Едва войдя, я оказался в хвосте длинной очереди гостей, и тотчас множество людей протянулось за мной. Лакей лающим голосом выкликал фамилии. Объявленные люди по очереди выстраивались перед хозяевами, приветствовали их, обмениваясь короткими фразами, потом предоставляя место следующим за ними. Я любовался членами семьи, аккуратно выстроившимися: отец, мать, две дочери и красивая женщина неопределенного возраста. Хозяева дома принимали гостей: пожать руку, склониться над ней, легко прикоснуться… Обе дочери были в белых завитых париках и в платьях с кринолинами. Проницательное лицо, ясный взгляд, талия, как у осы, – все это подходило как нельзя лучше к ритуалу приема. Глаза у одной были цвета незабудки, у другой – цвета водорослей. Я прислушался к именам: «Принц такой-то», «Графиня такая-то и сын ее Вильгельм». Здесь ни у кого не было имени Жан. Был Поган фон… Я заранее предвидел удивленные взгляды в мой адрес, когда они услышат: «Господин Грегори Уолстер». Без титула. На шее – никакой медали, на обшлагах пиджака – никаких наград. К счастью, из толпы вынырнул Гарри, кинулся ко мне и обнял меня. Это больше чем поцелуй, настоящее излияние чувств.
– Как я рад, что увидел вас здесь! Пойдемте… Я проведу вас к фон Гагенам…
Он сделал жест, выражавший извинения перед людьми, которых мы обошли.
Я попытался вставить несколько слов, хотя бы для того, чтобы показать, что я защищался:
– Добрый вечер, Гарри. Какое празднество! Красивый замок. Кстати, вопрос… Почему Брель? Да еще так настойчиво…
«Вальс из тысячи тактов», льющийся из динамиков, сжимал мне сердце. Глупое, сентиментальное животное, я, наверно, умру от какой-нибудь мелодии. От этой или от другой…
Он приподнял брови.
– Бельгийские кузены, чтобы сделать приятное им… Вы знаете, эти люди…
Он сбивал меня с толку. Служителем он был или своего рода тайным советником? Мог ли он быть одновременно и снобом, и завистником?..
Я сталкивался тут и там то с каким-нибудь туловищем, то с плечом или рукой, наступал на чью-то ногу, вдыхал чьи-то духи. «Пардон… пардон», я был, наконец, перед вождем племени, графом фон Гагеном. Седые волосы, угловатые черты лица, лазерный взгляд… Рука моя в течение нескольких секунд была в его сухой ладони. Прикосновение к ней оставляло впечатление тёрки.
Словоохотливый Гарри представлял меня:
– Дорогой друг, это Грегори Уолстер. Молодой адвокат, о котором я вам говорил, блестяще окончивший Бостонский университет. Человек будущего, достойный доверия. Вы как раз искали человека активного, изобретательного, начинающего карьеру… Вот он. Надо его удержать, пока он не встал на другой путь. Я подумал о нем в связи с вашим делом о копиях…
Гарри продавал меня этому старому крабу. А тот ответил, не раскрывая рта:
– Месье… месье…
– Уолстер.
– Каковы бы ни были планы, которые строит Гарри по поводу кометы, – сказал он, – принимаю вас с удовольствием. Друзьям Гарри добро пожаловать.
Было ясно: если бы я не был другом Гарри, никогда не переступил бы я порога этого дома.
Я был вынужден успокоиться, оставив мою чувствительность на вешалке социальных проблем.
– Настойчивости Гарри не сопротивляются.
Граф фон Гаген разглядывал меня.
– Это верно, Гарри умеет убеждать, – сказал он, повернувшись к гостю, который шел за мной.
Я наклонился над мягкой рукой, усеянной кольцами, госпожи фон Гаген. Легкий толчок Гарри вернул меня к моему долгу: склониться перед графиней и ткнуться носом в кисть руки, как в подушку из мяса. Чтобы мой поклон имел хотя бы минимум вежливости, я должен был слегка отступить одной ногой. Я вдохнул запах музы.
– Добрый вечер, мэтр Уолстер, – сказала любезная дама. – Надеюсь, вы проведете здесь приятный вечер.
Слово «мэтр» меня удивило. Эти люди, вращающиеся в их золотом аквариуме, присвоили мне титул?
– Я убежден в этом, мадам.
– Дженнифер фон Гаген, – продолжал Гарри.
Прохладная рука. Я пожал ее, потом встретился взглядом. Мгновенное удовольствие. Затем – Мари-Софи, хрупкая девушка, словно вышедшая из записной книжки Мопассана. Огромные голубые глаза, где небо и облака вступают в конфликт. Эта мадонна также оценивала меня.
– Валерия Фонтэн, француженка-гувернантка дочерей. Почти член семьи, – сказал Гарри.
Слово «почти» сделало жестким взгляд Валерии. Ей было, наверное, лет сорок. Фарфоровый цвет лица, полные губы, ярко-красный цвет, ни одной морщинки, решительный вид. Ярко-красный неоновый цвет в ночи. Она улыбалась, в какую-то секунду я надеялся на возможное сообщничество, но она уже повернулась к следующему гостю. Весь этот прекрасный мир, этот nice people, казался не готовым взорваться. Испытав невольно электрический ток, исходивший от них, я, как мне казалось, сидел в машине, попавшей в засаду. Что надо было: включить контактный ключ или выйти из машины? Мне хотелось бы еще раз взглянуть на девушку, оцененную в пятьдесят тысяч долларов, но Гарри тянул меня за руку: надо было уступить место следующим.
– Князь Виртеншафт с принцессой… Баронесса Мишунген и дочь ее Амелия.
На месте лакея, даже если бы меня за это тут же уволили, я бы объявил: «Аль Капоне и мадам», «Доктор Ландрю и мадам!..» Я обожал шутки в этом роде, но мои глупые каламбуры произвели бы здесь лишь эффект подмоченных петард. Я был гостем на один вечер и имел поручение при условии, что понравлюсь девушке с полароидным взором. Разглагольствования Гарри меня даже не задевали. Эти люди не нуждались в адвокате, тем более в таком, чей единственный успех заключался в том, что он отправил в тюрьму первого же важного клиента. Какое я имел право их подозревать и в чем? Если бы я не вырос в бедности, я бы меньше испытывал ненависти к деньгам. Ох уж эти кольца на старых руках в веснушках… У моей матери никогда не было красивого кольца. Только дешевенькое обручальное кольцо, которое она сохранила даже после развода. Ее аромат? Запах дезинфекции. Красивая и достойная, она могла бы быть любой из этих баронесс… Но ей пришлось их обслуживать.
– Грегори, вы мечтаете?
Гарри повел меня к буфетам. Великолепная закуска на серебряных подносах украшала столы, накрытые белыми скатертями, спускающимися до самого пола, напоминали картины художников-абстракционистов. За нагромождением этих дорогих кушаний стояли лакеи в костюмах эпохи Франца Иосифа… Я мельком увидел свое отражение в зеркале, стоящем между двумя деревянными скульптурами, изображающими ангелов. Я предстал на первом плане бального зала в моем черно-белом одеянии, более чем кто-либо напоминая пингвина. Вздрогнуть меня заставила моя обувь! Я совсем забыл об обуви. К счастью, ботинки были черные, хотя и старые, но начищенные, но дешевого фасона, то есть недостойные того пола, по которому ступали.
Гарри задержался по дороге разговором с дамой, играющей веером и рассказывающей что-то между короткими обрывками смеха, потом он освободился и вернулся ко мне:
– Милый друг, не скромничайте и дайте волю вашему аппетиту.
– Спасибо, я не проголодался, не из Нигерии приехал.
– Ваш юмор не изменился, – сказал он с грустью – Помню, как однажды в Бостоне…
Он осмеливался говорить о Бостоне, а ведь там он меня так предательски бросил! Мне был противен его оппортунизм.
– Не стоит вспоминать о Бостоне…
– Но вы действительно злопамятны! – воскликнул он, – Не пора ли уже забыть?
Он наклонился ко мне:
– Ну как… Что думаете о нашей Дженнифер?
– У нее не вампировские клыки, но, может быть, копыта… под юбкой…
Он был раздражен:
– Вы находите, что ваши каламбуры остроумны? Почему насмехаетесь над ними?
– Вы мне надоели, дорогой Гарри.
– Вот так, – сказал он, огорченный. – Вот и из-за этого я не стал вас представлять некоторым знакомым в Бостоне… Ваши антикапиталистические заявления мешают, хуже того, они вышли из моды.
– Если бы вы сдержали слово, я, быть может, был бы менее строг.
Он согласился и нетерпеливо сказал:
– Согласен, согласен. Все по моей вине. Но теперь от вас все зависит. – Он похлопывал меня по предплечью. – Скажите мне о Дженнифер, но только серьезно… Какое впечатление?
– Никакого.
Не спросив моего мнения, Гарри заказал два бокала шампанского. Итак, я был пентюх, который должен любить шампанское и пользоваться случаем, чтобы выпить его? Я вмешался:
– А мне томатный сок. Пожалуйста…
Официант обратился к метрдотелю, а тот пожал плечами. Множество хрустальных графинов стояли с фруктовыми соками, но не с томатным. Еще не наступил час томатного сока в «замке Тысячи Капризов». Гарри только что съел два канапе со спаржей. На верхней губе у него еще видна была жирная крошка.
Я показал на остатки, он вытер губы обратной стороной ладони.
Я повернулся к нему.
– Вообще-то…
– Что «вообще-то»? Соглашаетесь или нет?
Второй метрдотель поставил перед нами поднос с бутербродами с икрой.
Гарри воскликнул:
– А они умеют угощать! О, какой жемчужно-серый цвет… крупнозернистая икра. Берите… На другом подносе – прессованная…
Из гордости я проигнорировал. Я еще мог позволить себе полкило белуги, а когда получу пятьдесят тысяч долларов – килограмм. До отвращения.
– Как девушка?
– Если бы вы могли хотя бы назвать ее имя…
– Да ваша Дженнифер…
– Вы познакомитесь с ней и увидите – она восхитительна.
– Странное семейство…
– Странное? Почему? Все странны. Семейство рабочих имело бы те же недостатки и достоинства, что и они. Какой бы общественный слой вы ни взяли, люди мечтают о деньгах, о власти, о сексе. Итак, ваши заявления…
Он облизал свои пальцы. Я взял бумажную салфетку из пачки и дал ее ему. В это время гарсон принес и протянул мне стакан томатного сока.
Гарри продолжал:
– Отчасти я живу ими. Я люблю тех, кем занимаюсь, я заменяю семью. Я горячо отстаиваю их интересы, но могу попросить крупные суммы. Я так и делаю, деньги мне нужны. Я небогат по происхождению.
– Иначе вы работали бы задаром?
– Нет, – сказал он, – но был бы независим от материальных вопросов… В вашем возрасте я был очень честолюбив, не был неумехой, как вы, в части очарования.
– Неумехой в части очарования?
– Нахожу это определение красивым. Вам еще надо созреть. В вашей профессии нет возрастного предела. Когда чувствуешь, что утратил гибкость, меняешь регистр. С некоторых пор я много занимаюсь одним американским другом и семьей фон Гагенов. Можете спрашивать все, о чем угодно.
– Все?
– Все. А по ходу я беру проценты. Если они получают деньги, я тоже получаю. Справедливо, не так ли? Я люблю их.
– Остановитесь, а то я разрыдаюсь!
Он покачал головой:
– Не сердитесь… Вот увидите, придет день, когда вы будете признательны за то, что были здесь сегодня вечером. Когда вкусите радость от процентов, скажете мне спасибо…
– Так делают в Америке.
– А кто сказал, что вы не будете там работать?
Оркестр начал играть «На прекрасном голубом Дунае». Гарри отбивал такт, качая головой.
– Когда я был молод, я танцевал вальс. Есть в вальсе нечто такое…
– Избитое, тошнотворное.
– Не поносите ретро, – сказал Гарри, – Уверяю вас, есть люди, даже молодые люди, которые любят вальс. Посмотрите вон туда, человек в костюме Робин Гуда… Направо, дальше, вон там… Видите?
Я увидел Робин Гуда.
– Его родители владеют заводом, выпускающим оптические приборы. Ему, наверно, лет двадцать шесть, и он любит вальс. Мари-Софи выходит с ним. Ей будет трудно пристроиться…
– Но почему? Такая красивая…
Гарри говорил шепотом:
– Друг ее матери – настоящий царек, наполовину грек, наполовину латиноамериканец. Он обожает эту девочку и делает ей великолепные подарки. Там Мари-Софи чувствует себя звездой…
Мне стало жарко. Я отыскал стеклянные двери-окна, выходящие на террасу.
– Вы слушаете меня, Грегори? – спросил Гарри, обиженный.
– Робин Гуд спит с Мари-Софи?
Гарри зажал себе нос.
– О таких вещах так не говорят… тут не говорят. Мари-Софи, как она говорила, хотела бы иметь мужа и семью на старинный манер. И это возбуждает друга ее матери.
– А ему сколько лет?
– Шестьдесят.
– Ого! Эта малышка уже чересчур…
Гарри поднял вверх руки:
– Ей восемнадцать лет. Я не говорил, что у нее что-то было… Альварес питает к ней отцовские чувства…
Томатный сок обжигающе подействовал на мой желудок, мой пищевод пылала. Чтобы погасить огонь, я съел бутерброд с белугой.
– Если я провожаю старшую…
– Дженнифер.
– Вот именно. Я хочу иметь письменную гарантию, подтверждающую, что сорок пять тысяч долларов будут выплачены мне тотчас по прибытии в Лонг-Айленд.
– Грегори, вы меня огорчаете. Несмотря на ваше разочарование Бостоном, вы должны бы иметь немного побольше доверия ко мне.
– Предположим, что мамаша переменит мнение…
– Никакого риска. Она слышала разговоры о ваших подвигах в суде и хочет с вами познакомиться… Она очень интуитивна… У нее здравый смысл…
– Почему она ушла от графа?
– Дело в постельных историях и в крупных деньгах, – сказал Гарри. Он потер пальцы, как делают ростовщики. – Она обошлась фон Гагену в целое состояние. А он был скомпрометирован связью с гувернанткой. Чтобы получить права на своих дочек, которым было тогда семь и восемь лет, фон Гаген заплатил более миллиона долларов и предоставил матери неограниченное право на посещение. Но она плохо распорядилась своими деньгами. Она не послушала меня.
– А гувернантка? Она по-прежнему здесь? Вторая жена принимает ее?
– Элизабет закрывает глаза. Граф привязан к Валерии.
– Старик может еще спать с двумя? С законной женой и с вашей Валерией?..
Гарри побледнел.
– Прошу вас сдерживаться в выражениях. Вы задаете слишком много вопросов… Все это вас не касается.
– Хотелось бы только понять. Мне предлагают пятьдесят тысяч долларов, чтобы сопровождать девчонку, и не оплачивают бывшую любовницу, чтобы избавить графа от нее?
– Никто не доказал, что он хочет, как вы вульгарно выразились, отделаться от нее. И операция будет стоить гораздо больше, чем пятьдесят тысяч долларов, – ответил Гарри враждебным тоном. – Между нами будь сказано, мать Дженнифер поступила легкомысленно, но она только что встретила Альвареса и полагала, что делает разумный выбор.
Я посмотрел вокруг себя:
– Ну, а здесь откуда берутся деньги?
– С Дальнего Востока… это ловкие люди, и у них, кроме хорошей наследственности, есть деловой ум. И я им помогаю…
Гарри взял со стола поднос и протянул его мне:
– Угощайтесь.
Метрдотели бросили на нас неодобрительный взгляд.
Гарри положил на место довольно увесистый поднос.
– Дорогой Грегори, обещаю вам, что после вашей поездки я введу вас в святая святых дел. Быть одним из адвокатов этих людей – настоящая удача.
– Вы не оставляете за собою исключительное право?
– Мне помогают, – сказал он, – я нахожусь в переписке, иначе я бы уже умер от инфаркта. Несмотря на любовь к труду, я оставляю для себя некоторые удовольствия для старческих дней. Есть у меня квартира в Сан-Франциско и к северу от города, по другую сторону от моста, имение, немного защищенное от землетрясений. Есть у меня также интересы в Лас-Вегасе, люблю этот уголок… Приезжаю в Европу, только когда позовет фон Гаген. Я дам вам все мои номера телефонов и адреса… Приглашаю вас. Приходится мне также бывать в пустыне, у одного из клиентов.
– В какой пустыне?
– В Неваде. Я знаю местечко, где нет ни военных, ни подземных взрывов, только озеро.
– В пустыне?
– Ну да… Для знатоков. Если приедете туда, увидите.
Я знал такого рода приглашения. Ветер. Я пожал плечами. Робин Гуд держал в объятиях Мари-Софи, француженка-гувернантка танцевала вальс с Генрихом VIII.
– Она исчезла.
– Кто? – спросил Гарри, вытирая руки.
Он слопал половину всех бутербродов с икрой.
Те, кто не танцевал – категория «красная карта», – с осторожностью подходили к буфету, потом некоторые отворачивались и хватали отрешенно, вслепую бутерброды.