Ни предмета родного
в живом по безлюдью доме,
Всё чужое, с неясным /и бред один/
назначеньем,
Узнаваемо, факт,
но теперь уже незнакомо,
Правда, слишком реально, чтоб быть
простым наважденьем.
Сверху тот же эффект присутствия:
равнодушно
Наблюдают ещё
не треснутые белила,
То есть бельма сущности,
вырвавшейся наружу.
Это школа, твержу себе,
значит, вот так это было…
Офелия
На родине, зол и краток,
Щегол, повторясь, поёт
О том, что так жаль солдаток,
О том, что солдат умрёт,
А здесь не тронуты воды
Краями их котелков.
Как слитки живой породы
Шныряет ничей улов.
Пустое тело опушки
Под маревом дённым спит.
Могли разместиться пушки.
Чудесный батальный вид.
Олень закликает самку,
Закончив удачный бой.
Художник бы вставил в рамку,
Охотник – забрал с собой.
Но нет никого на свете,
Лишь только зверьё, да я.
Я как-то спросила ветер,
А он говорит: нельзя.
А что, говорит он, люди —
Мне ведома эта новь,
Ведь снова житья не будет,
Лишь нечто, рваное в кровь.
И я соглашаюсь с ветром.
Я знаю, что ветер прав.
Бежит по тончайшим веткам,
По самым головкам трав
Отчаянный ветер воли.
Стократно он прав. Сама
Я помню так много боли,
Что легче сойти с ума.
Летящая стая уток
На крыльях несёт покой.
Мне даже сдаётся, будто
Он связан со мной одной.
Что это во мне все птицы,
И рыбки снуют на дне,
Мир втиснут в мои границы,
И это вот тут, во мне,
Деревья – смола и камедь —
Приют для всего зверья,
И здесь же гнездится память,
Пустая, как тень моя.
Финская сказка
Снежно-слепящая глыба
Стала закатом, и вот
Лунная облако-рыба
Прямо на солнце плывёт.
След самолётный протянут
Лентою в гладких полях,
Следом тем движутся сани,
Кто-то кемарит в санях.
В небе закатная дымка
Углями тихо горит.
Угли те старая финка
Палкой своей ворошит.
Снежная поступь упряжки
Смолкла, и сосны скрипят.
Кто-то хлебает из чашки,
Чем-то олени хрустят.
Жар загасив понемножку,
Встанет волшебница-ночь,
Примется звёздную крошку
В ступе небесной толочь.
По снегу длинные тени,
Лунные тени легли.
Там за упряжкой оленьей
Сани мелькают вдали,
Едут под тихое пенье,
Едут до края земли.
Переменчивый верх
Переменчивый верх
Переменит своё положение,
Стоит только взглянуть
Чуть прицельней в конкретную сторону.
С изменением вех
Кверху крыльями плавают вороны,
Разве только по ним
Попытаться найти направление.
Человек, человек,
От дороги до дерева вычерчен
Только солнечный луч,
Да щербатая тень будет к вечеру,
Станешь падать – нырнёшь,
Захлебнёшься,
А кто тебя вытащит —
Только крылья твои,
А без них тебе делать здесь нечего.
Да и сбиться легко,
Если всё одинаково белое.
По дрожащим полям
Солнце катится силою трения
И уйдёт в молоко…
Впрочем, знаю, таким его делает
Круговое моё,
Кружевное по-зимнему зрение.
И опять же смотрю —
Вверх ногами висит моё дерево,
Прикреплённое к небу
За тонкую грань, как черешневый
Золотой черенок,
От которого ветками веревы
Расторчались крахмально,
И их нитяные навершия.
Переменчивый вдох
То и дело сменяется выдохом,
Осыпая перо,
В ветку птица вцепляется пальцами.
Снова следует выдох.
Сознанье цепляется.
Пауза.
Притяжение вверх.
Отрываюсь от дерева.
Падаю.
Если он улетит
Если он улетит – останется звук крыла,
О натянутый ветер трущийся шорох перьев,
Да ещё – стёршийся добела
Разорванный ворох верев.
2001
КНИГА ПУТЕШЕСТВИЙ
Пока мы здесь, пока мы пьём из чашек
Пока мы здесь, пока мы пьём из чашек
Дымящиеся терпкие составы,
За стенами качнётся и ударит
Тот самый ветер, прижимая травы,
Расплющивая тонкое железо,
Швыряя в землю хрупкими ветвями,
Пришедший выметать, свистеть по срезу,
А если мы готовы – и за нами.
Или не взять, но вымести до донца,
От самых глаз до глиняного днища,
От самого (невидимого) солнца
До древнего пустого городища.
Перед собой гляжу и обмираю.
Ни в руку взять, ни перебрать страницы.
Давлением прижато тело к краю,
И оттого же – там – немеют птицы.
Большой, шершавый, старый дом опешил,
Как будто первый раз ему такое.
Вся дрянь, которой год его обвешал,
Сдаваясь, исчезает в общем вое.
Рыдая, надрываются шакалы
На берегу невидимо и звонко,
Плетут узор, перемежают шквалы
Так страшно, так похоже на ребёнка.
И весел плач, он, стелясь, подступает,
Дразня собак, играя с ветром пару
И с тем, что в клочьях туч напоминает
Подбитую, притушенную фару.
Здесь, в доме, тоже весело и страшно.
Я шарю удивлённою рукою,
Не глядя, по стене, чтобы пространство
Ответило немедля темнотою.
Но мир в окне до самой тонкой ветки
Как светом электрическим просвечен.
Он долго не позволит смежить веки,
И сон придёт под утро, незамечен,
Когда от ветра воздух станет тонок,
Ещё готов выдерживать порывы,
Но ветер, наигравшись как ребёнок,
Развоплотится в такты и наплывы.
Над утренней чуть светлой полосою
Деревья руки вытянут устало,
И ветер, усмехнувшись, с быстротою
Немыслимой дойдёт до перевала.
Свет завладеет всем стеклом оконным,
Пока мы пьём дымящуюся воду
И смотрим с пониманьем затаённым,
Как что-то в нас выходит на свободу.
Я сны разгадывать не смею
Я сны разгадывать не смею,
Но только станет свет неявен,
Ночная бабочка, нимфея,
Мерещится уже вне яви.
Освобождённый от конвоя,
Дух отлетает в одиночку.
Скользит над новою землёю
Сознанье, собранное в точку,
И смотрит разум удивлённый,
И приложенья не находит.
Свободно дух новорождённый
Один в пустынном мире бродит,
Пока сосуд его смирённый
Чуть слышно веками поводит.
Моя пугливая природа
Моя пугливая природа