Так вот нас начали поддерживать в «Молодом Ленинце». Наталья Сломова, была такой корреспондент, или редактор; не редактор, но сектор какой-то там, и стал выходить КЛФ «Ветер Времени», раз в месяц, раз в два-три месяца на страницах газеты, и у нас появилась возможность печатать. Ну, у Лукина были там свои площади, мы ему не очень там помогали, а другим авторам, например Владимиру Першанину, он сейчас детективист, бывший мент, надеюсь, это помогло. Собирались там люди, любящие фантастику, но изначально все люди, которые приходили в Фэндом СССР, ходили туда в основном ради того, чтобы поменяться книгами. То есть мы собирались благодаря книжному дефициту. Что изначально неправильно. Доказало это нам наше время, когда книг полно, а в большинстве городов, где были клубы – они сразу сдохли. Я понимал это изначально тогда. Но я не понимал, а что заставляет, скажем, в Лос-Анжелесе собираться фэнов и писателей. Дефицита книг там нет. Возможно, они обменивались там тоже книгами, но редкими какими-то. Или прочитал – дай другому, а ты дай мне эту прочитать. Но на какой-то другой основе. Вот мы до сих пор к той другой основе, американской, не придём. Я понимаю, почему не придём – потому, что продолжается то время, когда книга не только лучший подарок, но это ещё… те кто покупает книги, это как бы… уровень показателя успеха в жизни. Книгу могут купить только те люди, которые преуспели в этой жизни. У них хороший заработок и т. д.
Как ни странно, книги, насколько мне известно, покупают те люди, у которых доходы не очень велики.
Правильно. Это не странно, это правильно. Книгу могут позволить себе купить, сейчас, в данный момент, люди преуспевающие, но они её не покупают. А нищета, вроде меня… Пошёл «Лик северной Пальмиры»…
Но мы покупаем книги, потому что мы хотим их читать, они нам нужны. А у меня, допустим, есть знакомый, он человек очень состоятельный, и он считает, в их кругу так принято, что в доме должны стоять книжные полки с книгами. Неважно, читаешь ты их или нет, они должны быть и должны быть самые известные авторы. Они приходят, покупают отсель досель, приходят домой и так вот, и ставят отсель досель. Для них это не литература, не информация… это просто антураж.
Это очень прекрасно, это неплохо.
Я считаю, что это идиотизм.
Нет, ты не прав. Во-первых, это помогает издательствам развиваться, потому что мы нищета, не в силах…
Во-вторых, их дети хоть что-то читают…
Могут, могут прочесть. Или человек придёт, прочтёт. Или ты пришел, взял, понравилась книга, а он о ней и не вспомнит. У тебя появилась дома книга, которую ты так никогда бы не купил.
Они не покупают книги по одной. Они их покупают упаковками, пачками. Набором корешков.
Тем более, вот тебе пример к нашей болтовне. Раньше, первые книги… Сейчас всё это забылось, но я долго, долго помнил каждую книгу, при каких обстоятельствах купил вплоть до минуты; как я входил в магазин, как дрогнуло моё сердце, как я за неё ухватился, как продавщица мне говорит: «А что у вас под жилеточкой?» Типа я не был похож, наверное, на книголюба, даже тогда.
Сейчас уже не говорят, сейчас уже электронные системы все контролируют.
Да, да. Ну, так вот. Вот наш клуб родился. Конечно же, поверь мне, в нём работал в основном я. Это вот, скажем, наша Ольга Кавеева, благодаря усилиям которой сейчас живет уже настоящий журнал зарегистрированный, хотя по форме он фэнзин остаётся, Шалтай-Болтай.
По духу.
Да, по духу.
Она десять лет его хранила, развивала.
Да. Из листочка. Да. Молодец. И тогда она была. Но я единственный, кто их гнал: сдавайте деньги! Хожу по кругу, собираю в шапку деньги, надо на переписку. Посчитаю – мало, на бутылку не хватает. Иду обратно, раз – на бутылку, давай выпьем. Но это уже после заседаний. Мало людей было тех, кто действительно работал там. Была Ольга…
Люди были все в основном творческие, и у них всё в основном от настроения зависело? Есть подъём, они работают, нет… и работы нет.
Творческие, в каком-то смысле. Естественно Ольгу нельзя назвать нетворческой личностью. Или даже меня, несмотря на моё сейчас явное такое падение, в жизни такое падение идет, года, и нет успеха и возможности зарабатывать. Творческих тоже не особо много было, на 90 процентов клуб состоял из тех вот…. Особенно их стало много, когда мы стали показывать кино. Ну, тогда мы сделали за деньги.
Что за кино, какие фильмы?
Первые видеофильмы, фантастику.
Это когда появились видеосалоны?
Ну, позже намного. Ну, естественно, намного. Общество книголюбов помогало лично мне, я все деньги тратил там – а брюки рваные. Та же Маргарита Колобова, главбух областного общества книголюбов, говорит мне: «Боря, вот на тебе сто рублей, распишись». Я говорю: «За что?» Я только познакомился, она фантастику любила, я ей стал печатки давать, у неё вот такие глаза. У всех, у меня впервые, когда мне Лева Фролов дал первую печатку, у меня глаза вот такие. Я пошёл, взял машинку напрокат, перепечатать, она у меня заела, мне говорят – надо маслом. Я ничего умнее не придумал – подсолнечным. На другой день клавиши встали намертво. Я отнес её, сказал:
– Что вы за машинки даёте?
– А вы что с ней делали? Не смазывали?
Я говорю:
– Да, что вы, что вы? Я и не понимаю.
То есть ты уже понял, что сделал?
Да, естественно. Она сперва у меня поработала до вечера. Я закончил повестушку, помню даже рассказик Агаты Кристи какой-то фантастический. А потом наутро перестала. Но мы вот собирались, жили тогда. Я хочу сказать, это вообще были золотые годы. Клуб открылся 19 ноября 81 года и закрытием клуба можно считать, когда окончился Волгакон. Это сентябрь 91-го. То есть мы проработали 10 лет. Вот эти десять лет… у меня, конечно, есть эгоцентризм, но поверь мне, недаром я их считаю, это золотой век.
Волгоградского Фэндома.
…советского Фэндома.
Вообще советского Фэндома?
Да. Потому что клубы существовали, говорят, чуть ли не во времена Беляева. Сведения есть, что в 60-х годах в Харькове существовал при университете, вроде бы, крупнейший клуб. До 1000 человек собиралось, до того крупный, что…
Но он был официальный или неофициальный?
Тогда вообще всё было официально, Олег. Вот даже печатки. Я же, когда мне КГБ на хвост село, ведь не скрывал. Я говорю: «Вот печатки». Они начали: «Там антисоветчина!» Я говорю: «Вот почитайте, найдите там антисоветчину». Я же не скрывал, я же переписывался. И говорю: «Вот письма». Они говорят: «А они на английском». Я говорю: «Правильно, правильно». Он мне: «Я не понимаю». Я говорю: «Я вам даю, вы прочтите, вам же переведут». Дайте мне перевод, чтобы я мог ответить этому человеку. Я так до сих пор английского и не знаю. Ничего. Все нормально. Все было официально. В отличие от политического андеграунда, которые там протестовали, мы до этого не доросли, или нам неинтересно было, что ли. Мы политики не касались. Нам нужна была фантастика. Фантастика и ещё раз фантастика. За фантастику всё отдавали. Доходило до того, что объявляли фантастикой книгу, где на сотой странице герой подумал: а вот тогда-то полетят в космос. А на шестисотой странице он лежал и представлял, как…
На безрыбье и рак рыба?
Сам раком станешь… вот.
То что, собственно говоря, сейчас свойственно фантастике Канады, когда в число фантастов включают людей, хотя бы одно слово «фантаст» включающих в свое произведение.
Похоже, но не совсем. Ты всё-таки не понимаешь… мы были в гетто. В гетто таком находились, страшном. Почему, зачем? Ты хоть и вошел в Фэндом, многое пропустил и не знаешь. Над этим очень поиздевался Роман Кац в своей знаменитой работе «История советской фантастики», где описал, чтобы было бы, если бы все руководители Советского государства изначально любили фантастику. Впоследствии, как-то с Лёхой Щепковым, фэном из Краснодара, купив пять 3-х литровых банок вина, на острове Тузла, где конфликт недавно был, там собирались фэны, но тогда нас уже всех разогнали, а мы единственные прорывались, я пытался угнать теплоход; когда меня на этом поймали, когда я пимпочки в дизеле дергал, меня поймали, и я требовал вызвать консула, Жириновского, и сказал: «Вам, хохлам, будет ещё». Ну, меня выдворили с этой оконечности Украины, я снова вернулся, меня снова выдворили. И тут у меня деньги кончились, и кончилась, естественно, борьба. Вот тебе проза – бороться можно, когда у тебя есть деньги. Красиво бороться, с пьянками такими, где мы споили пограничника и его уволили с работы. Он пришёл к нам опохмелиться, заливаясь слезами. Мы сказали: «Ну, братан, извини».
Поэтому украинцы и не хотят иметь дело с Россией? Опасаются, что мы их споим больше, чем они сами себя?
Да, да. Ну, ты знаешь, их не надо спаивать. Вообще, на самом деле никакого нет этнического, биологического признака деления нашей расы на русских, украинцев, белорусов, это все сленг. С бандитом поговоришь: наши шушеньки по грабарям… Ты скажешь – другой язык. Нет. Это сленг. Русский, белорусский, украинский – это три сленга одного народа. А всякая шваль, которая лезет во главу, начинает выяснять, что у нас корни другие. У нас корни одни – один народ. Да ладно, не будем о политике. Я тогда не любил политику, и не будем о ней сейчас.
Вот таким образом – в общем-то клуб умер. Но я тогда говорил и сейчас, как какой-то французский король, по-моему, Людовик 14-й, говорил: «Государство – это я». И я скажу сейчас так: «КЛФ „Ветер Времени“, – это я». Он не умер, он просто сейчас в творческом отпуске. Выпивает, закусывает, если есть, ну а нет, обходится без этого. Вот тут как раз можешь ввернуть слово о королях Фэндома, раз мы начали.
Нет, я сейчас хотел тебя спросить о твоей переписке.
Ну давай! Хотя было бы лучше сейчас о королях Фэндома.
К королям мы вернёмся. Давай мы с тобой, поскольку ты активно занимался продвижением клуба, его взаимоотношениями не только в Волгограде, с любителями, но и с другими городами, с другими странами… Ты, я знаю, вел огромную переписку. Просто колоссальную по тем временам переписку. Я хотел бы по поводу клубов Советского Союза. Как вообще это время отразилось в развитии клубов в разных городах. Это каким-то параллельным образом шло?
Немного не уловил смысл твоего вопроса. Что ты хочешь? О переписке рассказать или о чём?
Вы устанавливали…
Я устанавливал клуб. Я начал искать людей. Где-то немного помог Фролов. Где-то немного… По-моему от него я получил адрес Нины Бергиной из Краснокамска, очень девушка была такая, влюбленная в Беляева. Я даже с помощью Общества Книголюбов, тогда все немножко охренели, издал её работу, весьма поверхностную, но других вообще не было. Как наша Ирина Карпова попыталась библиографию Волгоградской фантастики издать, вот так она сделала с Беляевым. Над этим бы работать и работать, но у неё своя работа была. Тем не менее, я издал. Она меня познакомила с другими фантастами, в частности с Пермским клубом, с Александром Павловичем Лукашиным. Через него я вышел на Борисова Владимира Ивановича – клуб «Рифей» (Абакан), на клуб «Притяжение» (Ростов-на-Дону) – на Михаила Якубовского и Сергея Битюцкого, ну и так далее. Тогда я узнал, что уже были клубы первой волны, выжившие после какого-то застоя. Вот скажем, Харьковский клуб, о котором говорили и говорят. Саратовский клуб, тоже 60-е года, он долго просуществовал, но там были совершенно другие люди. Те клубы, они не выходили друг на друга и вообще это не приветствовалось. И потом, когда нас ЦК ВЛКСМ инспектировал, искал крамолу, почему вы переписываетесь: то есть общаться нельзя было. И клубы 60-х, даже 50-х годов – они не переписывались. Но возникли такие клубы, как в Перми «Рифей», как в Абакане «Гонгури», как в Ростове-на-Дону «Притяжение». Как в Тбилиси, впоследствии его возглавлял Ираклий Вахтангишвили, сегодня он редактор Киевского журнала «Реальность фантастики». Вот ту историю, которую я рассказываю, это взгляд только с моей стороны, это не полная история. Они знают много больше. Они первые клубы, которые жили вместе, и я подключился, но позже уже.
Они возникли чуть раньше «Ветра времени», или вы примерно в одно и то же время…
Раньше, на два, три, пять лет. То есть у них уже было.
То есть, когда ты начал на них выходить, они уже собственно развернулись.
Это, как бы, старшие братья. Они уже тогда, до меня, начали ездить друг к другу в гости. Например, была неплохая связь у Ростовского и Тбилисского клубов, но что меня удивляет: не в Москве, не в Ленинграде тогда. То есть, клубы были, но вот на таком уровне: 50-х—60-х. Вам должно хватить, что вы тут есть сами по себе. А пришла вот эта поросль молодая, я себя к ней не отношу.
Здравствуй племя молодое, нездоровое…
Как раз – здоровое. Я как раз себя отношу к одним из первых. При Беляеве, говорят, были клубы – не знаю ничего о них. Появились в пятидесятых, с развитием фантастики шестидесятых клубы, которые, в свою очередь, замкнутые были, породили вот эти клубы – Пермский…
Уже открытые…
Уже открытые, которые искали контакты. Вот их деятельность, глобализация в рамках страны. Их деятельность каким-то образом, непонятно, но повлияла на то, что вот появился у нас клуб. Я о них ничего не знал, но появился у нас, я на них вышел. И я вошел уже в сеть. Сразу мне список адресов, переписывались. Когда я охватил там, сто у нас было клубов, я понял что мне мало.
Сто клубов?
Ну примерно.
Начало 80-х годов…
Ну меньше их было тогда, это к середине 80-х уже.
Ну, собственно говоря…
Их больше было, но мы всех не знали.
Конец 70-х, начало 80-х – это рождение Советского Фэндома?
Начало Золотого века. Он уже родился. Он до этого был, но… Это начало Золотого века. Вот когда уже встретил другого человека – вот тут у тебя что-то горит, а он тебя понимает – это радость большая. Но когда он тебе сказал, посидели вы с ним неделю, высказали, ну елы-палы! Вот тебе сотня адресов таких же, как ты, и давай встречаться. Ну, пока сам поезди. Сперва мы ездили в одиночку, но уже тогда, в 81-м году, начались первые встречи. Первую встречу, насколько я помню, сделали пермяки. А потом уже начались… Но мне этого было мало. И я уже не помню когда, но по-моему в 83—84, я съездил каким-то образом, завязался с несколькими фэнами из других стран; и к Юрию Илкову поехал за границу. Вот отсюда начинается мой этап переписки с заграницей.
Вот на этом давай с тобой остановимся и все-таки продолжим разговор о Советском Фэндоме. Я так понял, что он зрел давно, ещё с Ефремовских времен, но всё это было в очень ограниченном каком-то объёме; и только когда клубы стали плодиться по стране, когда фэны начали активно общаться друг с другом, вопреки всем инструкциям и установкам власти… вот собственно это время и есть время создания Советского Фэндома.
Да именно. Золотой век вообще любой истории чем отличается? Люди идут от кулаков к палкам, от палок к каменным топорам и вот они приходят…
От топоров к ручкам…
Нет, ну… и вот они приходят к веку железа, когда не надо тесать тебе этот топор, который тебя прокормит много зимних месяцев, а налил металл – бах, и он готовый, немного вдарил по нему молотком, поводил его по наждаку и вали мамонтов.
По поводу наждаков во времена мамонтов – это интересно…
Нет, ну извини. Затачивали на кремне. В железном веке мамонтов уже не было.
Не жил – не знаю.
Ну да я тоже. Но не в этом дело. Ну вот начинается Золотой век человечества, когда у него орудие – топор. Вот он продолжается какое-то время, пока всех мамонтов не съели. Потом начинается кризис – что-то надо выдумывать – земледелие. Обратно идет откат – люди плохо живут, освоили земледелие, идет Золотой век до истощения почвы.
Цикличность развития истории…
Да, да, ну ведь так же…
Ситуация в общем понятная.
Фэндом это соц. общество такое…
Королевство…
Да.
Фэндом, это королевство фантастики.
Да.
Ну я так понимаю, что у королевства должны быть свои короли.
Мысль так сказать – остра, это без шуток. Подумаем, подумаем.
Вот конец 70-х годов. В общем-то, на мой взгляд, как мне кажется, время бурного развития Фэндома, когда началось общение между клубами, стали выкристаллизовываться какие-то личности, которые стояли, в общем-то, у истоков развития.
Во главе.
Во главе развития люди, которые непосредственно занимались, как раньше было принято говорить общественной работой: вели переписку, организовывали встречи. То есть – организаторы. То, что сейчас принято называть менеджерами, а в свое время называлось – администраторами, но это, в общем-то, организаторы.