Со всеми этими своими припасами Сергей Калуга, не торопясь более уже, никуда, прямиком вернулся обратно в клуб. Там и основательно запёрся за железной дверью пункта проката.
С одной единственной целью – помозговать, без посторонних лиц и возможных свидетелей, всё произошедшее с Никифоровым в тюремной камере.
И понять самое, наверное, главное:
– Чем конкретно, лично ему, может грозить эта неожиданная смерть бывшего комбрига спецназа ВДВ?
Ведь изобличен был генерал, исключительно благодаря усилиям Сергея Калуги. Именно он уже «на гражданке» выставил своего бывшего командира в качестве самого продажного оборотня одной из горских Республик Северного Кавказа.
Рой мыслей, однако, был усмирён без особых усилий. Совсем не так долго, как могли, метались дурные предчувствия в полном хаосе и беспутничали в его голове. Переносясь с одного факта на другой. Делая это ну, в точности как перепуганные вороны в ветреную погоду.
Вскоре все предположения обрели вес бытовой реальности и степенно «расселись по полочкам». Более того, проведенный им тщательный анализ успокоил. Сергея.
– Пожалуй, ничем он меня уже не заденет! – решил Калуга.
Алиби своё, ещё накануне Игорю Малаху и всем остальным он доказал честь по чести! Мол, закладывая в правоохранительные органы неуёмного «гонителя» Никифорова, спасал собственную шкуру от клеветы и наветов.
Теперь Калуга еще и представил себя на месте руководства, посвященного во все его злоключения, выпавшие во время последней командировки в горы. Дескать, и знать не знал, почему его столько раз хотели убить в не очень гостеприимном туристском комплексе?
При этом, механически прикидывая все «за» и «против» принятой версии, озабоченный художник-кладовщик неторопливо колдовал над сооружением нехитрого позднего обеда, обещавшего заменить ему еще и ранний ужин.
Разогрел чайник на бензиновом походном примусе «Шмель» из своего же прокатного имущества. Накромсал ножом, прямо на газете, расстеленной поверх «художественной фанеры», «натюрморт» из ломтей хлеба и кусков копчёной колбасы.
Последним штрихом «сервировки» оказался граненый стакан. Он был тщательно обтёрт клочком бумаги от следов прежней заварки. Давным-давно, нагло осевшей по мутным стенкам от частого употребления солдатского «купчика» – нечто среднего между чифирем и крепкой заваркой, что называется, «на любителя».
За приготовлениями, как-то, между прочим, Калуга, вдруг, понял и причину гнетущего чувства. Того, что захватило его с момента, когда, во внутреннем дворике клуба, пухлая хохотушка Любочка из бухгалтерии безответственно пообещала ему «штуку баксов» за небольшую услугу:
– Со смертью генерала Никифорова рвалась последняя ниточка, до сей поры все еще связывавшая его с давней историей трагического захвата в Афганистане рубиновых копей моджахедов.
И еще Сергей, очень расстроено вспомнил всех её участников, погибших из-за самодурства и недальновидности начальства, кого даже помянуть не удалось, как полагается, по-христиански.
Он в раздумьях присел у стола.
Попытался хотя бы сейчас, выискать, возможно, что-то доброе, оставленное после себя на земле, представшим перед небесным судом, тюремным самоубийцей. При этом ни в грош не веря, в доведенную до широкой общественности, официальную версию, позволившую окружить гроб подушечками с орденами:
– Сердечный приступ.
В версию, должную, по-видимому, покончить со всеми прижизненными подозрениями в адрес не совсем обычного покойника.
– «Незабвенного борца с коррупцией в стране, а не только в небольшой, но гордой Республике Северного Кавказа» – как говорили практически все, выступавшие на панихиде.
…Но, потолкавшись тогда совсем немного среди собравшихся в толпе представителей здешней горской диаспоры, Сергею удалось выяснить и другую, более вероятную версию всего произошедшего в «смертной» камере следственного изолятора.
По ней выходило, что «страдалец» просто не выдержал возмущения несправедливым арестом. От того, мол, сам и сплел петлю из тюремной простыни…
…Калугинские размышления о бренности земного бытия вдруг прервали, солидной тяжести, удары в жестяную обивку входной двери «Пункта проката». Их настойчивость, явно, говорила о том, что, несмотря на суровую вывеску о санитарном дне, кто-то настойчиво рвался сюда по срочному делу.
По предположению Калуги, это мог быть гражданин, не удовлетворенный, видимо, листком на металлической двери с сим категоричным извещением:
– Да еще и довольно строптивый, если он, минуту за минутой, не прекращал колотить ногой в дверь, громким голосом требуя повышенного и заслуженного внимания к простым трудящимся со стороны нерадивых «санитаров».
Следовало незамедлительно откликнуться, дабы спасти спортивную честь и деловую репутацию заведения.
Что Калуга и сделал.
Открыл, сначала, сваренную из арматуры, решетку и потом уже железную створку окна в двери. Следом одинокий обитатель хранилища инвентаря вдруг, совершенно неожиданно для себя, увидел перед своей складской «амбразурой» возмущённые лица именно тех, кого бы только и желал встретить в минуту, подобную наступившей.
– Кто стучится в дверь мою? – шутливо коверкая слова, нараспев, подражая певцу степей акыну, продекламировал «санитар» пункта проката в ответ на недовольство друзей. – Видишь, дома нет никто!
Тем самым, словно предвосхищая грозящий вот-вот прорваться совершенно необузданный Елеевский поэтический поток, основанный обычно на среднеазиатском фольклоре.
И не ошибся.
– Открывай, слагалище! – раздался из-за порога Витькин рассерженный бас. – Долго еще нас за порогом будешь мариновать?
Остальные были не менее горячо настроены. Потому, зная характеры друзей, Калуга, хотя её и начал, но первым, же подвел черту под словесной перепалкой.
Для чего, демонстративно брякая в скважине ключом, открыл последнее препятствие для встречи старых друзей.
Когда замок открылся, и дверь со скрипом распахнулась, хозяин складского помещения попытался забыть дневные проблемы за душевным разговором с самыми близкими ему людьми.
– Ребята, вы откуда? – держась со своей стороны за дверную ручку, спросил Сергей и тут же сделал широкий жест свободной рукой. – Заходите!
Гости не замедлили тут же воспользоваться запоздалым приглашением. Но вошли при этом в сырость и полумрак с настроением, достойным куда более подходящих для общения и действительно уютных и комфортабельных апартаментов.
Степенное рукопожатие Олега Банникова, почти сразу же сменилось вполне законным обвинением автора объявления на двери в том, что он «незаконно примазался» к славному братству «санитаров всех времен и народов».
Что прозвучало со стороны Генки Куксина так, будто младший медицинский персонал именно ему поручил отстаивать свою честь и достоинство от таких посягателей как Калуга.
Можно было ждать подкрепления со стороны ещё одного специалистам по насмешкам – Елеева, однако теперь неудовольствие Виктора, почему-то, остались без соответствующего «аккорда острот» в сторону побежденного коллективом, «поэта» – индивидуалиста.
Только всем стало не до того.
Каким-то внутренним чутьём, словно определив место, идущей без них, попойки, Елеев молча, как обманутый в лучших чувствах Командор на бессовестного беспредельщика Дона Жуана, прошагал от порога дальше в помещение.
Прямо туда, где даже обычные резкие запахи краски и олифы не могли перебить чесночный «Краковский» дух приготовленной к употреблению закуски.
И уже оттуда с обидой ответил за все невысказанное:
– Так я и думал.
Дальше в его голосе звучали не столько нотки удивления, сколько возмущенной души старого выпивохи:
– Заперся наш «санитар» в одиночестве, и водку пьянствует.
Готовящийся фуршетик с колбасой и бутылкой сорокоградусной был явной уликой, подтверждавшей его обвинения и неопровержимым доказательством «бессовестного эгоизма» кладовщика.
– Что за повод, Сергей? – увидев то же самое, что и другие гости, на полном, что называется, серьёзе нахмурился относительный трезвенник Банников. – Совсем, гляжу, испортился в последнее время.
Не оправдываясь, а больше объясняя повод – и друзьям присоединиться к нему, принять участие в застолье, Калуга пояснил:
– Так! Поминаю одного сослуживца.
Он достал с полки еще несколько пыльных стаканов. Обтер их все теми же бумажными салфетками и щедро наполнил водкой:
– Да вы его знаете…
Кончина генерала вызвала у всех троих скорее радость, чем скорбь. И оттого ребята траур, после первой, не поддержали. Зато, вместе с Сергеем выпили уже по «чуть-чуть», разделив оставшееся спиртное, по другому поводу.
– Скоро ляжет снег! – вместо очередного тоста, констатировал непреложную истину Банников. – Пора, парни, вострить лыжи.
Он глянул сначала стакан с водкой на просвет, а потом на всех, собравшихся за импровизированным фуршетным столом:
– А то заждались, наверное, нас с вами кручи с трамплинами на славной подмосковной речке Парамонке.
Сразу же нашлось и кому подхватить сказанное без традиционного на то провозглашения «аллаверды».
– Или на зиму откосим от славного братства? – это уже резанул по живому Елеев, все ещё выражая крайнее недовольство, сегодняшним гостеприимством хозяина сабантуя – Калуги. Да и самим Сергеем:
– Сначала – за позднее приглашение к столу. А потом и за то, что мало, дескать, налили.
Только что осушённый до капли стакан Виктор так смачно приземлил на фанере, накрывавшей стол художника, что причина его плохого настроения перевесила все остальные:
– Хуже всего на свете, недоперепить!
– Это как? – поддержал его новую шутку Куксин.
– Выпить меньше чем хотел, но больше, чем смог! – ответил Елеев, смачно заев свои пророческие слова солидным куском отменной краковской колбасы.
Не понять смысл его намёков не мог бы даже слепоглухонемой, каковых в компании инструкторов никогда не бывало.
– За мной «не заржавеет!» – словно не замечая «водочной проблемы последней капли», отверг Сергей упрёки по первому вопросу, в возможной забывчивости своих обязанностей. – Я вам уже и «доски» обустроил.
Подкрепляя слова конкретным поступком, он полез в карман куртки за другими, невостребованными еще сегодня, ключами – от хранилища самого дорогого – зимнего инвентаря.
Как вдруг по бумажному хрусту плотного конверта, оказавшегося под рукой, парень запоздало вспомнил о письме, протянутом еще утром бухгалтером Любочкой в «дворе-сушилке», чуть было не испорченных походных принадлежностей.
Тогда – днём, чтобы не давать повода к излишнему любопытству Любови Георгиевны Дедовой, Сергей не стал читать послание. А потом – в круговерти, внезапно свалившихся на него, хлопот и вовсе забыл о содержимом кармана. Которое, сейчас, вдруг, само напомнило ему о себе крайне заманчивым не только для непосредственного адресата хрустом новостей.
– У меня тут, оказывается, письмецо, – Сергей достал его на свет из кармана вместе с ключами.
И был тут же атакован Куксинским экспромтом:
– Связей, порочащих его перед общественностью, не имел, но был замечен в некой переписке…
Генка выхватил письмо.
– С адресом из-за «Бугра».
Возможно, балагурил бы он и дальше, если бы, вчитавшись в обратный адрес на левом углу конверта, вдруг серьезно не переменился в лице:
– Позвольте, господа!
Он не спешил возвращать конверт хозяину, непроизвольно изобразив на лице, известное – мультфильмовское, вручение подарка ослику Иа.
Именно тот момент, когда новенький воздушный шарик от Пятачка обрел владельца-именинника, лишь после того, как лопнул на пути гостя к месту празднования именин.
И всю же среди суровых горнолыжников горестной процедуры слез Пятачка и обиды ушастого именинника из сказки про Винни-Пуха не произошло.
Озабоченность во взгляде балагура Куксина, сменившаяся вдруг неподдельной радостью, затем перешла в свою противоположность:
– Ты что же, подлец, скрываешь адрес Наташи?
Требовательный взгляд потерял всякий намёк на прежнюю шутливость и заставил хозяина всерьёз отвечать за свой «косяк». Благо, что сам он никакой вины за собой и не чувствовал.
– Какой ещё Наташи? – переспросил, озадаченный его словами, Калуга.
Чем вызвал еще более плотный поток обвинений, готовых перейти в рукоприкладство на основании давней дружбы, нарушенной, как оказалось «скрытным типом», ни за что, ни про что.
– Не знаешь какой? – продолжал орать Куксин. – Вы только поглядите, ребята, на дерзкого и бессовестного человека.
Генка своим криком и жестами попытался призвать друзей помочь ему в наказании отступника от законов дружбы:
– Да я тебе…
Но никто его с бухты-барахты не поддержал.
Потребовалось вмешательство самых серьёзных сил. Без чего, наверное, Генка не сразу бы и понял, что Сергей на самом деле ни в чем перед ним не виноват.
Банников в две-три фразы выяснил, что Калуга и вправду ещё не успел глянуть на корреспонденцию. Потому долго разоряться Геннадию Куксину, со свойственным ему темпераментом «жизнерадостного рахита», не дал самый старший в их компании – по авторитету и предусмотрительности.
Олег сумел прекратить «сцену разоблачения» еще до того, как она могла бы выйти за рамки дозволенного.
Он в один момент отделил «зерна от плевел», а напрасно приписываемый обман – от искренности.
Отняв у, возмущенного вероломством друга, Куксина злополучное письмо, «бригадир» сам прочел адрес вслух.
Громко выделяя при этом каждое слово, написанное на узком, как и полагается по международному стандарту, «евроковерте»:
– Так, ребята, посмотрим!
Те замерли и услышали то, что уже успел понять только Куксин, первым сунувший нос в чужие секреты.
– «Куда». Областной Клуб туристов. Калуге Сергею Александровичу. «От кого». – Германия. Цюрлих-на-Тюрлих – Гамаева Наталья.
– Неужели? – небольшой хор в составе Калуги и Елеева исполнил свою партию уже под треск, распечатываемого Банниковым, конверта.
Процедура получения почтового отправления, хотя и оказалась столь эмоциональной, зато само послание было коротким:
– Приветы шли ребятам, – читал уже Сергей Калуга, которому Олег Банников вернул, законное почтовое послание. – Особенно, пожми руку «крестнику».
Последовал соответствующий комментарий Елеева:
– Пострадавшему и излеченному в горах – Геннадию.
Только Калуга его остановил:
– Привет сопровождается вопросом, мол, как там у него рука?
Куксин засмущался так, что россыпь конопушек стала почти не заметной на общем фоне покрасневшего лица.
– Хорошо ли зажила конечность Гены? Что нового сочинил Витя? Не сильно ли строжится над вами Банников? – продолжал вслух читать получатель письма, раскланиваясь с каждым, про кого шла речь.
Благо, что обо всех, пусть понемногу, но было сказано. Однако, относительную краткость сего эпистолярного послания, полностью компенсировал номер телефона, указанный в виде дополнения к обратному адресу.
Как оказалось, совсем не зря учили Сергея быстро и точно запоминать цифры в лесной спецшколе, о чем, правда, никто в компании даже не подозревал. И этот номер, вместе с адресом, запали в память Калуги навсегда.
Потому и не стал он перечить Куксину, самоуправно забравшему себе послание от Гамаевой и клятвенно пообещавшему ответить за всех.