Особенно большой – от ветерана, который, впрочем, не поскупился ни для кого на свой отклик. Отвесил от души, если мог догнать с вновь проснувшимся радикулитом.
Но нам все равно легче на душе, чем мужу секретарши. Тот и костюм подпалил на елочных свечах, куда забросил одежду, спасая себя и бухгалтершу от опасности кипяточной травмы. Пришлось заплатки ставить. Веселенькие такие. Во всяком случае, все смеются, вспоминая праздник.
И про лыжи не забыли.
Укрепились в уверенности, что в бор по лыжне обязательно сходим. Главное, лыжи теперь у нас в коллективе есть, хозяина которым так и не нашлось. Сколько бы ни предлагал, забрать обратно, кто что давал.
Отвечают, мол, по телевизору хотят на нас посмотреть:
– В трансляции из Сочи!
Как баобаб ёлкой стал
Когда-то, в былые времена, говорят, Новый год принято было встречать под баобабом.
На улице поземка кружит, дороги не видать под снежной пеленой, а в крестьянской горнице тропиками пахнет, и на ветвях баобаба гирлянды горят, стеклянные шары друг об дружку позванивают.
Только недолго, якобы, идиллия длилась. Перевелись баобабы. Повыпилили их, да повырубили охотники до традиций. Короче говоря, нечего стало наряжать.
А Новый год штука такая – не отменишь! Как пришел, так тащи чего-нибудь в дом – под гирлянды и бенгальский огонь!
На той почве даже спор вышел. Одни пальмы затаскивают и прямо в кадки к ним игрушечных Дедов Морозов ставят со Снегурочками. Другие – кактусы украшать принимаются. И невдомек всем, что напрасны все эти хлопоты, потому как по телевизору песенку новую передали, про то, как из лесу ёлочку привезли домой.
– Что, значит, ёлочку? – удивились многие. – Почему именно её?!
А спросить-то и не у кого было. Дело давно было. Людишки темные. Не грамотные поголовно. Даже колеса еще не придумали. Лошадей не приручили. Пешком ходят. А пока таким образом письмо с вопросом до телецентра дойдет, да обратно с ответом вернется, Новый год то: – Тю-тю. Прошел, значит!
– Несовременные мы! – сокрушались жены тех, кто пальмами, да кактусами их общих ребятишек радовать собрался. – От мира новомодного отстаем!
Вот и потянулись мужики в лес с топорами и пилами: – С разгневанной бабой ругаться, что самому на кактусе висеть новогоднем!
И с тех самых пор все у ёлки новогодний праздник встречают. А что поделать:
– Мода!
Ёлка
Еще задолго до новогодних праздников инженеру Сумкину не стало дома покоя. Как утро, жена начинала и заканчивала одним и тем же:
– Когда привезешь ёлку?!
– Привезу, привезу! – успокаивал Сумкин. – Вот только на работе для этого день выкрою…
Однако, дни шли, а ёлки не было. Совсем заскучал инженер. Да и чему тут радоваться, если жена проходу не дает, а идти за елкой в лес для Сумкина – сущее наказание. То ножовку он найти не может, то мороз опустится такой, что носа на улицу не высунешь! Одним словом: – Облом!
Протянул он волынку. Завтра – праздник, а игрушки елочные и золотая мишура так и лежат себе – не распакованными, в картонных коробках на антресолях. И тут Сумкину счастье улыбнулось.
Идет домой.
По известной причине – не торопится. А тут мужик обгоняет и елку тащит. У самого подъезда, где инженер Сумкин живет, незнакомец остановился. Ёлку с снег воткнул комлем. Сам закуривает.
Видит Сумкин, детина не здешний. В разговор с ним на всякий случай вступил. Познакомились. Слово за слово и выяснилось, что ёлку тот на продажу несет. Договорился, мол, с одной, что та за пятьсот рублей купит, ежели с доставкой.
Сумкина и осенило:
– На что ей твоя ёлка?!
Он достал пачку сигарет из кармана, протягивает новому приятелю, только что выплюнувшему окурок в сугроб.
– Обойдется баба и без ёлки! – убеждает. – А я тебе за нее тысячу дам!
Не стал спорить мужик. Да и дело выгодное. Нарочно не придумаешь. Уступил скрипя сердцем лесную красавицу за штуку, сэкономленную Сумкиным от обедов: на такой вот непредвиденный случай.
Схватил Смкин заветную ёлку и прямиком домой. Через три ступеньки скакал, поднимаясь на свой этаж. И не ошибся. Увидела ёлку жена, расцеловала. Нарадоваться не может. Словно и не было прежних скандалов. С супругом разговаривает задушевно, уважительно:
– Какой же ты у меня молодец!
Расцвел от похвалы Сумкин, а та продолжает лить елей на его душу:
– Я же, дура-дурой, уже и не верила в тебя!
И раскрыла свой маленький секрет.
– Попросила дворника нашего с работы ёлку достать.
Тот, оказывается, пообещал и вот-вот должен быть с обещанным:
– Вот, только девать некуда её, когда принесет.
Супруга ласково глянула в угол, где обсыхало от снега приобретение Сумкина:
– Ведь, одна-то у нас уже есть!
– За пятьсот рублей обещал? – перестал улыбаться муж.
– Точно, – удивилась жена. – А ты откуда знаешь?
– Не принесет он! – вздохнул инженер и начал вешать новогодние игрушки на, все еще пахнущие смолой и морозом, ветки.
Бракодел
Смену токарь Иван Сидорчук заканчивал хорошо.
Гора деталей, сверкая свеженькими, только что обточенными боками, высилась у станка, крайне радуя опытный взор мастера участка Константина Кукушкина.
Налюбовавшись всем увиденным, руководитель не стал таить собственное отношение к передовику:
– Молодец, Сидорчук!
После чего развил перспективы станочника от такого добросовестного отношения к труду.
– Еще немного и план начнешь перевыполнять, – услышал токарь. – Со всеми вытекающими премиальными последствиями.
Эти слова заставили его насторожиться:
– В передовики, говоришь?
– Точно, – подтвердил мастер. – Больше всех нынче сделал.
И многозначительно хмыкнув, добавил:
– И без брака!
Тут уже чернее тучи стал Иван Сидорчук:
– Это как же без брака?
Он даже удивленно глянул на свои руки, заляпанные смазочно-охлаждающей жидкостью из-под резца:
– Не может этого быть!
– А вот так!
Мастер, пряча в карман штангенциркуль, улыбнулся токарю как родному:
– Лично каждую деталь перемерил.
Считая свою миссию выполненной не до конца, он напустил солидности на завершение разговора:
– Пойду по этому поводу «Молнию» выпускать!
Токарь Сидорчук огорченно посмотрел вслед мастеру. Закурил. Потом, досмолив терпкую «беломорину» до самого картонного мундштука, с полным ощущение обреченности выдохнул:
– Семь бед – один ответ!
Полез в инструментальный ящик, достал оттуда десяток деталей, изготовленных ещё накануне его постоянным сменщиком Василием Кривоглазовым.
Отправлять их прежде на проверку контролерам отдела технического контроля не было смысла. Все равно Васина продукция не выдерживала никакой критики.
А теперь ситуация изменилась.
Пригодилось даже то, что Кривоглазов работал в состоянии подпития, путая одно с другим. И на станке работал, как Бог на душу положит – без размеров и припусков.
Не иначе, как чувствовал, дескать, так и нужно сменщику. Ведь, теперь этот задел негодных железяк, стал «золотым» фондом ближайшего благополучия обоих. В том числе и крепкого профессионала Ивана Сидорчука.
Повеселев, он поменял часть своих деталей на кривоглазовские. С тем и пригласил деятелей из ОТК принимать продукцию.
Наутро Ивана Сидорчука вызвали на заседание профсоюзного комитета.
– Как же так? – больше всех возмущался мастер участка Константин Кукушкин. – Я о нем заметку в стенную газету пишу как о передовике производства, а он браком завалил?!
Удар кулаком по столу поставил точку в вопросе:
– Весь коллектив подвел!
– И еще как подвел! – прибавил свою долю критики профорг Юрий Щепкин. – Теперь уже и в «Колючку» поместим, и другого, более достойного пошлем в подсобное хозяйство с обменом опыта!
К себе на токарный участок Иван Сидорчук возвращался в отменном настроении и не скрывал удовлетворение услышанным:
– Ну, и пусть посылают другого!
Оглянувшись назад, откуда, только что вышел, даже сплюнул под ноги.
– Знаю я этот обмен опытом! – и прибавил шаг к своему станку. – Прошлую осень поехал и до самых холодов картошку в поле выбирал!
Билеты на концерт
Билеты нам дали. Мне, значит, да дружкам моим Сидорову и Охапкину.
Начали с меня.
– Ты, Иванов, – говорят. – Смотри и мотай на ус.
После чего принялись за всех скопом:
– За ваши грехи, получите и распишитесь.
– Простите, извините, – отвечаем.
Но таких не проймешь.
– Не верим в раскаяние, – строгости напускают общественники, с новой силой. – Уж, больно охочи, вы, братцы, до выпивки и прогулов!
После этих страшных слов наступило и наказание:
– Чтобы мы верно начали исправляться, под роспись в профкомовском журнале приказов выдали каждому из нашей компании по одному билету на концерт симфонической музыки.
Еще и пожелали вдогонку:
– Вникайте в культуру, а мы проверим!
Нам же, что:
– Что мы совсем отпетые и отмороженные?!
Нам подводить коллектив неохота:
– Старались, ведь, для нас занятые и без того люди – в кассу филармонии ходили за билетами.
Вот мы и пошли.
А народу там – не протолкаться!
И на кассе табличка:
«Все билеты проданы»!
Но желающих послушать заезжих скрипачей, да местных тромбонистов – страсть, как много!
Все друг у друга лишний билетик выпрашивают.
Заметили нас – обступили.
– Продайте, билеты – говорят. – Зачем они вам?
Только не за тех принимают.
Сказано же:
– Раз коллектив поручил сходить на концерт и после него обстоятельно пересказать впечатления, отчитаться, так сказать, исполним в точности, хоть в лепешку расшибемся.
Видит народ:
– Пустое дело!
Расходиться начали меломаны, к другим, таким же, как мы, кадровому потенциалу с предприятий, приставать.
А один, самый настырный любитель Баха и прочих корифеев симфонизма, господи прости, мало того, что в шляпе, а умишком пораскинул.
Сбегал быстренько куда-то. Приносит.
– Я вам это, – убеждает. – А вы мне – билеты!
Только у нас просить бесполезно. Сами, кого хочешь, уговорим:
– Лишь бы было!
Так и разошлись.
Тот симфонист, головастый, в шляпе, отправился-таки на концерт. А мы как обычно – в знакомую подворотню, где в укромной щели пластиковые стаканы давным-давно припрятаны с прошлой культурной вылазки.
Утром только неудобно было.
Все участливо о симфонической музыке говорят. Пытают, видимо, как мы к культуре приобщились.
А мне, Иванову, да дружкам моим – Сидорову и Охапкину не до разговоров о классическом музыкальном наследии.
Воды охота:
– Холодной!
Гроза
Когда Глеб Шустриков на работу вовремя приходит – жди грозы!
Просто чутье какое-то.
Раздевается. Костюм – в шкафчик, а робу – на себя. Встает к верстаку и тихо так, чтобы другим н7е мешать, напильником хрумкает заготовку.
– Давай, Шустриков, – предлагаем от чистого сердца. – Уде открыли!
А он – ноль внимания!
Мастера ждет.
Только мастер не спешит, а едва появляется, сразу за Глеба Шустрикова:
– Вот он где, чтобы глаза мои на него не глядели!
И далее в том же духе.
– Ты, – говорит. – Вчера опять там был?
И по тому, как скромно потупил взор бессловесный Шустриков, становится понятно, что не ошибается наш руководитель участка.
Да и как ошибиться, если полная информация так и прет наружу от разгневанного мастера:
– Опять счет прислали за специальное медицинское обслуживание!
И так добрых два часа.
Говорит так, как по заранее написанному тексту, наш замечательный, красноречивый мастер:
– О чести коллектива!
Затем:
– О тех, кто ею не дорожит и плюет, в конечном итоге, на товарищей по работе!
Только Глеб Шустриков молчит.
Затаился у верстака. Выжидает, когда гроза пройдет. Ждет удобного момента перевести дыхание и попросить закурить, так как получку вчера всю оставил, незнамо где.
Всю – копеечки.
Но словеса мастера не остаются воплем вопиющего в пустыне. Играют свою роль. На несколько дней после этого, до самого аванса воздерживается Глеб Шустриков от залетов и на работу, как всегда, только перед самым обедом появляется.
Знает, когда нужно вовремя приходить:
– Перед грозой!
Хобби
Иннокентий Семкин завел собаку.
Не какую-нибудь там болонку или бульдога. Самую, что ни есть, обыкновенную дворнягу – хвост крючком!
И назвал он ее не так, как любят придумывать клички все прочие, слишком образованные сограждане: – Не Гектором или Вулканом. А в традициях русского фольклора: – Шариком!
И жил этот пес у него даже не на кровати в квартире, или в конуре у порога. А в самом подходящем месте:
– Где придется! Там же и еду себе промышляет!
Но на выставки собак Иннокентий Семкин водит своего Шарика регулярно. Ни одну не пропускает.
Хобби у него такое: – Не отставать от других!
Посмеиваются зрители над питомцем Семкина.
А вот в жюри придерживаются противоположного мнения. Присуждают Шарику не только жетоны участника, как прочим. Не одни розетки лучшего представителя породы.
А еще и медали. Да все – высшей пробы!
Дело же не в том, что собака Иннокентия Семкина – очень уж понятлива да смышленая.
Сказано же: – Хвост – крючком!
Просто в садовом кооперативе, где председателем много лет бессменно является Иннокентий Семкин, находится и дача бессменного председателя жюри выставочного комитета.
А тот прекрасно знает, что у господина Семкина хобби:
– Не отставать от других. Ни в чем. И особенно в знаках внимания!
Интересного охота
Дело было к вечеру. Конец рабочего дня приближался с неминуемостью опаздывающего на конечную станцию пригородного поезда.
Валентину Шимкину предстояло концерт слушать или, на худой конец, нырять с коллегами в ближайший кинозал.
Приобщиться, так сказать, к культурному досугу.
Со стула на стул пересаживаться, конечно, не очень хотелось, а что поделать. Не идти же в шахматы рубиться на парковой скамейке с пенсионерами, с молодежью зажигать на дискотеке или, нацепив кеды, бежать трусцой от инфаркта.
– Как жить интересно можно! – вздохнул Шимкин с досадой на то, что поздно о его душе общественники подумали. – Нет, правильно в профкоме заставляют заниматься культурным самовоспитанием!
Это он – совсем про других людей подумал. Сам же не желал ни на концерт, ни тем более в кеды.
Ушмыгнул за пять минут до конца смены через заветную дырку в заборе, чтобы председателя профкома на проходной не встретить с билетами под ведомость на сеанс или увертюру.
По поводу планов на вечер у него было другое мнение – дома просидеть, пока глаза не слипнутся, перед телевизором:
– Там всего сразу хватает: и кино; и лечебной трусцы под симфоническую музыку.
Оригинал
К назначенному часу все собрались. Не было только Геннадия Лямина.
– Непорядок! – возмутился Иван Иванович. – Вечно он опаздывает, постоянно заставляет себя ждать!
Недолгое молчание было подтверждением его упреков. Но неприязнь вскоре прошла, как ее и не бывало.
– А, может, без него начнем? – не утерпел Егорыч.
Его реплика попала как то семя на унавоженную почву:
– Это идея!
– Здорово придумано!
– И как только сразу не догадались?
Словно подбивая итог под завершенной дискуссией, и делая это во славу, с таким трудом, достигнутого консенсуса Иван Иванович забулькал по стаканам.
Только и с полными посудинами радости не ощущалось. Чего-то явно не хватало. И это понимали все по мрачному виду друг друга.
– Без Геннадия Лямина, братцы, как-то не очень интересно! – вздохнул Сергей Васькин, выражая общую печаль. – Что ни говори, а все же душа общества.
– Оригинал, едри его в копалку, – продолжил за него Егорыч.
– Тогда позвони ему, пусть поторопится! – не утерпел Иван Иванович с досадой, что пропадает так бесславно его труд разливальщика.
Позвонили.
– Не будет его! – раздосадовано оторвал от уха телефонную трубку Сергей Васькин. – Говорит, что завязал с выпивкой…
– Вечно он так, – помрачнел Ивен Иванович. – О других не думает.
Но семя сомнения уже проросло в душах, перепаханных неожиданным решением бывшего приятеля.