Из пучины человеческого ила выглянул дом. Мальчик показал Манфреду на второй этаж, и они взбежали по лестнице через сеть красных глаз. Вспугнутые рыбки ушли вглубь холла. Толстый индиец в форме полицейского, но босой и оборванный улыбнулся гостям.
– Вам девочку?
В следующий миг холл наводнился голосами. Индийцы облепили их.
– Что происходит? Где Ганс?
– Похоже, дело плохо…
В коридор выбежал огромный сикх в чёрном тюрбане, голый ниже пояса, с длинным обнажённым ятаганом в руках. Отрубатель голов смерил их бычьим взглядом и забурлил что-то на хинди. Английского он не понимал. Он потащил их по коридорам. Деверей нигде не было, в стенах зияли дыры, и можно было видеть голые груди и чёрные губы проституток.
Сикх остановился у одной из комнат. Не заботясь прикрыть срам хотя бы своим кинжалом, он влетел в комнату и закричал на сидевшую там девушку. Она была совсем юной, с ещё не до конца оформленной грудью, которую сжимала в ладошках. И плакала, отвечая сикху. Иван заметил, что у этого быка глаза были в слезах.
Сикх указал ему на девушку и произнёс одно только слово по-английски:
– Daughter, – дочь.
На соседней кушетке уже одетый и бледный сидел Ганс. Нога на ногу, голова в ладонях. Уже не горделивый гот, а что-то смято-рыжее.
– Видимо, я переспал с его дочерью, – сказал он Манфреду.
Иван пошатнулся и успел ухватиться за косяк. Всё плыло перед глазами. Карусель голых грудей, ног, черепов, всего этого яркого и грязного в жидком воздухе. Он вышел из борделя сквозь стайку попрошаек, и пошёл по улице, натыкаясь на людей. Он бродил среди тел – живых или мёртвых – он уже не знал. Сама жизнь была чем-то эфемерным, глупой видимостью случайного соединения молекул в желатиновой реке. А где же дух?
– Где же дух? – спросил он, и не получив ответа, шёл по городу мёртвых в никуда.
К вечеру из этого «никуда» появился отель. В номере Ганс и Манфред пили холодное пиво и смотрели телевизор. Ганс, не оборачиваясь, протянул бутылку Ивану. Иван взял и сел на свою кровать с большим зеленоватым пятном на матрасе.
Мозг от первого глотка приятно свело холодом.
После одной, немцы предложили ему вторую. Никто не говорил о случившемся. Жизнь продолжалась. Иван выпил и третью. Сериал про индийского робота-полицейского. Рык вентилятора. Мир замедлился, дрёма приклеила его к кровати. Вдруг всё показалось Ивану не таким уж и плохим. Он поднял бутыль к свету, прищурился в потное стекло. Мудрый хмель для глупого варвара.
Только запах горелого мяса проникал в окошко. И немного затекла нога. Вот так всегда, – думал Иван, – ты неплохо устроился в этой жизни… удобно, но всегда будет какой-то запашок, камушек в туфле. И давай – привыкай к боли. Так нужно, чтобы сорвать куш удовольствий. Так обычно, что и не замечаешь его. Как привычка курить. Мы все курильщики жизни. Покашливаем, поташниваем, но всё равно любим это занятие – жить.
А ещё, – подумал Иван, – нужно обязательно прочесть «Закат Европы».
4. Калькутта
До Эвереста из центральной части Индии, где находится Варанаси, можно добраться двумя путями. Пару дней до Дели, оттуда рейсом в Катманду. Или через Калькутту на перекладных.
Вот что о Калькутте пишет американский романист Дэн Симмонс: «до Калькутты я участвовал в маршах мира против ядерного оружия. Теперь я грежу о ядерном грибе, поднимающемся над неким городом».
После таких выпадов модного писателя Ивану было очень трудно не захотеть туда поехать. А поскольку путь к заветной горе проходит совсем недалеко от смрадных подолов Кали, он пересел на AC-bus4, который следовал в бывшую столицу колониальной Индии.
Ещё одна выдержка из Симмонса: «Захватив Карфаген, римляне истребили мужчин, продали в рабство женщин и детей, разрушили громадные сооружения, раздробили камни, сожгли развалины, усыпали солью землю, чтобы ничто более не произрастало на том месте. Для Калькутты этого недостаточно. Калькутта должна быть стёрта».
Читая эти строки в автобусе, Иван изнывал от желания скорее увидеть сей несбывшийся Содом. Согласитесь – если столько ненависти вкладывать в строки о каком-то человеке, личность его приобретёт просто мифическое величие. А что уж говорить про целый город!
Бронь рейса из Калькутты в Катманду была готова, и оставался целый день для осмотра города. Автобус прибывал в Калькутту рано утром, а рейс был ночью.
За окном потянулись скелеты амбаров, мёртвая зона. В дыму дрожал горизонт серых полей. Иван рукавом стирал чёрную патоку со стёкол солнцезащитных очков – в салоне было слишком светло, чтобы спать без них. На рукаве остались маслянистые пятна.
Автобус простоял час на безымянной станции. В дверях появился безногий нищий, и наполнил салон запахом пачули и мертвечины. Водитель не препятствовал, и безразлично поедал с пальмового листа рис. Нищего сопровождала девочка лет семи. Она встретилась с Иваном взглядом и беззубо ему улыбнулась. Здравствуй, Калькутта!
Или это приснилось ему? Когда автобус растаял в рёве забитых улиц. Ночная тьма ещё не сошла, и в ней чёрное море голов расходилось под напором гудка, и бессильно возносились тощие руки, грязные тряпки и посохи. Поток, пронёсший человека с юга на север семьсот километров, вмиг захлебнулся в болоте. Это серые заплёванные скважины, это лианы, стянувшие викторианские дворцы, окна сажи и трубы пустого мёртвого ветра.
С каким-то восторгом отвращения вглядывался он в задымлённые переулки, где всю ночь гремела музыка и коптились на верёвках разноцветные сари. Над разводами ржавчины, которые были видны всюду, вставало солнце. Оно казалось жирным светлым мазком на дымной плёнке неба. Его вишнёвый свет погружал улицы в густой непрозрачный кисель. И косматые пальмы топорщились в паутине проводов.
Иван думал сделать пару карандашных набросков, но выбрать объект для этюда было трудно. Всюду околесица. Калейдоскоп затягивал глаз. А карандаш – вектор внимания.
Индия любит ожерелья, украшенность, изобилие – это страна обильного роста, гроздей, пластов и чёток. Нить жизни нанизывает на себя все вещи без разбору, как умалишенная цыганка в кладовой старьёвщика. Пот лип, тело казалось чужим, хотелось успокоить нерв или рассмеяться.
Иван решил сперва наведаться в аэропорт – освежиться и распечатать билет, чтобы не вышло недоразумений. Дальше в его планах была самостоятельная экскурсия по историческому центру. А вечером – возвращение в чистый и свежий воздух терминала.
Всё это были только планы.
– Рейс номер «девять эй кей шестьдесят два»? – девушка в окне кассы на секунду оторвала глаза от монитора, её тонкие чёткие брови чуть приподнялись. – Сожалею, сэр, рейс отменён.
– Что? – нахмурился Иван. – Может, какая-то ошибка? Я забронировал его только вчера.
Девушка зашелестела клавиатурой, в её оленьих глазах отражался голубой монитор. Она прикусила губу и снова посмотрела на Ивана.
– «Девять эй кей шестьдесят два» в Катманду перенесён на завтра. Там очень низкие облака. Это из-за гор. Опасно совершать посадку. Информация на табло будет к вечеру, а пока извините, сэр. Я не могу распечатать ваш билет.
– Что же мне делать?
– Ваш билет будет действовать завтра. В это же время. А пока вы можете воспользоваться нашим отелем.
Голова его кружилась – от жары, бессонной ночи в автобусе и этой новости. Он облокотился о стойку, и поглядел на девушку. Спрашивать ничего не хотелось – просто смотреть. Её молодое личико, свежее и опрятное, помогало успокоить мысли. Те носились, как тараканы в канавах Калькутта-Эйрпорт-Роуд. И постепенно замирали в оцепенении.
Вдруг он заметил, как хорошо было это личико за стеклом.
В нём было что-то, не свойственное больше никому на свете. Какая-то древняя печать ваятеля. На статуях легендарного Каджурахо. Праническая цельность. Плавность спокойствия и нежная хрупкость. Покорная гордость, тёплая глубина густых теней. Кофейные полутона по нежным скулам и чуть выпуклому лбу, чайные ямочки на щеках, раскрытые от лёгкой улыбки. Иван хотел оторвать взгляд от неё и не мог.
Она же опять ушла в компьютер.
На сатиновой бирюзе её блузы был приколот бейджик с надписью «ЧандраПатил». Иван припомнил, что «чандра» на санскрите означает «луна».
– Скажите, Чандра, – Иван почувствовал, как холодная капля щекочет его висок, – могу я посидеть тут?
Прямо напротив её стойки была скамья с удобной плавной спинкой.
– Конечно, сэр.
Иван посмотрел на неё ещё и добавил:
– А могу я остаться здесь до завтра?
– Вы можете снять номер на ночь. Я думаю, это будет лучше.
– Понимаете, – он опустил рюкзак и задумался, – дело в том… Дело не в отеле.
Она глядела на него, не моргая, а затем вдруг улыбнулась, обнажив сверкающие зубы. Он так же радостно улыбнулся в ответ. Очевидно, такой жест был неожиданным и для неё самой, и она тут же отвернулась к своей коллеге, и больше не смотрела на Ивана. Она о чём-то рассеянно попросила девушку. Та передала ей папку с листами, и Чандра зарылась в них. Оправила нависший над лицом густой локон, но глаза при этом смотрели куда-то на периферию. На что-то среднее между бумагой и незнакомцем.
Оказалось, даже кофейная кожа может зардеться румянцем.
Иван отошёл и расположился на скамье.
Она заметила это и чуть скривила губы. Встретившись с ним взглядом, пожала плечами и подняла кверху ладони. Стало быть, «как угодно, ничего против не имею».
Пластиковая коробка с акварелями и плотный альбом разместились на коленях и скамье. Он быстро наметал в карандаше контуры её головки, виток пряди, большие глаза с угольной зыбью. Рисунок сразу вышел прекрасным. Затем добавились контуры стеклянного короба с двумя бликами света – будка администрации, арка пустоты с номерной табличкой над ней и стилизацией санскритского текста. Эта арка обрамляла силуэт девушки. Лаконично, гармонично, точно.
Но ему не понравилось, и он не стал класть акварели. Перелистнул, начал новый эскиз: голова, прядь, глаза, большие губы, ямочки, будка, окно… Руки опустились, мысль захватила его и увела под своды далёкого потолка.
Там ползли буквы хинди, бенгальского, тамильского – змеино-огненные лоскуты времени. Они показались ему достойными запечатления. Хвост самолёта обрёл значимость, ваза с папоротником, тележка с ребёнком. Снова она. Всё стянулось в альбом.
Девушка стала объектом внимания. Она заметила бумагу и краски, что-то сказала коллеге, и та на миг выглянула из-за стойки, успев осмотреть и молодого человека, и карандаш в его руках, и большой рюкзак в углу.
В обычное время Ивана бы это смутило, но сейчас он засиял. Новая значимость вещей в свете Чандры. Он успел зарисовать её подругу, удерживая в памяти мгновенно схваченный образ. Успел поймать силуэты проходящих мимо пассажиров. Цоканье обратилось в точки, шарканье – в штрихи. Даже запахи вылились в линии. Лист покрывался обилием деталей, кружащих вокруг её лица. Нить жизни, на которую нанизаны все вещи мира, гирлянда изобилия.
Суть индийской фрески, древнего рисунка на стене храма – тотальная наполненность, нелюбовь к пустоте. Всё полно всем. И «тат твамаси» – это есть то.
Кажется, я знаю суть их рисунка, – подумал Иван.
Эта манера – не просто манера. Глубокое понимание «натяжённости» пространства, отличной от характерной для запада его «протяжённости». Их взгляды встретились, и полнота стала ещё очевиднее. Натяжённость стеблей, когда цветок стремится к солнцу, смутно повторяя в себе его образ. Обратный процесс – когда луна тянется к ночным цветам. Натяжённость лука её бровей. Метающего стрелы взглядов.
Что она думала? О чём знала? Табличка над её окошком сменилась, жалюзи закрылись.
Иван очнулся от наваждения – Чандра скрылась. Но тут же вышла с другой стороны. На плече её была маленькая сумочка, в руке – телефон. Она прошла мимо Ивана, и рисунки в его альбоме не могли остаться незамеченными. Но она прошла молча.
Иван заскучал, отложил альбом и прошёлся по терминалу в поисках воды и еды. День вступал в силу, народ прибывал, аэропорт наполнился запахами специй, бурлением хинди, влажным углём миллионов глаз. Чёрные тюрбаны сикхов, бежевые рубахи полицейских, блестящие сари, белые джайны – полуденное наводнение.
Он вернулся на лавочку, решил подождать и оказался прав – девушка вернулась. В руках её помимо мобильного был бумажный стакан с кофе. Жалюзи вновь распахнулись, Чандра появилась в окне. Он махнул ей рукой и улыбнулся. Она тоже.
В альбоме появился ещё один рисунок – Чандра, говорящая по мобильному. В выражении её глаз и эволюции улыбки Иван пытался угадать, кто был её собеседник. Отец? Подруга? Молодой человек? Однако после разговора Чандра удивила Ивана. Положив трубку, она вышла из своей будки и прошла к нему.
– Информация о завтрашнем рейсе готова, сэр.
Но звучало это так, точно было только поводом. От него не укрылась та жадность, с которой она всматривалась в его рисунки.
Он не обратил внимания на слова и перевернул на коленях альбом так, чтобы ей удобнее было рассматривать.
– Как здорово! – она прикрыла широкую улыбку. В этот момент она сияла.
Наверное, – решил Иван, – это и есть неугасимый свет праны.
Забывшись, девушка перевернула страницу, снова ахнула, перевернула следующую. Всюду там была она.
– Так вы художник? Невероятно. Мой отец преподаёт в колледже искусств. Он рассказывал мне о живописи.
– Приятно встретить понимающего человека, – сказал Иван и чуть подвинулся, приглашая её присесть. Но она обернулась на покинутую будку, ей надо было возвращаться на рабочее место. Глаза заметались, пухловатые длинные пальцы оправили локон.
– Я кое-что понимаю, и могу сказать, что ваши рисунки невероятные.
– Ну, – Иван отвёл глаза, – это не так.
– Так-так! – возразила она и даже села на корточки, чтобы ближе рассмотреть страницы. – Вам следует подать их в наш колледж. Там сейчас конкурс. Вы можете заявить о себе.
Она глядела исподлобья, оказавшись вдруг так рядом. Иван и раньше замечал это пренебрежение к личному пространству, свойственное индийцам. Будто этим и объяснялось плотное заполнение фигурами фресок и рисунков – достаточно прокатиться в местном автобусе… Но эта близость Ивану нравилась.
– Я могу дать вам координаты. Вы участвуете в международных конкурсах? Вы надолго в Индии?
Иван растерялся в этих вопросах и решил смести всё одним махом.
– Давайте встретимся вечером и обо всё поговорим?
Чандра с неизменной улыбкой замотала головой.
– Я не могу вечером. После работы я учусь.
Она встала, оправив колени брюк.
– Тогда завтра, – наставал Иван.
– Но завтра у вас рейс.
– Я решил немного посмотреть город. Всё-таки не часто бываешь в Калькутте. Зачем упускать возможность? Калькутта – красивый город. Разве не так?
Девушка засмеялась.
– Не многие согласятся с вами. Но это хороший опыт. Равнодушным он вас не оставит.
Она вернулась за стойку, и подруга тут же склонилась к ней головой, выведывая шёпотом, что за связь у неё с этим иностранцем. Теперь уже две пары глаз следило за ним из окошка. Одна пара озорная, другая нежно удивлённая.
Время нелинейно и распределено неравномерно. Одиночество и тоска растягивают его. Но чем ближе объект счастья, тем его ход быстрее. Иван и не заметил, как наступил вечер, наступил пересменок, и Чандра вышла из-за стойки вместе с подругой. Она помахала Ивану рукой и что-то сказала одними губами. Иван расценил это как «seeyou»5.
Наступили часы маяты. Он вышел из аэропорта, но вечер был клейким, громким и удушающим. Его облепили орущие водители, перед носом замелькали бумажки с номерами, карты города, бусы, браслеты. Весь город что-то от него хотел. А ведь он не вышел ещё за пределы аэропорта! Вдали через завесу смога проглядывали бетонные окраины. Они дрожали в мареве. Солнца не было видно в грязном небе, но оно уже явно склонялось к трубам крематория.