Кто-то пнул меня ногой под столом, и я ответила тем же. Я не могла точно сказать, кто это, но подозревала Розалию.
Папа вскинул брови:
– Я знаю, это может показаться преждевременным, но…
– Очень преждевременным, – перебила я и получила еще один пинок. На этот раз я не сомневалась в том, что это Лигейя.
Папа сжал переносицу, словно пытаясь предотвратить мигрень:
– Мне кажется или ты хочешь что-то сказать, Аннали?
– Как тебе вообще могло прийти такое в голову? Это неправильно.
– Мы и так уже пережили слишком много горя. Пора начать с чистого листа, и я не хочу, чтобы наша новая жизнь была омрачена печалью.
– Твоя новая жизнь. Ваша с Мореллой. У тебя не возникло бы таких мыслей, не будь она беременна.
Тройняшки испуганно ахнули, в глазах Мореллы вспыхнула обида, но я уже не могла остановиться. К черту чувства: это слишком важный вопрос.
– Она сказала, что ждет мальчика, и ты уже готов свернуть горы, чтобы сделать ей приятно. Ты готов напрочь забыть о своей первой семье. Проклятой семье.
Темные, страшные слова сорвались с моих губ. Верити сдавленно вскрикнула.
– Нет никакого проклятия, – буркнула Ленор и поспешила утешить младшую сестру. – Скажите ей, что это неправда.
– Я не хочу умирать! – всхлипнула Верити, перевернув тарелку со сливками.
– Ты не умрешь, – сказал папа. Его пальцы так крепко сжали деревянные подлокотники стула, что те едва не треснули. – Аннали, ты переходишь все границы. Извинись немедленно.
Я встала со своего места и присела перед Верити, обняв ее и погладив мягкие детские волосы.
– Прости. Я не хотела тебя расстроить. Нет никакого проклятия, правда.
– Я имел в виду не Верити, – холодно отчеканил папа.
Я упрямо сжала губы. Хотя мои колени слегка подрагивали, я заставила себя не отводить взгляд.
– Аннали, – предостерегающе произнес он.
Я начала считать секунды, прислушиваясь к тиканью стрелки маленьких серебряных часов на каминной полке. Когда прошло полминуты, Камилла кашлянула, чтобы привлечь внимание отца.
– Ты, кажется, говорил о каком-то сюрпризе в гостиной?
Папа потер бороду. Неожиданно он показался мне очень постаревшим.
– Да. На самом деле это идея Мореллы. Небольшой подарок для всех вас.
Тяжело вздохнув, отец продолжал:
– Чтобы отметить окончание траура, мы пригласили портных, чтобы они сшили для вас новые платья. Шляпник и сапожник тоже тут.
Мои сестры дружно завизжали от счастья, а Розалия бросилась к папе и Морелле, крепко обняв обоих.
– Спасибо, спасибо, спасибо!
Я поцеловала Верити в макушку и встала, намереваясь уйти в свою комнату. Я не хотела новых платьев. Я не собиралась забывать старые обычаи, соблазнившись яркими безделушками и шелками.
– Аннали, – позвал папа.
Я остановилась.
– Куда ты собралась?
– Поскольку мне не нужны новые вещи, можете забрать мою часть себе.
Отец покачал головой:
– Мы все завершаем траур, ты в том числе. Я не позволю, чтобы ты ходила в мрачных тусклых нарядах, в то время как все остальные продолжают жить дальше.
Я сделала глубокий вдох, но не смогла сдержать гневную ремарку:
– Думаю, Эулалия тоже хотела бы жить дальше.
Отец пересек комнату тремя быстрыми шагами. Он не был жестоким человеком, но в это мгновение я не на шутку перепугалась, что он может меня ударить. Взяв под локоть, папа вывел меня в коридор:
– Ты перестанешь упрямиться прямо сейчас.
Я даже не подозревала, что во мне есть столько мужества, но отрицательно замотала головой, показывая открытое неповиновение.
– Давай живи дальше, ты ведь начал с чистого листа. Оставь меня в покое и позволь почтить память моих сестер, как я считаю нужным.
– Никто не сможет жить дальше, если ты будешь ходить по дому в черном траурном облачении как немой укор всем нам!
Отец отвернулся к окну и досадливо выругался. Когда он снова посмотрел на меня, его лоб пересекали глубокие морщины.
– Я не хочу ссориться, Аннали. Я скучаю по Эулалии так же, как и ты. И по Элизабет, и Октавии, и Аве. И больше всего – по твоей маме. Думаешь, я чувствую себя очень счастливым, вернув полсемьи обратно в Соль?
Папа устало опустился на небольшую скамейку. Она была слишком низкой для него, поэтому колени оказались на уровне груди. Через несколько мгновений папа жестом предложил мне сесть рядом.
– Я знаю, многие мужчины мечтают о трудолюбивых сыновьях, которые продолжат их дело, унаследуют имущество, передадут детям фамилию. Но я всегда гордился тем, что у меня так много девочек. Многие прекрасные моменты моей жизни связаны с тем периодом, когда вас еще было одиннадцать – как мы с вами и вашей мамой играли в карнавал, выбирали кукол… Когда Сесилия забеременела Верити… это стало таким прекрасным сюрпризом. После смерти мамы я думал, что больше никогда не смогу испытать такого счастья.
Слеза скатилась по щеке и упала с кончика папиного носа. Он смахнул ее, отстраненно рассматривая рисунок под нашими ногами. Пол в коридоре был выложен мозаикой из маленьких кусочков морского стекла, изображавшей морские волны.
– После стольких лет печали и трагедий я снова получил шанс обрести счастье. Оно уже никогда не будет абсолютным – разве это возможно, когда я потерял столько любимых людей? – но я не могу упустить эту возможность.
Ленточка на моем запястье уже растрепалась, и я задумчиво теребила ее пальцами, охваченная чувством дежавю. Кажется, мы с Камиллой говорили о том же самом всего несколько минут назад.
– Думаю, у портных найдется светло-серый шелк? – наконец сдалась я.
– Сесилия всегда считала, что тебе к лицу зеленый, – заметил отец, легонечко ткнув меня локтем. – Именно поэтому она поручила сделать твою комнату в изумрудных тонах. Твои глаза напоминали ей море перед большой бурей.
– Хорошо, я посмотрю, что у них есть, – ответила я, взяв руку отца, и он помог мне встать, – но даже не надейся увидеть меня в розовом.
* * *
– Ты только посмотри на этот атлас! Это самый приятный оттенок розового, который я когда‑либо видела! – пропищала Розалия, примеряя нежно-розовый материал.
По всей Золотой гостиной были разложены ткани и лоскуты. Ящики с лентами и кружевами выглядели словно переполненные сундуки с сокровищами. В комнате, кажется, не осталось ни одной свободной поверхности. Я уже успела споткнуться о три коробки пуговиц.
Камилла приложила к лицу лоскут шафранового цвета:
– Как тебе такой оттенок, Аннали?
– Тебе очень идет, – вмешалась Морелла.
Она сидела на стеганой оттоманке посреди всего этого хаоса, словно изнеженная королева пчел. После инцидента в столовой Морелла даже не хотела смотреть в мою сторону; наверное, стоило извиниться.
– Мне кажется, к твоим глазам больше подойдут синеватые оттенки, – заметила я, предложив образец небесно-голубого цвета. – Видишь? Он прекрасно оттеняет твою кожу, ты выглядишь свежей и румяной. Как тебе, Морелла?
Мачеха едва заметно кивнула и принялась с интересом рассматривать блестящую ленту, которую Мерси вытащила из ящика.
– Такие бантики великолепно подойдут для милой госпожи, – заверила портниха. – Вы уже видели эти наброски? – протянула она Камилле стопку эскизов. – Мы можем сделать такую отделку на любом платье.
Камилла взяла рисунки и присела на пуф, обитый блестящим дамастом. Портниха присоединилась к ней и начала делать заметки. На мягких вешалках рядом со мной висели отрезы сливочного льна и роскошного зеленого шелка. Я выбрала три варианта для длинных струящихся платьев и даже наряд ко дню рождения тройняшек. Несмотря на сомнения, я все равно ощутила радостное предвкушение, рассматривая тюль цвета морской пены с яркими серебряными пайетками, сверкающими, словно звездочки. Из таких тканей, безусловно, получится сказочное платье.
Тем временем Ленор обнаружила какую-то красивую коробочку.
– Ух ты! Смотрите скорее!
Внутри оказалась пара туфель, обернутая в бархат. Серебристая кожа выглядела мягкой, словно сливочное масло, и нежно поблескивала в свете дня. С обеих сторон были пришиты шелковые ленточки, которые следовало завязывать вокруг лодыжек. Эти туфельки предназначены для танцев. Верити мигом схватила одну из них и поднесла к глазам, внимательно разглядывая узор из бусин на мыске.
– Волшебные туфельки!
– Они великолепны, – с восхищением сказала Морелла, рассматривая второй башмачок.
Тут в разговор вступил сапожник Рейнольд Гервер:
– Изготовление каждой пары занимает две недели. Для дополнительного удобства мы делаем мягкие стельки. Вы можете танцевать всю ночь, а утром ваши ножки будут чувствовать себя как ни в чем не бывало.
Розалия выхватила туфельку из рук Верити:
– Я хочу надеть такие на бал.
– Нет! Я их первая увидела! – возмутилась Ленор. – Они мои.
– Нам всем нужно по паре, – заключила Лигейя. Присев на оттоманку рядом с Мореллой, она провела пальцами по шелковым лентам.
– Шестнадцать бывает лишь однажды.
Камилла на мгновение отвлеклась от эскизов:
– Их можно выполнить в другом цвете? Я бы хотела золотисто-розовые, в тон платью.
Гервер кивнул:
– У меня есть с собой все образцы кожи.
Сапожник достал книжицу из-под развернутой желтой ткани и остановился, внимательно посмотрев на Мореллу.
– Поскольку эти туфельки такие особенные… они могут влететь в копеечку.
– Влететь в копеечку? – грозно спросил папа, показавшись в дверном проеме. – Я, значит, оставил своих девочек одних всего на час, а меня уже пустили по миру?
Розалия протянула ему блестящую туфельку:
– Ты только посмотри, папа! Эти туфли прекрасно подошли бы для бала. Можно мы возьмем их? Ну пожалуйста!
Папа внимательно посмотрел на лица всех дочерей, исполненные надежды.
– Я так понимаю, вы все хотите по паре?
– И мы тоже! – пропищала Онор, встав на цыпочки, чтобы выглянуть из-за коробок со шляпками.
Лицо папы стало равнодушным, как маска.
– Я должен посмотреть на них. Одно из главных правил торговли: не заключай соглашение, пока не проверишь груз.
Розалия вернула туфельку младшей сестре и слегка подтолкнула ее. Верити выступила вперед, держа башмачок дрожащими от трепета пухлыми пальчиками.
– Это волшебные туфельки, папа.
Отец изобразил невероятное изумление, вертя башмачок в руках.
– Волшебные туфельки, говоришь?
Большие глаза Верити, такие же зеленые, как у меня, радостно засияли.
– Выглядят ужасно изысканно. Наверное, очень хрупкие?
– Отнюдь! – возразил сапожник. – Уверяю вас, они выдержат целый бальный сезон. Я делаю подошвы из лучшей кожи в королевстве – гибкой, но очень крепкой.
Папа с недоверием посмотрел на мастера:
– Сколько за восемь пар?
Морелла, по-прежнему сидевшая на оттоманке, негромко фыркнула.
– Девять пар, – уточнил папа. – Девять пар к концу месяца. У моих дочерей бал, нужно успеть.
Гервер присвистнул:
– Времени совсем мало. Мне придется нанять помощников…
– Сколько?
Гервер начал считать по пальцам, затем многозначительно поправил золотые очки на кончике носа и заключил:
– Каждая пара стоит сто семьдесят пять золотых флоретов. Но девять пар всего за три недели… Я бы просил не меньше трех тысяч.
Игривое настроение мгновенно улетучилось из гостиной. Папа ни за что не согласился бы на такое расточительство. Я даже боялась представить, во сколько ему обойдутся одни только новые платья и корсеты.
– Я уверена, что мы не разоримся от девяти пар обуви, Ортан, – заметила Морелла с лукавой улыбкой.
Верити встала на цыпочки, неотрывно следя за изменениями в папином лице.
– Ты правда думаешь, что эти туфельки стоят того, крошка? – спросил отец, присев перед ней на корточки.
Верити оглянулась на нас и кивнула. Неожиданно папа расплылся в широкой улыбке:
– Тогда выбирай свой цвет. Всем по паре волшебных туфелек!
5
Взмахнув веслами в последний раз, я вошла в гавань Селкирка. Солнце только поднялось над горизонтом и освещало причал теплыми ласковыми лучами. На поминках Эулалии Морелла говорила, что собиралась сообщить папе о беременности, но ее прервали рыбаки, обнаружившие тело. Возможно, они заметили что-нибудь необычное, хотя бы маленькую деталь, но забыли сообщить об этом отцу, потому что списали все на несчастный случай. Я продела канат в отверстие крепительной утки[10], завязала узел, а затем выбралась из лодки. Нужно найти тех рыбаков.
* * *
Пять Соленых островов раскинулись в Калейском море, словно драгоценное ожерелье. Селкирк находился дальше всех на северо-востоке. Здесь обитали торговцы рыбой, капитаны и моряки. В шумной гавани каждый день отгружали свежевыловленные дары моря.
За Селкирком располагалась Астрея – самый густонаселенный остров. На его скалистых берегах можно было найти магазины, рынки и таверны.
Словом, нарядный и богатый торговый город. С тех пор как наша семья решила провести бал, тройняшки наведывались сюда чуть ли не каждый день в поисках приятных мелочей. Еще по одной паре чулок, новый оттенок помады… Морелле каким-то чудом удалось убедить отца, что все эти вещи жизненно необходимы юным леди, готовящимся к дебюту в высшем обществе.
Мы жили в самом центре архипелага, на Сольте-не. Васа представляла собой длинный узкий остров, напоминающий по форме угря. На северной и южной оконечности находились порты. Отец управлял большой верфью, занимавшей весь остров. Большая часть кораблей королевской армады строилась именно здесь. Однажды кто-то из придворных услышал, как король говорит, что корабли с Соленых островов – самые быстрые и маневренные в его флоте, и папа светился от гордости еще несколько месяцев.
Последний остров, Гесперус, был самым маленьким и самым важным – одним из главных стратегических постов во всей Арканнии. Здесь находился самый высокий маяк в стране, который ласково называли Старушкой Мод. Он не только помогал кораблям заходить в гавань и выходить в море, но и позволял отслеживать вражеские суда.
Я любила маяк. Он стал моим вторым домом. В детстве я сама вызывалась мыть окна в Хаймуре и натирала их до блеска, представляя, что нахожусь в галерее маяка. Я любила забираться на высокие скалы и воображать, что я выслеживаю чужестранные корабли на самой вершине Старушки Мод (хотя на самом деле это были всего лишь рыбаки, делающие свою ежедневную работу) и записываю малейшие подробности в огромный учетный журнал, как это делал Силас.
Силас был Хранителем Света с незапамятных времен. Он вырос на маяке и многому научился у отца, поэтому знал все о сигнальных огнях. Когда стало ясно, что у Силаса не будет собственных детей, папа решил подыскать для него подмастерья, который впоследствии сможет перенять его обязанности. Каждую ночь я молила Понта о том, чтобы это была я.
Однако выбор пал на Фишера, сына Ханны. Тот работал в порту, но папа считал, что он достоин большего. В детстве мы с Камиллой не давали Фишеру прохода и бегали за ним по всему Сольтену, глядя на него влюбленными глазами и восхищаясь каждым движением. Когда он переехал на маяк, я рыдала в подушку целую неделю.
Я оглядела гавань Селкирка и увидела вдалеке сигнальный огонь. Интересно, чем сейчас занимался Фишер? Возможно, мыл окна. Силас придавал этому огромное значение. Я спустилась к воде и остановилась у ближайшей рыбацкой лодки, чтобы спросить у капитана, не знает ли он людей, обнаруживших тело у побережья Сольтена. Однако тот лишь отогнал меня, буркнув, что женщина у кораблей – к несчастью. Еще двое моряков последовали его примеру, но наконец мне удалось найти докера[11], который согласился со мной поговорить.
– Дочь герцога? – переспросил он, прикусив шарик жевательного табака. Изо рта брызнул сок, и его борода окрасилась в желтый цвет. – Пару недель назад?