С лейтенантом и его командой договориться оказалось легко, к тому же они были заранее предупреждены о таком повороте событий. После их ухода начались поиски главной улики, и она была найдена практически сразу, ибо лежала рядом с камином, чуть прикрытая тряпкой. Уничтожить нож, предварительно вымыв его лезвие, было делом пяти минут, обломки были упрятаны в надежный тайник, чтобы в скорости исчезнуть окончательно и навсегда.
Артур был жив, и его самочувствие заметно улучшилось, сиделка была неотлучно с ним, меняясь с Эмми, которая заметно повеселела.
Из Хаарлема спешно приехал сын Артура – Герд Нортон, который после разговора с дядей и тетей Эмми заявил, что он никуда не уедет и будет находиться рядом с отцом, помогая сиделке, присланной доктором.
Побывав на верфях, Габриэль только вечером, после ужина, смог, уединившись в своем кабинете и прихватив с собой десяток гусиных перьев, приступить к написанию требуемого от него отчета.
Отчет давался с трудом, мысли путались, перья тупились, и их постоянно приходилось затачивать. К концу второго часа корабел взмок, озверел от всей этой канцелярщины. В кабинете было жарко.
Когда из камина появилась тоненькая струйка дыма, это окончательно вывело Габриэля из себя. Он потянулся к колокольчику, намереваясь вызвать секретаря и высказать все, что он думает о нем и его ближайших родственниках, а также об истопнике, и дровах, и о том, куда их следует засунуть, чтобы они не дымили, с указанием конкретного места на теле истопника.
Дым не стал расползаться по кабинету, а наоборот, он уплотнялся, что было неправильно, постепенно превращаясь в плотную массу, которая двигалась и оживала. К тому моменту, когда колокольчик зазвенел, оглашая кабинет серебряным звоном, дымок превратился огромную, не менее четырех метров в длину и не менее четырех дюймов в диаметре, королевскую кобру. Поднявшись и распустив капюшон, гадина неподвижными злобными глазками смотрела на Габриэля, который, продолжая трезвонить колокольчиком, уставился на чудовище взглядом затравленного кролика. Их взгляды встретились, и гадина в великолепном прыжке бросилась, разинув пасть, на несчастную жертву.
Колокольчик полетел навстречу и застрял в пасти змеи, челюсти рептилии едва не сомкнулись на руке жертвы, ядовитые зубы слегка царапнули кожу. Атака не увенчалась успехом. Шок прошел, жертва пришла в себя, могла соображать и защищаться.
Время работало против убийцы. Звон колокольчика сыграл свою роль, сейчас в кабинете должны были появиться люди.
«Будет еще один бросок, и он будет последним», – это ясно понимали оба.
Пасть змеи раскрылась, обнажив ядовитые клыки, тело чудовища, пульсируя, сжималось, превращаясь в смертельно опасную пружину. Наконец она разжалась. Кобра бросилась вперед, целясь мужчине в ногу.
Как нож, которым Габриэль оттачивал перья, оказался у него в руках, он и сам не понял, дальше тело среагировало на автомате. Последовал уход в сторону с линии атаки. Энергичный батман плоскостью клинка – и голова гадины ушла в сторону, ответная атака обратным ходом с поворотом вокруг своей оси. Хлесткий рассекающий удар лезвием ножа – и кровь брызнула фонтаном, заливая злобно сверкающие глаза чудовища. Атака ядовитой гадины опять была отбита. Чудовище, обливаясь кровью, отползало в сторону камина.
Однако яд из оцарапанной руки все же попал в кровь жертвы и стал действовать.
То, что произошло дальше, Габриэль уже не контролировал, потому что голова стала тяжелая, свет погас, он еще слышал голоса людей, но уже летел куда-то в пропасть. Тело стало легким, и боль ушла. Все, его уже здесь, в кабинете, не было. «А пошло оно все в ж…», – проблеск последней осознанной мысли оторвался от улетающего тела, и наступили темнота и покой.
Когда прислуга ввалилась в кабинет, побуждаемая звоном колокольчика, Габриэль уже лежал на полу, извиваясь от нестерпимой боли, уже ничего не соображая. Его рвало кровью. Тело синело и раздувалось на глазах.
В доме начался переполох, крики о помощи, истерика несчастной Эмми при виде мужа. В кабинет набилась масса народа, все кричали, охали, ахали, пытались помочь. В общем, обстановка напоминала потоп в провинциальном борделе во время пожара. Об Артуре все, конечно же, забыли, даже сиделка, которая в тот вечер подменяла Герда, отлучившегося по каким-то своим делам, и та прибежала на крики, доносившиеся из кабинета хозяина дома.
Когда все более или менее успокоилось и несчастного уложили на диван, а это произошло не сразу, сиделка вернулась в комнату к Артуру и была шокирована возникшей перед ее глазами картиной: Артур лежал на кровати с широко открытыми глазами, рубашка и кровать были залиты кровью, из груди несчастного, прямо напротив сердца, торчал нож, обычный кухонный нож.
Крик застыл на губах несчастной женщины, и она медленно сползла по стеночке на пол, лишилась чувств, и только шум падающего тела привлек внимание прислуги.
Крики ужаса, доносившиеся из комнаты шурина, заставили Эмми оставить мужа и пройти в комнату, где находился Артур. Открывшаяся ее взору картина повергла ее в шок, а последовавший обморок хозяйки дома окончательно вывел обстановку из-под контроля.
Вся наличествующая в доме прислуга орала, шумела, бегала как умалишенная, бились в истерике в основном женщины – в общем, во всей этой неразберихе можно было бы перерезать всех, кого надо и кого не надо, и преспокойно скрыться, так и оставшись незамеченным.
К тому моменту, когда Оливер Бард появился в прихожей Нортонов, какое-то подобие порядка было уже восстановлено. Срочно прибывший доктор осмотрел Артура, зафиксировал смерть, проигнорировал сиделку, которая уже пришла в себя и тихо плакала, и полностью переключился на Габриэля, который был уже раздет и осмотрен. Тело распухало, синело, начался паралич конечностей, кожа на руках трескалась, из-под ногтей уже сочилась сукровица, и тело омерзительно пахло.
Эмма тоже пришла в себя и утешала как могла Герда, который рыдал в голос, еще до конца не осознавая, что остался круглым сиротой.
Положение усугублялось тем, что доктор не мог определить причину недуга Габриэля. Все признаки говорили об укусе змеи, но откуда она здесь взялась – зимой, в центре Амстердама? Пятна крови и беспорядок в комнате явно указывали на происходившую в кабинете схватку, но никого, кроме несчастного Габриэля, в кабинете вошедшие не видели. Хотя, если быть честным до конца, никто ничего и не искал.
Нужно отдать должное профессионализму Оливера Барда, действовал он решительно и без церемоний. Прибыв в сопровождении лейтенанта и дюжины солдат, он сразу навел порядок и «построил» всю прислугу.
Взгляд полицейского – а Бард был из этой породы – неприятен и вызывает не самые лучшие чувства, но страх и послушание он вызывает точно. Перекрыв все входы и выходы из дома, прибывшие никого не выпускали, при этом впуская всех.
Тщательно осмотрев комнаты обоих братьев, Бард, пройдя в одну из свободных комнат, начал допрос всех находящихся в доме, без исключения.
К утру ему стало окончательно ясно, что в доме произошло тщательно спланированное и мастерски проведенное двойное убийство. То, что Габриэль пока жив, ничего не меняло. Его смерть, по заверениям доктора, неизбежна, противоядия нет, ибо непонятно происхождение яда и как он попал в организм. Царапина на руке могла быть источником заражения, а могла и не быть, других видимых повреждений на теле он не обнаружил. Следы борьбы в комнате, кровь на полу присутствовали, но кто напал, и как проник, и куда девался потом, выяснить не удалось.
С Артуром ясности было не больше. Нож, которым его убили, был обычным, кухонным. На кухне таких ножей было с десяток. Удар был совершен мастерски, и убитый не сопротивлялся, вероятно, он доверял убийце и такой подлости от него просто не ожидал. Убийство было совершено в тот момент, когда в доме началась паника, вызванная нападением на Габриэля. На это был сделан расчет, и он сработал. Отсутствие сиделки рядом ни о чем не говорило. Обычное женское любопытство спасло ей жизнь, иначе положили бы и ее, хотя здесь тоже не все ясно, и с нее подозрений никто снимать не собирается. Проводя расследование, Бард чувствовал пристальный холодный расчетливый взгляд. Убийцы явно были рядом, а вот причины были решительно непонятны.
К утру стало ясно, что по горячим следам разобраться не получится, предстоит расследование, и это не радовало. Пригласив Эмми и молодого Герда в комнату и тщательно прикрыв дверь, Бард с сожалением заявил о том, что в их доме произошло тщательно спланированное и удачно проведенное двойное убийство. Убийцы – а в том, что их несколько, он был уверен абсолютно – действовали слаженно, по разработанному плану, и они из «своих», чужих в доме не было. Об этом он заявил прямо и честно, а еще о том, что он не в силах распутать этот клубок.
– И что же мне теперь делать? Они и нас убьют – и меня, и Герда, да?!
Эмми была на грани истерики от такого заявления, Герд молчал.
– Я не хочу вас расстраивать, госпожа Нортон, но все указывает на то, что кто-то хочет вашей смерти и он не остановится. Смена прислуги ничего не даст, это может только отсрочить неизбежное. Защитить вас и вашего племянника я не смогу. Врать и давать пустые обещания не считаю правильным.
– Что мне делать? Хотя бы дайте совет. Габриэль жив, пока, и я его не брошу.
– Я понимаю! – Бард неспешно прошелся по комнате. – Я приставлю к вам охрану, думаю, троих солдат будет достаточно на первое время. Похороните Артура, продавайте ваши верфи, дом, имущество, забирайте племянника и мужа, если он будет еще жив, и уезжайте. Я помогу и с продажей, и с переездом. Может быть, это поможет сохранить ваши жизни.
«Хотя я в этом совсем не уверен», – было отчетливо написано на его лице, и это Нортоны поняли вполне отчетливо.
– Господин Оливер, а я могу ВАМ доверять?! – Эмми смотрела на Барда пристально, и он понял, что именно она имеет в виду на самом деле.
– А у ВАС есть выбор? – ответ был таким же, каким и вопрос.
– Пожалуй, нет! Я вынуждена полагаться на вашу честность.
«Хотя я вам совершенно не верю», – они прекрасно поняли друг друга.
Истерики не было, предстояла борьба за свою жизнь, жизнь мужа, жизнь неродившегося ребенка и жизнь племянника. Женщина это отчетливо понимала. Слезы, сопли, крики – не помощники. Слабых убивают. Сильных убивают тоже. Но хотя бы не сразу.
«Я сделаю все, что в моих силах. Лучше умереть в драке, чем как овца на бойне», – Нортоны, тетя и племянник, смотрели друг на друга, слов не потребовалось, они все поняли и заключили союз молча. Бард это понял и принял.
Артура похоронили на городском кладбище, соблюдя все положенные ритуалы. Все было тихо, грустно. Шел дождь, и народу было мало – только родные, представители муниципалитета, люди с верфи и еще кто-то.
Через пару дней после похорон Артура, когда доктор окончательно уверился в невозможности помочь Габриэлю, ему на смену был призван священник, чтобы причастить умирающего.
Вечером, когда Эмми была рядом с мужем, а Герд сидел в гостиной, в дверь особняка постучали, и молодой, хорошо одетый джентльмен попросил принять его по весьма неотложному делу.
Ему, естественно, было отказано – ну какие приемы, деловые беседы, когда в доме, почитай, покойник, и убийцы рядышком, затаились и козни замышляют, готовятся, ножики точат или отраву подсыпать намереваются.
Кстати, Бард был прав: присутствие солдат – а ребята были, несомненно, из лучших и совсем не глупые – приносило свои плоды. Пока Нортоны были живы, и покушений не было. Сиделка тоже была изгнана из дома. Ее заменила Эмма и племянник, попеременно дежурившие у постели умирающего Габриэля.
Предложение по продаже верфи тоже поступило. Муниципалитет намеревался ее приобрести, конечно, со значительной скидкой, и Барду за посредничество тоже перепадала толика немаленькая. Но откровенного грабежа не было, это Нортоны понимали и готовы были принять предложения.
«Лучше быть живыми и с деньгами, чем мертвыми, которым деньги вообще не нужны». Все шло к соглашению. Кстати, и с переездом тоже все улаживалось наилучшим образом.
Габриэль был жив, надежды на выздоровление, правда, не было, но оставалось еще уповать на чудо. Основной же причиной, по которой сделка еще не состоялась, была беременность Эмми. Она хотела родить в нормальных условиях, в родном городе, а не в дороге.
Владельцем верфей, по завещанию, был Габриэль. Он и только он мог принимать решения, а он был пока еще жив, и его уход в лучший мир торопить никто из близких ему людей даже не и не подумал бы, хотя опасность была рядом, это чувствовалось, но с этим как-то свыклись. Шок прошел, решение принято. Можно было не торопить события.
Прибывший посетитель не стал настаивать и требовать немедленной встречи, он просто отдал прислуге запечатанный конверт, который попросил передать госпоже и по возможности незамедлительно, что и было исполнено. В пакете была коротенькая записка:
Госпожа Нортон! Я был бы рад предложить вам средство, которое могло бы помочь в излечении вашего мужа. Не бескорыстно.
Через пару часов я буду у вас снова. Если разговор не состоится, я настаивать не буду, это будет ваш выбор.
Через полчаса доктор читал полученную записку, Нортоны сидели и молчали.
– Ваше мнение, что это?
– Кхе… – прокашлялся эскулап. – Вообще-то, ваш муж, я прошу прощения, госпожа, за неуместность и жестокость…
– Говорите как есть, мы, – она посмотрела на племянника, – готовы ко всему.
– Да он практически уже мертв, и я не вижу возможности его спасти. Если это яд, то нужно знать источник яда, иметь сам яд или знать его состав, чтобы сделать противоядие.
– Или быть одним из негодяев, изготовивших этот яд, – впервые заговорил Герд.
– Может быть, и так, но я бы посоветовал хотя бы выслушать этого господина. Выгнать его взашей вы всегда успеете. Мне присутствовать при разговоре?
Тетушка взглянула на племянника. Герд отрицательно качнул головой.
– Такой необходимости нет. Благодарю вас, господин Симонс.
Через пару минут доктора уже не было в особняке. А еще через час в кабинет, ранее принадлежавший Артуру, вошел невысокий молодой человек примерно двадцати пяти лет, в сером кафтане, такого же цвета камзоле, в серых узких штанах длиной немного ниже колен, поверх которых были надеты белые шелковые чулки. На ногах у него были башмаки такого цвета, как и камзол, с металлическими пуговицами. Ничем выдающимся или запоминающимся его физиономия не отличалась. Обычная «серая мышка», разве что глаза. В них без труда читался ум и чуть уловимое презрение к окружающим. Взгляд – цепкий взгляд хищника, или палача и кого-то еще, особенно это презрение. Но кого?
В кабинете во главе стола расположилась Эмма, Герд сидел рядом, по правую руку от тетушки.
– Представьтесь, – Эмми начала первой, не предлагая вошедшему гостю присесть.
– Мое имя Алард Ведер, я торговец, представляю здесь весьма уважаемого человека, – отрекомендовался вошедший франт.
– И что вы хотите нам предложить?
– У меня есть препарат, который сможет вылечить вашего мужа, госпожа Нортон.
– А почему я должна вам верить?
– Потому что я знаю, чем и как отравили вашего супруга.
– И чем?
– Яд королевской кобры.
– И у вас есть противоядие.
– Конечно, есть, но за него я прошу продать мне ваши верфи.