тоже не выглядели довольными жизнью; некоторые, как заметил Марий, были попросту голодны, чему можно было только удивляться в такой богатой стране.
– Ответственность за это лежит на римских сборщиках налогов, – мрачно прокомментировал ситуацию Публий Рутилий Руф. – Ты и представить себе не можешь, Гай Марий, что мы тут застали с Квинтом Муцием! Провинция Азия долгие годы подвергалась безжалостному разграблению, а все алчность этих болванов-публиканов! Перво-наперво Рим требует в свою казну чрезмерно много денег. Сами публиканы тоже не отстают: желая получить доход повыше, они выжимают из провинции все соки. Для них главное – деньги. Грабят, вместо того чтобы переселять римскую бедноту на тучные земли и пускать на приобретение этой общественной земли доходы, получаемые в качестве податей. Гай Гракх должен был бы послать сюда наблюдателей, которые определили бы размер налогов. Но нет. Гракх об этом и не подумал. Его преемники оказались ничем не лучше. Сведения, которыми располагают в Риме, высосала из пальца комиссия, побывавшая здесь после смерти царя Аттала, то есть тридцать пять лет назад!
– Как жаль, что в свою бытность консулом я всего этого не знал! – печально произнес Марий.
– Дорогой мой Гай Марий, тебе хватало германцев! В те годы о провинции Азия вспоминали в последнюю очередь. Но вообще-то, ты прав: комиссия, назначенная Марием, прибыв сюда, представила бы реальные цифры и призвала бы публиканов к порядку. А так они ни с чем не считаются. Провинцией управляют сборщики налогов, а вовсе не римские наместники!
– Ручаюсь, что в этом году, когда в Пергаме высадились Квинт Муций и Публий Рутилий, публиканам не поздоровилось, – усмехнулся Марий.
– Еще бы! – протянул Рутилий Руф с мечтательной улыбкой. – Их жалобные стоны доносились до самой Александрии. Не говоря уж о Риме… Между нами говоря, именно поэтому Квинт Муций отбыл домой раньше срока.
– Чем конкретно вы тут занимались?
– О, всего лишь наводили порядок в делах провинции и в сборе налогов, – вкрадчиво ответил Рутилий Руф.
– С ущербом для казны и сборщиков.
– Совершенно справедливо. – Рутилий Руф повернулся лицом к просторной агоре и указал на пустующий постамент. – Начали мы вот с этого. Здесь прежде возвышалась конная статуя Александра Великого работы самого Лисиппа, считавшаяся самым точным портретом Александра. Знаешь ли ты, куда она переместилась? Во внутренний двор виллы Секста Перквитиния, самого богатого и невежественного римского всадника! Он – твой ближайший сосед на Капитолии. Забрал, видишь ли, в счет задолженности по налогам! А ведь это – произведение искусства, по стоимости превышающее недоимки в сотни раз! Что могли с ним поделать местные жители? Денег-то у них не было. Стоило Сексту указать на статую, как она была снята с постамента и подарена ему.
– Ее необходимо вернуть, – бросил Марий.
– На это мало надежды, – ответил Рутилий Руф со вздохом сожаления.
– Не за этим ли отправился домой Квинт Муций?
– Если бы так! Нет, перед ним стоит другая задача: не позволить сторонникам публиканов в Риме привлечь нас с ним к суду.
Марий остановился:
– Да ты шутишь!
– Нет, Гай Марий, какие могут быть шутки? Сборщики налогов, орудующие в Азии, обладают в Риме огромным влиянием, особенно в сенате. Пытаясь навести в провинции Азия должный порядок, мы с Квинтом Муцием нанесли по ним серьезный удар, – ответил Публий Рутилий Руф с пренебрежительной гримасой. – Мы смертельно оскорбили не только публиканов, но и сократили поступления в казну. В сенате найдутся люди, которые не стали бы обращать внимание на визг сборщиков налогов, но казна – это святое. С точки зрения казначейства любой наместник, уменьшающий государственные доходы, – предатель. Можешь мне поверить, Гай Марий, прочитав последнее письмо от своего двоюродного братца Красса Оратора, Квинт Муций сделался белее собственной тоги! Там говорилось, что в сенате вынашивается план лишить его проконсульских полномочий и отдать под суд за растрату и измену. Вот он и заторопился домой, оставив управление на меня, пока не явятся в будущем году те, кто меня сменит.
На обратном пути к дворцу наместника Гай Марий заметил, как тепло и уважительно приветствуют Публия Рутилия встречные прохожие.
– Да тебя здесь любят! – воскликнул он, без особого, впрочем, удивления.
– Квинта Муция здесь любят еще больше. Мы внесли в их жизнь значительные перемены: они впервые увидели за работой истинных римлян. Я при всем желании не могу осуждать их за ненависть, которую у них вызывает Рим. Они – наши жертвы, мы немало поиздевались над ними. Поэтому, когда Квинт Муций снизил налоги до цифры, сочтенной им и мною приемлемой, и положил конец грабежу, который здесь учиняли многие публиканы, местные жители буквально плясали на улицах! Пергам проголосовал за то, чтобы посвятить Квинту Муцию ежегодный фестиваль; то же самое сделали в Смирне и Эфесе. Сперва нас засыпали дарами, между прочим очень ценными: произведениями искусства, драгоценностями, коврами. Мы отсылали все это обратно, а нам упорно возвращали. В конце концов мы были вынуждены запретить им входить в дворцовые ворота.
– Способен ли Квинт Муций убедить сенат, что прав он, а не публиканы? – спросил Марий.
– А ты как думаешь?
Марий задумался, сожалея, что бо́льшую часть своей карьеры провел не в Риме, а на полях сражений.
– Полагаю, его ждет успех, – решил он. – Его репутация безупречна, и это повлияет на отношение к нему многих pedarii – заднескамеечников, которые в иной ситуации были бы склонны поддержать публиканов, а в их лице – казначейство. Кроме того, он выступит с великолепной речью. Его поддержит Красс Оратор, что еще больше поднимет его шансы.
– И я того же мнения. Однако он с большим сожалением расставался с провинцией. Вряд ли у него будет впоследствии дело, которое принесет ему такое же удовлетворение, как работа здесь. Он очень обстоятелен и щепетилен, а по части организаторского таланта ему вообще нет равных. Я собирал сведения по всем районам провинции, а он принимал окончательные решения на основании предоставляемых мною фактов. В итоге в провинции Азия впервые за тридцать пять лет были определены реальные суммы налогов, и казначейство не имеет оснований требовать большего.