– Милорд, – прошептал он.
Дойл оглядел ещё раз комнату и вместо благодарности приказал:
– Помоги раздеться.
Снимать заскорузлую, прилипшую к телу одежду было неприятно, но вода, пусть даже чересчур горячая, дарила настоящее блаженство. Мальчишка помог ему обмыться целиком, подал свежую рубаху и новые штаны, и Дойл с наслаждением упал в кресло возле камина и принялся за еду.
О заговоре не думал: не было ничего хуже идей, посещающих усталую голову. Он немного поспит, а потом снова вернётся к работе.
Глава 5
Ловушка осталась пустой: молочница так и не клюнула на приманку, и Дойл велел проследить, чтобы Ивен убрался подальше из столицы вместе со своим выводком сестёр. В общем-то, он и не рассчитывал на успех: план был топорным с самого начала.
Рикон выглядел спокойным, но пальцы под длинными рукавами балахона нервно сжимались и разжимались.
– Это моя вина.
– Именно, – не стал спорить Дойл. – Зачем вы схватили парня? Поймали плотвичку, а щуку не разглядели.
Он дёрнул головой и сказал:
– Постарайся в следующий раз избежать такой ошибки, Рик. Иначе я буду недоволен.
Отец Рикон медленно поклонился – он отлично понял намёк и слишком хорошо знал, что у Дойла хоть и достаточно большой, но всё-таки ограниченный запас терпения.
– Я не подведу милорда.
– Не сомневаюсь, – согласился Дойл, и Рик удалился. Дойл направился к королю.
Тот, в шёлковых одеждах, расшитых золотом, в короне, восседал на троне в малом зале для приёмов, возле него, похожая на пёструю птицу в своём блестящем платье, расположилась королева. Придворные толпились возле стен, внимая королевским речам, а король вещал о справедливости и чести.
Дойл вошёл без предупреждения и без объявления, но всё-таки на него обратили внимание все – даже двое просителей, стоящих перед Эйрихом на коленях. Дойл поморщился, но не остановился и прошёл вперед, приблизился к королевскому трону и встал за спиной у брата.
– Итак, лорд Ганс, – продолжил Эйрих ранее начатую речь – очевидно, касающуюся какого-нибудь глупого спора между двумя обрюзгшими потными лордами, протирающими мраморный пол жёсткими коленками, – вы обязуетесь выплатить сыну лорда Ингли приданое своей дочери в срок десять дней. В противном случае, по нашему решению, сын лорда Ингли получит в приданое деревни Малую и Болотную и закрепит их за своим родом.
– Ваше Величество! – одновременно, но с совершенно разным выражением пробормотали лорды, однако король не закончил.
– Также лорд Ингли обязуется на собственные средства восстановить мельницу и мост на землях лорда Ганса в срок до трёх месяцев. Если это не будет выполнено, лорд Ингли предстанет перед королевским судом по обвинению в разбое. Таково наше королевское решение.
Лорды, кланяясь и пятясь, убрались прочь, и прежде чем распорядитель привёл новых просителей и жалобщиков, Эйрих объявил:
– Мы прервёмся на некоторое время.
Придворные, как дрессированные собачки, по этой команде поспешили уйти из зала, осталась только охрана.
– Милорд Дойл, – обронила королева таким тоном, словно подразумевала «ядовитая гадина», – отрадно видеть вас на вашем месте. Пока вы были в походе, мы скучали по вашему обществу.
– Ваше Величество, – Дойл наклонил голову, – ваши слова согревают мне сердце.
Эйрих, чувствуя напряжение, спросил:
– В чём дело, Дойл? Ты пришёл неожиданно и поспешно.
– В том, что я хотел поприсутствовать на королевском суде, вы не верите, Ваше Величество? – хмыкнул Дойл.
– Ни на миг: ни одного серьёзного дела. Ну, говори, кого из моих подданных ты хочешь отправить в темницу? – Эйрих улыбался, но глаза у него были серьёзные.
Дойл посмотрел в эти глаза, бросил короткий взгляд на насторожившуюся королеву, похожую на голодную злую крысу, и сказал:
– Ваше Величество никогда не ошибается, но в этот раз подозрения напрасны. Я пришёл к вам как проситель, – он вышел из-за трона, но на колени не встал: Эйрих достаточно давно категорически запретил ему это делать, во-первых, желая перед всем двором подчеркнуть его статус, а во-вторых, беспокоясь о его ноге, которая мучила младшего принца с детства, а временами, в плохую погоду, болела просто нестерпимо.
Король рассмеялся:
– Ни за что не поверю.
– И всё-таки придётся. Только ваше величество в силах исполнить мою просьбу и подарить мне большую радость… – Дойл сделал паузу и продолжил: – пригласив на ближайший из пиров леди Харроу, вдову лорда Харроу, находящуюся сейчас под опекой милорда Грейла и проживающую в столице.
За короткое мгновение на лице Эйриха сменились изумление, радость, осознание и обречённость, а потом он спросил:
– В чём она подозревается?
Дойл не мог точно сказать, почему он не ответил откровенно: в колдовстве. Возможно, потому что у него не было никаких доказательств, а рыжие волосы и непонятную привлекательность к обвинению не приложишь. Возможно, потому что не хотел тревожить короля. Или не желал обсуждать дела в присутствии коронованной крысы, его августейшей супруги.
В любом случае, он произнёс:
– Никаких подозрений, сир. Моя просьба не государственного, а личного характера, – он немного наклонил голову и опустил глаза.
Пусть так – странная прихоть, из-за которой он не обвинил открыто леди Харроу в колдовстве, позволит убить двух зайцев разом: приблизиться к ней, чтобы изучить ближе, и отвлечь короля от марьяжных планов на его, Дойла, счёт.
– Проклятье! – Эйрих хлопнул себя по колену. – Я ему сватаю самых красивых девушек королевства с огромным приданым, на что он отвечает, что любовные порывы его душе не близки. И вот она – причина, рыжая вдова, – он расхохотался, королева позволила себе мелкую зубастую улыбку, а Дойл сохранил каменное выражение лица. – Конечно, брат. Конечно. Что скажешь о сегодняшнем вечере? Ещё не поздно послать ей приглашение.
Дойл поклонился и коротко поблагодарил.
Он терпеть не мог приёмы – не важно, как они проходили и как назывались. Утренние собрания на королевском суде были настолько же невыносимы, как и пиры для знати. Но приём этим вечером был исключением – он был необходим не ради фальшивых улыбок королевских лизоблюдов, а для работы, поэтому Дойл собирался с большей охотой, чем обычно. Джил помог ему переодеться в камзол, в этот раз значительно более удобный, подал перстни и пробурчал себе под нос:
– Вы прекрасно выглядите, милорд Дойл, – и тут же шагнул назад.
Дойл бросил на него короткий взгляд, но ничего не сказал: и без слов было понятно, что мальчишка в очередной раз сморозил чушь. Но камзол сидел отлично, словно был скроен по корявой фигуре, и, похоже, Джил приложил к этому руку. Поэтому вместо того, чтобы посоветовать ему заткнуться, Дойл сказал:
– Приготовь плащ и сапоги к моему возвращению. И сам оденься в тёмное.
Джил мелко закивал, Дойл оставил его в комнате и неспешно направился в большой приёмный зал. Если бы он больше верил в помощь Всевышнего, перед встречей с ведьмой он зашёл бы в храм или надел бы на запястье браслет с Недремлющим Оком. Но он верил слабо: кто бы ни сотворил всё на земле, живое и мёртвое, он давно забыл о своём творении, занявшись другими, более важными вещами. Поэтому в делах людям оставалось полагаться на собственный ум, в бою – на ловкость, а в интригах – на красноречие. Не на помощь свыше.
Ленивые неспешные мысли мгновенно сбежали прочь в недра сознания: мимо, учитово поклонившись, попытался пройти человек, которому было совершенно противопоказано попадаться Дойлу на глаза. Дойл остановился и сказал, не поворачивая головы:
– Стойте-ка, господин Оуэн.
Управляющий замка замер – Дойл не видел, но слышал шорох его одежды и ставшее частым дыхание.
– Рад нашей встрече.
– Милорд Дойл, – раздалось сзади, – рад служить.
– Не сомневаюсь. Подойдите-ка сюда.
Управляющий шаркнул ногами и встал перед Дойлом, поклонился и так и замер, сложившись пополам. Дойл хрустнул пальцами. Вчера он желал засунуть подонка на нижний уровень подземелья, в одну из ледяных камер под озером, и посмотреть, какие боли прохватят его после подобной ночёвки. Но сегодня ярость уже прошла, от неё остались только слабые отголоски, и Дойл вполне осознавал, что это – просто личная детская обида.
Управляющий попытался насолить ему – мелко и глупо, – но не совершил измены, не подверг безопасность и благополучие короля риску. Он не заслуживал камеры.
– Мне кажется, вы слишком усердно служите, господин Оуэн, – произнёс Дойл неторопливо, изучая лысину управляющего.
– В с-самом деле, милорд?
– Несомненно. На вас лежит так много обязанностей, так много забот.
Лысина покрылась блестящим потом.
– Ничто не ускользает от вашего чуткого взгляда: ни один уголок замка, ни одна щель в стене, – продолжил Дойл ласково, а потом коротко и резко добавил: – и так должно быть впредь, господин Оуэн, иначе вы будете изучать замок с доселе неведомой вам стороны.
Дослушивать ответ или извинения он не стал – зашагал дальше, тщательно задавливая в себе мстительные порывы. Было что-то притягательное в идее, например, велеть ему опуститься на колени и ползти до конца коридора, собирая на бархатные штаны пыль дворцовых полов. Но это было бы низко и бесполезно, а потому должно быть отвергнуто и забыто.
Большой приёмный зал уже был полон: скоро должен был начаться ужин, но пока короля и королевы не было, гости ходили вдоль длинных столов и громко разговаривали, перекрикивая друг друга, или прислушивались к завываниям музыканта и бренчанию его лютни. Дойл на глаз прикинул количество людей и понял, что, не считая охраны и слуг, собралось больше сорока человек.
Но его появление, как и утром на королевском суде, заметили сразу – по галдящей толпе прошёл короткий вздох, и она замолкла.
– Добрый вечер, лорды, – произнёс Дойл и вдруг почувствовал непонятное, едва ощутимое жжение. Его источник не нужно было искать долго: просто леди Харроу вошла в зал почти следом и остановилась в дверях, робея. Проклятая кровь в жилах заструилась быстрее, приливая к чреслам. Дойл позволил себе на мгновение прикрыть глаза, восстанавливая в памяти ощущение холода от купания в ледяных ключах, и возбуждение ослабло.
Ведьма вблизи была привлекательнее, чем издали. Дойл, повернувшись, изучал её рыжие кудри, мягкую светлую кожу, пятнышки солнечных поцелуев на щеках и крупном носу.
– Леди Харроу, – сказал он негромко, и гости, убедившись, что он не интересуется кем-то из них, вернулись к своим разговорам, только на два тона тише.
Она опустилась в низком реверансе перед ним, не поднимая глаз, и ответила:
– Милорд Дойл.
– Встаньте, леди.
Она подчинилась сразу – неестественно плавным движением. Церковники много писали о том, как распознать ведьму. Но они могли бы не утруждаться – леди Харроу являла собой ярчайший образец.
«К врагу и его свите ожидания, – подумал Дойл, – на дыбе редко хранят секреты, а с переломанными пальцами ни одна ведьма не сможет колдовать. Всё, что нужно, это оглушить её и велеть теням забрать. Не до игр». Но, разумеется, не оглушил и не велел, а весьма любезно спросил, жестом предлагая пройти ближе к столу:
– Как вам столица, леди Харроу?
– Слишком шумно и грязно, милорд, – ответила она, – но мне скорее нравится. Здесь чувствуется жизнь. Мне не хватало этого в поместье.
– Жизнь порой принимает отвратительные формы, леди, – заметил он, имея в виду магию, но по её глазам увидел, что она поняла эти слова иначе.
– Жизнь прекрасна в любой из форм, созданных Всевышним.
Она решила, что он говорил о себе. Дойл скрипнул зубами.
– В вас говорит наивная вера, естественная для вашего пола.
– Несомненно, – согласилась ведьма, но как-то слишком уверенно и почти насмешливо. – Женщины видят этот мир в лучшем свете, чем мужчины, милорд.
Дойл на это кивнул, признавая её правоту, и уже собрался спросить, какие же положительные черты она видит в столичных формах жизни, – просто чтобы о чем-нибудь говорить, как она уточнила спокойно:
– Простите, милорд, а в чём меня подозревают?
Руки оставались праздно-спокойными, взгляд колдовских зелёных глаз – безмятежным, щёки – бледными. Дойл заметил бы любой признак волнения, но нечего было замечать. Она спросила об этом так, словно говорила о погоде.
– Почему вы спросили об этом, леди?
Зелёные глаза мигнули, тонкие губы дрогнули в улыбке.
– Я всего три недели при дворе, но этого достаточно, чтобы узнать некоторые факты. И когда гроза всех заговорщиков и преступников королевства заводит со мной беседу, я не могу не спрашивать: в чём он меня подозревает? – Дойл готов был поклясться, что она сдерживает улыбку.
– Гроза всех преступников и заговорщиков королевства, леди, – сказал Дойл, чуть дёрнув уголками губ, – к его большому сожалению, всего лишь жалкий смертный, подверженный всем слабостям человеческим. В отличие от разящего пламенеющего меча, он не может лежать в ножнах в ожидании своего часа. И сегодня его привело на приём не дело, а чувства простого смертного: голод и скука.
– Меня уверяли, что желания смертного вам незнакомы, – заметила леди Харроу.
– Вот как? Я удивлён. Если вам рассказывали обо мне, то наверняка не забыли упомянуть полчища юных дев, погибших от моих рук.
– А также младенцев, которых вы, прошу прощения, пожираете ночами, – теперь она улыбнулась открыто, показав крупные белые зубы. Даже у королевы, которая по нескольку часов в день проводила перед зеркалом, не было таких белых зубов.
– Младенцы – это из области нечеловеческого. Тем не менее, вынужден вас разочаровать – я всего лишь человек. Даже если…
Он не договорил, потому что двери в очередной раз распахнулись, и в зале настала полная звенящая тишина. На пороге стояли король и королева во всём великолепии. Дойл взглянул на леди Харроу ещё раз, но так и не сделал знака теням. Он хотел поговорить с ней ещё раз, чтобы укрепиться в своих подозрениях.
Или чтобы послушать её медовый, созданный чарами голос.
Дойл коротко кивнул ей, пожелав приятного вечера, и направился к своему месту слева от Эйриха.
Глава 6
Коридор был длинным, узким и извивался змеёй. На чёрно-кровавых стенах редкие факелы оставляли длинные тени и слепящие жёлтые пятна. Под ногами хлюпала вода – мутная, тоже кровавая. Дойл бежал своим кривым подскоком, спотыкался, несколько раз падал, едва успевая выставить перед собой руки и сдирая кожу с ладоней, но поднимался и, не отряхивая штанов, продолжал бежать. Горло сжималось, дыхания не хватало, но он не мог остановиться.
Коридор сделал очередной резкий заворот, и, не успев затормозить, Дойл кубарем скатился по лестнице и сломанной куклой повалился на белоснежный ковёр. Теперь Дойл сидел в чистой и светлой зале без окон, но с очень высокими потолками. Чутьём военного, не раз спасавшим ему жизнь, он ощущал, что рядом кто-то есть: он не слышал чужого дыхания, но как будто чувствовал взгляд. Превозмогая боль, он поднялся на ноги, потянулся было за мечом, но пальцы схватили только воздух: он был безоружен. Кинжала при нём тоже не было.
Воздух перед ним пошёл рябью, и посреди залы возникла леди Харроу – почти такая, как на приёме, только не во вдовьем облачении, а в белоснежном платье и с распущенными волосами. Дойл приоткрыл рот, но не сумел выдавить из себя ни звука, а ведьма плавно провела тонкими руками по груди, обращая платье в капли росы, осевшие на сливочной, почти прозрачной коже. Дойл тяжело захрипел, не в силах отвести взгляда от её тела, от налитых соком грудей с тёмными, коричневыми сосками, от широких бёдер. Мгновение – и она сделала к нему шаг, ничуть не стесняясь своей наготы. Дойл сглотнул ставшую вязкой слюну и невольно дёрнул ворот рубахи – и в тот же момент упал на спину, сбитый воздушной волной. Протяжно, нечеловечески закричав, ведьма обратилась в чёрную птицу и спикировала на него, впилась острым клювом в руки, принялась рвать когтями. Голос вернулся, и Дойл вскрикнул, чтобы тут же проснуться.