Завод пообещал наладить снабжение, но когда, не уточнил. Главная сестра сказала, что ничего не поделаешь, остается молиться и, ради всех святых, беречь себя.
Через три часа кончилась смена, и сестра Герхад вышла из больничных дверей в тот самый миг, когда ошалевший гирогрузовик пропахал фасад больницы, вышиб все окна, вырвал полдюжины только что высаженных растений, пару знаков «Стоянка запрещена», а заодно и левую руку сестры Герхад.
Она почему-то осталась в сознании, но в памяти случились диковинные нестыковки. Вот сестра ступает на тротуар, за спиной закрывается дверь – а вот она лежит на тротуаре среди осколков стекла, обломков цемента, комьев влажной темной земли и выдранных цветов. Герхад помнила, что ее рука вдруг пропала, а с ней и карьера, сколь бы скромной она ни казалась.
Конечно, работа сестры – не совсем то, на что она когда-то надеялась. Приходилось жуткое число раз латать одних и тех же людей, повторяющих одни и те же ошибки. Болели ноги, да так, что от пяток до бедер казались сплошным синяком. А сколько она навидалась блевотины…
Но бывали и хорошие дни, когда сестра встречала людей, отказавшихся поддаваться обстоятельствам или, по крайней мере, не бывших злейшими врагами самим себе. А еще были дети, особенно те, кто еще не начал быстро взрослеть.
Платили скверно, а временами совсем никак. Уволить не могли никого – катастрофически не хватало рабочих рук, поэтому просто урезали зарплату. Притом Завод всегда выражал искреннее сожаление под звуки очередной партии товара, несущейся по трубе прямо над больницей в ближайший распределительный центр. Чтобы свести концы с концами, приходилось работать сверхурочно, и не по тарифу сверхурочных, а за обычную плату. Порой и того меньше.
Но быть сестрой – не просто работа ради пропитания, не временное пристанище на пути к лучшему, но призвание. Медсестры хотели быть медсестрами. Герхад хотела быть медсестрой, и никем иным. Работа придавала ее жизни смысл, дисциплинировала. А это крайне важно в мире, в лучшем случае полном упадка и отчаяния, в худшем – безжалостном и подлом.
И вот из-за водителя, не имевшего права водить ничего коммерческого тяжелее полутонны, смысл исчез. Компенсация? С кого ее требовать? Грузовик принадлежал Заводу, а за рулем сидел, конечно, не босс вроде Вектора, а жалкий неудачник, мгновенно исчезнувший без следа. Так здесь делалось буквально все: здравствуйте и до свидания.
Когда Герхад очнулась в следующий раз, верхняя часть ее тела была зажата в стереотаксической раме. Идо усадил сестру так, чтобы нервы в плече как можно легче контактировали с каналами в киберруке. Доктор стоял над операционными манипуляторами, сосредоточенный и до крайности серьезный, будто Герхад была самой важной персоной в мире, а он проводил микрооперацию собственными руками.
Сестра теряла сознание, возвращалась в явь, но не чувствовала боли и не видела ничего психоделического. Позднее она узнала, что доктор сам изготавливает лекарства. Наконец Герхад очнулась полностью и впервые хорошенько рассмотрела новую часть тела.
– Не знаю, в безопасности ли я с такой рукой, – восхищенно глядя на конечность, пожаловалась сестра доктору. – Меня разберут в ту же минуту, как я выйду наружу.
Узорной отделкой рука напоминала древний серебряный чайный сервиз. Доктор понимающе и хитро улыбнулся.
– Не то чтобы в этом городе жили гении, – сказал Идо, – но почти всем известно, что лучше не портить мою работу.
По-прежнему восхищенно глядя на свою новую руку, Герхад кивнула.
– Я не раз и не два лечила пациентов с киберчастями, слишком дорогими для этих людей. И теперь я – одна из них.
– О, я не возьму с вас платы, – сообщил доктор.
Похоже, он развлекался, наблюдая за выражением лица Герхад.
– Но, конечно, вы можете сделать для меня кое-что, чего не может сделать ни один из моих пациентов.
Обычно после таких слов стоило пугаться. Но доктор не казался мошенником.
– И что же? – спросила Герхад, скорее заинтересованная, чем напуганная.
– Работайте на меня. Мне нужна медсестра. А плачу я лучше, чем больница.
К собственному удивлению, Герхад сразу согласилась. Потом она долго ждала момент, когда он сунет руку в неположенное место и придется сломать доктору нос или вывихнуть плечо. Но этот момент не настал. Поначалу сестра приняла предложение исключительно из-за денег, надеясь сколотить «подушку безопасности», а потом, если работа окажется скверной, вернуться в больницу. Но вскоре Герхад решила, что было бы откровенной глупостью упускать шанс поработать с настоящим, а не дутым газетным гением медицины.
Герхад попала к Идо вскоре после того, как его сердце оказалось разбито раз и навсегда. Однако кроме этого сестра знала о докторе очень немного. Он точно родился не в Айрон сити, но чтобы это понять, любому достаточно просто заговорить с Идо. Он был не только умен, его речь и манеры выдавали образование, какого не получить на поверхности. Разве что в далеком далеке, за пределами досягаемости Завода, сохранилась башня из слоновой кости. Но Герхад была уверена: Идо не прибыл из дальних земель, чтобы застрять в тупике Айрон сити. Нет, доктор из места гораздо ближе, места, видимого всеми жителями Айрон сити, но недоступного словно Луна.
Путешествия с поверхности в Залем находились под строжайшим запретом, который блюли центурионы Завода, беспощадно истреблявшие нарушителей. Все, что тяжелее воздуха и способно летать, – вне закона, запуск воздушного змея мог стоить жизни. Центурионов не запрограммировали различать машины и живых существ. В результате многие поколения жителей Айрон сити видели диких птиц только на фотографиях.
Никто не знал, распространяется ли такое же ограничение на жителей Залема, или им просто хватает вида сверху. Герхад подозревала, что зрелище Айрон сити напрочь отбивало охоту спускаться вниз. Хотя желали они того или нет, неважно. Разве можно попасть из летучего города на поверхность? В смысле, попасть можно, но после очень неприятного падения. А его вряд ли кто-нибудь переживет. Парашют исключается: центурионы разнесут его в конфетти, а из того, кто спускается, сделают фарш. На большой скорости не поможет и куча мусора: падающий из Залема человек пробьет много слоев накопившегося хлама, и любой кусок металла на пути будет как снарядный осколок.
Нужно быть сумасшедшим гением, чтобы выжить после путешествия сверху да еще сохранить целыми и невредимыми жену с дочерью. А если дочь болезненная, хрупкая калека – дело нереальное. Герхад раздумывала над бегством доктора много лет, но осталась в недоумении.
Однако выжили все трое. Девочка умерла несколько лет назад – нелепо, страшно и бессмысленно. То есть по меркам Айрон сити – обыкновенно.
Настоящая загадка, почему Залем позволил уйти такому гению? Хотя вопрос, позволил ли. Конечно, верхние жители могут быть умнее нижних. Но и по меркам верхних доктор точно не недоумок. Он ведь такой… Сестра Герхад подыскивала подходящее слово и не придумала ничего лучше «невероятный». Он и в самом деле невероятный. Работа с пациентами значила для него не меньше, чем для самих пациентов. Идо давно должен был сойти с ума, но почему-то не сошел. А если и сошел, работе безумие не мешало.
Может, Залем не отпускал его? Доктор мог уйти по собственному желанию. Идо точно не споткнулся и не случайно свалился за край.
Идо повернулся к медсестре и увидел, что Герхад спит в кресле, подперев голову киберрукой. Доктор сперва хотел разбудить ее, но передумал. Процедура воплощения почти завершена. Он снова посмотрел на девочку, лежавшую на столе, на белое керамотитановое сердце в ее раскрытой груди. Оно теперь билось быстрее – в темпе, нормальном для девочки, погрузившейся в глубокий сон.
Живой девочки.
Глава 3
Просыпаться – это как выплывать из глубины теплого темного океана. Постепенно, почти без усилий, плавно и помимо воли. Время текло, останавливалось, снова оживало. Затем – через час, неделю или век – она открыла глаза.
Над головой – гладкий одноцветный потолок с парой трещинок. Ничего примечательного или знакомого. Такой может быть где угодно. Но это точно не потолок, под которым она когда-то заснула. Конечно, если там вообще был потолок.
Она зажмурилась и широко, от души зевнула, вдохнув полной грудью. И в полсекунды успела подумать о том, что вдох произошел отчасти странно. Затем она открыла глаза и посмотрела на ладонь, которой инстинктивно прикрыла рот.
Рука ей не принадлежала. Она даже не выглядела человеческой.
Нет, это не сон. Девочка повернула руку так и эдак, пошевелила пальцами. Нет, это не просто рука. Ведь кто-то ее придумал, а затем воплотил в реальность, сделал чем-то, способным двигаться, касаться и ощущать прикосновения. Сделал прекрасной, украсил изящными рисунками завивающихся и переплетающихся листьев и цветов. Какие тонкие, грациозные линии! На металлической вставке в центре ладони – похожий узор, но меньше размером.
Девочка медленно сжала пальцы в кулак, разжала их, наблюдая, как работают сочленения. Кисть двигалась как настоящая, из плоти и крови. На пальцах, на месте подушечек, были маленькие круглые пластинки с артистично выгравированными солнечными лучами. Металл, сияющий на суставах пальцев, – такой же, как на вставке посреди ладони.
Пальцы даже оставляли отпечатки – и какие! На верхушках пальцев – буйство штормовых волн, переливавшееся в невероятные цветы, облака, арки и спирали, дерзко пляшущие, кружащие и готовые выпрыгнуть наружу. На обратной стороне кисти – цветок, настолько сложный, что его не охватить мимолетным взглядом. Мысль, что кто-то подарил ей такое прекрасное тело, наполнила душу теплом и светом.
Запястье тоже механическое, его шарнир и связки еще сложнее, чем у кисти. На внешней стороне предплечья – симметричный цветочный узор, идеальные изящные линии. Они вьются, переходя на внутреннюю сторону, поднимаются до механического локтя, затем доходят до бицепса и бегут по нему к золотой вставке с рисунком почти как на подушечках пальцев. На сегментах плеча – золотые и серебряные кромки.
Девочка никогда не видела ничего подобного, а если бы увидела, немедленно бы захотела.
А что с левой рукой?
Девочка вытащила ее из-под одеяла и с облегчением вздохнула. Да, пара правой. Девочка вытянула руки, чтобы восхититься обеими. С такими чудесными руками можно никогда не носить длинные рукава.
А как с остальным телом?
Она нервно откинула одеяло и замерла в немом удивлении. Все тело – ее собственное тело – было настоящим произведением искусства. Она глядела на чудесную розовую кожу, золотые и серебряные вставки с изумительной гравировкой.
Как долго она спала? И, в конце концов, где ей довелось проснуться?
Незнакомая спальня, но, судя по забавным маленьким фигуркам на полках, рисункам на стенах, плюшевому кролику рядом на подушке, – это спальня маленькой девочки. Умной девочки, любившей читать, – сколько тут полок с настоящими бумажными книгами! Но другие вещи казались не к месту. Например, потрепанный портфель, увязанный в одну кипу со стопкой старых папок. Девочки, даже очень умные, не носят потрепанные деловые портфели. Они носят плюшевых кроликов.
Девочка взяла игрушку и провела пальцами по висячим ушам. Как приятно ощущать мягкую шерсть. Легко вообразить, что жившая здесь девочка гладила и ласкала игрушку – теперь такую старую и потрепанную, как и все в комнате. Наверное, она давно ушла, оставив книги, игрушки и кровать, куда заботливо уложили новое прекрасное тело.
Но как новую девочку принесли сюда и уложили, не разбудив? Она была уверена, что заснула далеко отсюда, но не могла вспомнить, где была и что делала. Впрочем, она вообще ничего не могла вспомнить.
Хоть она ничего не помнила и не знала, где очутилась, несомненно было одно: это место – безопасное, пусть старое и обветшалое, но не тронутое ничем смертоносным. Нет никаких видимых повреждений от взрывчатки либо тяжелых зарядов. Нет оружия, расставленного так, чтобы его было удобно хватать в случае опасности. Девочка проверила: оружия не нашлось даже под кроватью.
Она не удивилась своим мыслям об оружии и войне. Если просыпаешься в незнакомом месте, уже не говоря про тело, естественно думать о безопасности. Да, тело красивое, но полезное ли? Крепкое ли оно, сильное ли, способно ли быстро двигаться и реагировать?
У дальней стены имелось зеркало в полный рост. Девочка подошла к нему на совсем незнакомых, но прекрасных ногах и встала, слегка разведя руки, чтобы увидеть все: серебряные и золотые вставки на ключицах, изящные кружева ниже их и в центре груди; сложное, составленное из множества сегментов туловище; гравированные золотые вставки у основания бедер; удивительные рисунки, разбегающиеся по бедрам от изощренно сегментированных коленей; идеальную симметрию волшебных цветов на лодыжках, зеркальных отражений друг друга. Девочка воочию представила себе работу над телом, как мастер сидел, согнувшись, в ярком свете ламп и тщательно обрабатывал каждую часть, не отрывался, пока не доводил ее до совершенства. Мастер казался девочке смутной темной тенью с необычайно умелыми, ловкими, сильными руками и глазами, видящими не только внешний облик вещей, но и самую их суть.
Однако красота тела кукольная. Девочка поняла это, и осознание пролилось на нее ледяным дождем. Игрушка, манекен, без жизненно важных элементов настоящего человека. Красивые цветы вдоль ключиц, серебряные и золотые вставки над местом, где начиналась грудь, и под ним. На самой груди – ничего, лишь гладкие округлые выпуклости.
Девочка нажала пальцем, ожидая ощутить такую же твердую поверхность, что и в других местах, но псевдоплоть подалась. Тело не везде было жестким! Она подошла к зеркалу, потрогала лицо. Мягкое. Но ведь лицо точно свое, оно не дано вместе с телом.
Девочка осмотрела себя сверху донизу, медленно повернулась, глядя через одно плечо, потом через второе. Сзади тоже красиво, и ягодицы мягкие, хотя не настолько, как груди. Но ведь они ненастоящие.
Девочка вплотную подошла к зеркалу и заглянула в глаза игрушечному же отражению. И увидела в них только куклу.
Повинуясь импульсу, она стукнула пальцем по зеркалу. Металл тихо звякнул о стекло.
– Эх, черт, – произнесла она, просто чтобы услышать собственный голос.
Он не показался странным и незнакомым. Тот, кто дал волшебное кукольное тело, не полез выше шеи, не стал ковыряться и делать по-своему. По крайней мере, в это хотелось верить.
Девочка повернулась и заметила сложенную на стуле одежду. Надо же, свитер и тактические брюки. Они что, снова в моде? Девочка подумала, что, наверное, проспала очень долго.
* * *
Дверь в комнату не закрыта на замок. Какое облегчение знать, что ты не пленница! Конечно, спальня маленькой девочки – не очевидное оформление для тюремной камеры. Но когда не знаешь, где ты, трудно судить, что вероятно, а что нет. Плюс к тому, возвращение моды на тактические штаны. В общем, здесь может быть что угодно и как угодно.
Стараясь шагать беззвучно, девочка вышла в короткий коридор. В конце него – лестница. Хм, это частный дом! Он что, в придачу к телу? Если так, нестыковка. Дом чистый, но старый и ветхий – как и комната, где девочка проснулась.
С нижнего этажа доносятся голоса. Девочка послушала несколько секунд. Внизу одна женщина и как минимум двое мужчин. Слов не разобрать. Что же, настало время посмотреть, куда ее занесла судьба. Прислушиваясь к голосам, девочка тихо спустилась по лестнице.