Итиль, 913 г.
Главный раввин явился к беку, как всегда в предобеденное время. Одет он был в привычную одежду первосвященника, – перепоясанный бархатным поясом халлук лаван – белый шёлковый халат с широкими рукавами, обшитый голубыми полосами и длинной бахромой голубого цвета – цицит, издавна служившей иудеям оберегом. На голове белая круглая каракулевая шапка, опять же отороченная по нижнему краю голубым шёлком. На руках перстни с бирюзой. Голубой цвет, цвет неба – «Престола славы» небесной – издавна использовался в оформлении Скинии Завета и в одеждах иудейских первосвященников; также драгоценные камни голубого цвета – сапфир и особенно бирюза использовались в качестве защиты от нечистой силы.
Собеседники уселись за маленькие шестигранные столики, которые разнились по цвету. Перед беком стоял столик, инкрустированный красным деревом, а перед раввином – чисто белый, с золотым ободком по краю столешницы. По две медные жаровни с коваными переплетениями стеблей и цветов диковинных растений стояли по обе стороны от собеседников так, чтобы сидящие за столиками могли протянуть руку и погреть её над краснеющими в чашеобразных жаровнях углями. Если беседа длилась долго и угли подостывали, бдительные рабы тут же приносили другие жаровни, а остывшие уносили, держа их за деревянные рукояти, насаженные на медные стержни.
Поговорив о Талмуде и Писании – таков был заведённый порядок – перешли к делам мирским. Из самых отдалённых и сопредельных стран, княжеств и земель к главному раввину стекались известия от его многочисленных подчинённых раввинов, которые, в свою очередь, собирали их среди своей паствы, разбросанной во всех земных уголках, где только есть рынки и торговля.
– Как обстоят дела наших общин в Кустандии, Святейший? После смерти Льва на трон взошёл его брат Александр, которому, говорят, по сердцу больше развлечения, чем государственные дела. Можем ли мы использовать это, чтобы наше влияние на тех, кто правит Восточной Римской империей, стало сильнее, чем ненавистных нам армян, до сего времени цепко удерживающих императорский престол? – спросил бек, опираясь правым локтём на узорчатые парчовые подушки.
Аарон Второй, сын Вениамина, невысокого роста, лет сорока от роду, в молодости был заядлым любителем скачек, поджар и быстр в движениях. После того, как стал беком, в скачках сам не участвовал, меньше двигался и обзавёлся округлым чревом, которое было малозаметным, когда он сидел, и проявлялось, когда Аарон вставал во весь рост. Лик его и шея, как ни странно, совершенно не носили признаков полноты, оставаясь вполне подтянутыми. Лик был обрамлён подстриженной на византийский манер бородой, нетронутыми оставались только пышные волосы у висков – пейсы. Одет он был, как и большинство богатейших людей и высших чиновников Хазарии, в некую помесь персидского и византийского платья. Под красным шёлковым халатом с широкими рукавами виднелась узорчатая туника, расшитая у ворота и на груди золотыми и серебряными нитями, одетая, в свою очередь, на белую тунику из чистого льна. Макушку бека, обрамлённую тёмными чуть волнистыми волосами, покрывала парчовая шапочка, украшенная жемчужинами и самоцветными камнями.
– Да, Великий хамалех, мы стараемся укрепить наше влияние в Восточной Римской империи. Борьба в верхах Империи идёт, но потеснить там армянское влияние пока не удаётся, к глубокому сожалению, – отвечал главный раввин, часто моргая выцветшими подслеповатыми очами. Его редкая седая борода в виде узкого клина иногда подрагивала, как у большинства старых людей, но разум был ясен, и память пока не подводила. Старик махнул двумя перстами, подзывая стоящих поодаль слуг, и повелел им поставить жаровни ещё ближе, – его бренное тело уже плохо держало телесное тепло. После этого он продолжил свою речь, то и дело, согревая бледно-жёлтые руки над мерцающими углями. – Лев Шестой, как и его отец, Василий Македонянин, продолжал притеснения наших братьев, требуя принимать крещение и жить строго по христианским обычаям. Иудеям в Кустандии по-прежнему запрещено иметь рабов-христиан, проповедовать свою веру, занимать государственные должности, присутствовать на публичных церемониях, им приходится постоянно терпеть прочие унизительные для нашего народа попрания. И сейчас ничего не меняется, хотя новый император, легкомысленный Александр, действительно государственным делам предпочитает развлечения и женщин.
– Так может сделать так, чтобы очередной «избранницей» Александра стала настоящая иудейка? – Оживился бек, и в глубине его тёмных очей блеснула искра. – Наши женщины традиционно обучены угождать чужестранным мужьям и при этом незаметно управлять ими, внушая нужные нам мысли и решения. Именно так мы почти бескровно завоевали для наших сердец Хазарию. В своё время Великий Булан, наследником которого являюсь и я – да хранит его Всевышний! – сделал многое, но военная власть оставалась в руках тюрко-хазарской знати, с которой нелегко было сладить. И тогда в ход пошла любовь. Чтобы добиться желаемого, нам понадобился не один десяток лет. Мы старались выдать замуж своих прекрасных дочерей за ханов и их родственников. Благо, в Хазарии разрешено многожёнство, и иудейки пополняли гаремы. Появилось множество детей от смешанных браков. А поскольку у нас принадлежность к роду определяется по матери, их сыновья, оставаясь тюркскими царевичами, становились членами иудейских общин. Благодаря Светлейшему Обадии, теперь вся власть сосредоточена в наших руках. Думаю, и императору Кустандии Александру сможем подобрать хорошую пару…
– Боюсь, хамалех, что ему уже не до женщин. Император до дна испил чашу плотских наслаждений, его детородные члены теперь просто гниют заживо, думаю, ему недолго осталось, – в своей неторопливой манере отвечал седовласый иудейский раввин, почти незаметно ухмыльнувшись.
– Что ж, тяжёлый недуг властелина – ещё более удобный повод, чтобы облегчить участь наших людей в империи. Может, возжечь в новом кагане урусов из Куявы Ингаре желание повторить подвиг его дядьки Хельга и ещё раз основательно пограбить Империю? – задумчиво вопросил бек, попивая из голубой китайской пиалы горячий душистый чай и откусывая то кусочки нежного щербета с орехами, то лакомясь сушёными фруктами. – Пусть урусы и воины Империи хорошо «покрошат» друг друга, и тогда ослабнут сразу два наших недруга. Даже у волка, если он ранен, шакалы могут отобрать часть добычи, как мыслишь, равви?
– Насчёт «покрошат друг друга» ты прав, хамалех, недавно из Куявы пришла очень любопытная весть, – довольно улыбаясь, проговорил главный раввин, с удовольствием потирая согревшиеся от тепла жаровень руки. Заметив, как опять заинтересованно блеснули тёмные очи бека, продолжил. – Каган Ингар уже загорелся походом, только не на Кустандий, а на других наших торговых соперников – Джурджан, Хорезм и города, подчинённые Халифату.
– Откуда это известно? – рука бека в перстнях с большими камнями остановилась, не донеся до уст большой, почти чёрный финик.
– Это верные сведения, мудрейший. Наш рахдонит Мойша Киевский через своих людей передал, что каган урусов ищет возможности договориться с нами о проходе его воинов мимо Итиля за часть добычи, – отвечал главный раввин, шумно прихлёбывая «огонь жизни», как называют сей дивный напиток китайцы и за который приходится платить золотом и лучшими лошадьми; но он того стоит, особенно в зимнее время, когда разгоняет кровь по жилам, изнутри так приятно согревает тело и дарует бодрость.
– Вот как… – Бек задумался на кое-то время. – Здесь проход войск урусского кагана напрямую зависит от нас.
– Новый каган урусов воин, как и его предки, а воина можно легко поймать на победу, как рыбу на хорошую наживку. Почему бы не доставить ему возможность одержать, как говорят римляне, «викторию» на Гургенском море? – рассудительно молвил первосвященник, с удовольствием отправляя в рот дольку чин-кана, китайского золотого яблока, выдержанного в меду так, что плод стал полупрозрачным и имел восхитительный кисло-сладкий вкус и необычайный аромат.
– Как ты мудр, равви, – округлил очи бек. – В самом деле, пусть урусы побьют, как следует, наших врагов в Шерване и Хорезме. Пусть покрошат мусульман-дейлемитов, которые закрыли для нас путь в Багдад. А мы ничего не можем с этим поделать, потому что большая часть наёмников в нашей гвардии – гургенцы, соседи дейлемитов, не желающие сражаться с единоверцами. От похода урусов нам будет двойная польза: своим набегом они ослабят наших торговых соперников, и тогда больше товаров из Асии потечёт к нам, давая новые доходы в казну, а сверх этого мы ещё и часть добычи получим, – радостно потёр руки бек. – Надо потребовать не менее трети всей добычи! Пусть Мойша Киевский скажет им эти условия.
– Я думаю, мудрейший, не стоит торопиться с условиями, пусть они придут сюда, уже горя предчувствием победы и богатой добычи, а тогда мы и решим, сколько с них взять, – неторопливо молвил главный раввин, оглаживая свою редкую, но весьма ухоженную бороду и глядя, как молчаливый молодой слуга наполняет его пиалу новой порцией ароматного чая.
– Что ж, равви, пусть будет так. Передай наше решение Мойше, когда его люди станут хлопотать об этом деле, и пусть Всевышний поддержит нас. – Аарон, отправив пухлыми пальцами в рот кусочек вяленой бухарской дыни, поднял очи к небу, а Первосвященник огладил жёлтыми перстами свою жидкую бороду и забормотал благодарственную молитву.
Глава третья. Новгородская дружина
Лета 6421 (913), г. Киев
Отшумели святки Великого Яра. Опустела недавно столь шумная и праздничная Перунова гора. Только два неразлучных содруга – волхвы Могун и Велесдар, отдавшие много сил тому, чтобы праздник был для люда киевского не просто весельем, но и наполнен силой и смыслом, устало расположились на уложенных тут и там по склону горы стёсанных сверху колодах, весьма удобных для сидения и раздумий у священного места.
– Ну вот, закончились Ярилины святки, теперь большая часть кудесников киевских потянутся в леса на свои заимки, а нам с тобой, брат Велесдар, остаётся служение волховское в Киеве нести, – задумчиво молвил Могун, глядя в кострище неугасимого пламени. Его сотоварищ по волховской стезе молчал, размышляя о чём-то. Потом заговорил, и в его голосе чуткий собеседник уловил некую виноватость.
– Прости, брат, только и я в это лето решил податься из Киева, у леса и неба мудрости попросить, что-то тут в суете подрастерял я её, да и людям не только в Киеве волховской совет да лечёба нужны. Поставлю шалаш, мне на лето другого жилища и не надо, а по осени возвернусь. Прости, что на рамена твои всю тяжесть взваливаю, только надо мне наедине с богами побыть…
Могун перевёл взор на собрата и легко прочёл в его очах истинную причину, отчего решил уйти на лето из Киева Велесдар.
– Что ж, надо, так надо. А за рамена мои не переживай, – повёл широкими плечами Верховный кудесник, – выдюжат.
В свои четыре с половиной десятка лет Могун по-прежнему обладал не только могучей статью и налитыми многолетними занятиями мышцами, но ещё и замечательным умением управлять ими, соединяя волю, тело и мысль в единое целое. Тому обучил его ещё волхв Хорыга, учитель и наставник, которого нагло убили нурманы Аскольда, захватившего в своё время власть в Киеве.
– Когда уходишь, и где решил обосноваться? – вопросил Могун.
– После Семикова дня, когда Семиярилу проводим. Мыслю в это лето далеко не ходить, а поискать пристанище в Берестянской пуще, – и глухомань знатная, и от Киева не так далеко, вдруг мне или тебе помощь какая понадобится, – и Велесдар поглядел на сотоварища с некой затаённой грустью.
Высокий сухощавый ободрит шёл по дороге, что вилась по краю обширного поля мимо Берестянской пущи. Омывшись чистой водой из холодного ключа, он шагал бодро и размашисто, прислушиваясь к щебету птах, воспевающих только что взошедшее солнце. Посох с дивно изогнутой рукоятью-корневищем, напоминающим голову быка, мерно отсчитывал шаги, лёгкий Стрибог приносил полевые запахи вперемешку с лесными, а верхушки деревьев о чём-то перешёптывались с ветром и промеж собой. Птичьи пересвисты, шелест листвы, мягкие переливы речушек и ручейков, кажется, воспринимали уже не просто очи, уши и кожа – все эти звуки, дуновения, запахи теперь беспрепятственно проходили сквозь волхва, настраивая его, как музыкальный инструмент, на этот общий вселенский лад. Неприятные помыслы и связанные с ними зажимы растворялись и уходили из тела, и оно, очищаясь, становилось, как молодая лоза, гибким и чутким к окружающему миру.
«А ведь уже тридцать лет минуло, как живу я на Киевской земле, ставшей не менее родной, чем земля моей Вагрии, где я родился и проходил обучение у самого волхва Ведамира. У него же познавал волховскую науку и князь Рарог с братьями. Давно нет их на свете, а два лета тому и Олег Вещий к ним в навь отправился. Ушло столько лет и жизней, а я в свои пятьдесят пять, слава богам, чую себя здравым и крепким, и родины не забыл, и этой землёй Киевской налюбоваться не могу», – вдохнув полной грудью живительный дух поля и леса, проговорил сам себе волхв.
В заплечном мешке из прочной парусины, кроме нехитрых съестных припасов, находилась пила в берестяном чехле, а за пояс был заткнут небольшой топор.
«Мне нужно место, где эту музыку Миростроя можно слышать особенно ясно, чтобы, сверяясь с нею, очищаться самому и нести чистоту и здравие нуждающимся в помощи людям!» – не то произнёс вслух, не то просто подумал волхв. Ноги будто сами собой замедлили шаг, а затем вдруг свернули в лес. Велесдар не противился, он разумел, что сам дал задание телу, и оно, воспринимая зраком, слухом и внутренним ощущением неисчислимые знаки, сейчас движется по этим приметам. Любые посторонние мысли могли сбить тонкий настрой поиска нужного, а это сейчас было главным, а не вопрос о возможной ночёвке или встрече с диким зверем.
Волхв шёл по едва заметным звериным тропам, спускался в сырые низины, выходил на светлые лесные поляны. Наконец, он остановился и, осмотревшись, узрел, что стоит на лесном взгорбке, окружённом густым древним лесом. Огромные ели, будто суровые воины, высились поодаль нестройным колом и глядели на нежданного пришельца. На одной из вершин хрипло прокаркал ворон. Велесдар взглянул вниз, на себя, стоящего на взгорбке, очами ворона, а потом огляделся вокруг зорким оком чёрной птицы.
Невдалеке блеснуло лесное озерцо, а вон там, внизу, совсем близко отсюда, чистая ключевая криница. За ней тянулась лощинка с щедрыми зарослями разнотравья и терновника, а с противоположной солнечной стороны начинался смешанный лес. Всё тут излучало древнюю силу земли, воды и неба, неспешно струящуюся от родников, могучих дерев, целебных трав, густых кустарников и живущих своей жизнью лесных обитателей.
– Добрые, не тронутые человеком места, и водица рядом ключевая, и озерцо лесное, лучшее место для мовницы. И взгорбок для встречи Солнца и разговора с Богами, – всё будто нарочно подготовлено, – проговорил сам себе довольный волхв, оглядевшись вокруг уже своими, а не птичьими очами.