– А что будем делать с моими публичными извинениями? – спросила она, уже уверенная в себе.
Мюстер скорчил гримасу раздражения.
– Я с ними поговорю. Я сам поговорю, – сказал Лоран. – Возвращайтесь в вашу кабину. Я попытаюсь все уладить. Если ваша начальница уже пришла, скажите ей, что я зайду к ней. Мы с ней договоримся. Я не хочу создавать никакого недоразумения на уровне вашей организации.
– Большое-большое спасибо, – сказала Лиза. – Итак, до вечера…
Опьяненная этой победой, она с радостным видом вернулась к своим коллегам. Они окружили ее и засыпали вопросами: «Ну, какой он? Что он сказал? Он согласен, чтобы ты продолжала работу?»
Она отвечала, что «он» был любезен, что «он» не хочет, чтобы она теряла работу, и что «он» даже поговорит с Фабьен, чтобы замять инцидент и его последствия.
Они были, скорее, разочарованы тем, что последствий драмы не будет: человеческие жертвы – развлекательное зрелище во все времена. Они завидовали такой развязке, лестной для Лизы, и старались показать ей свою радость, хотя внутренне были разочарованы. То, что на нее не обрушится гнев организации, было приемлемым, но то, что она пойдет ужинать со своей жертвой, было уже слишком.
Лиза вернулась в свою кабину, проверила аппаратуру и опять надела свои наушники в виде каски.
Лоран появился на эстраде. Он поприветствовал собравшихся молодежным, динамичным жестом. Приготовился создать атмосферу соучастия, восстановить равновесие между участниками и им. Необходимо было создать радостную атмосферу, и его личное очарование сработало, а остроумие обезоружило.
Участники, приехавшие за счет партии, стали аплодировать. Эти постоянно перемещающиеся несколько мужчин и женщин составляли мобильное и активное ядро. Эти профессиональные обожатели Лорана были наемными сторонниками его идеологии. Неважно, как они сами относились к своему идолу, важно, что они вызывали энтузиазм своим горячим одобрением его речей и согревали этим холодно-равнодушные залы. Аплодировали они изо всех сил.
На этот раз участники конференции, возвратившиеся на свои места в зале, надеялись посмеяться и повеселиться. А надо было создать спокойную, деловую обстановку. И в зале поднялась буря аплодисментов. Этот энтузиазм постепенно заразил весь зал.
Лоран поднял руку, чтобы остановить эти излияния; затем выдержал паузу. Собрался.
И тихо начал речь:
– В те несколько минут, что я отсутствовал, прошу вашего благожелательного извинения за это отступление, я быстро спросил у своей совести: был ли я действительно нудным? В ваших глазах, наверное, нет. Каждый из вас – эксперт в своей области, а политический язык – наш код. Технические термины – наши средства выражения. Юной особе, возмутившейся моим выступлением, двадцать один год. На какую-то секунду она забыла свой долг переводчика и высказала свое личное мнение. А что, если она права? Если для молодых людей ее возраста, ее поколения необходимо было использовать другой язык? Я всегда извлекал пользу из тех уроков, которые мне преподносила жизнь, будь то полезные уроки или дурные. Я не упущу этой возможности и в Женеве.
Жан Мюстер слушал его с восхищением. Лоран взял ситуацию в свои руки. Он владел аудиторией; его простота, которую почитали за сильную сторону его личности, завораживала слушателей. Лоран бил по ним, как молотом, точными выражениями. Он чувствовал настрой зала. Видя себя со стороны, он был одновременно и актером, и режиссером-постановщиком. Подняв голову, он повернулся к кабине Лизы.
– Мадемуазель, прошу вас перевести слова моего личного к вам обращения. Вы совершили полезный поворот. Я постараюсь не выглядеть занудным в глазах людей вашего возраста. Отныне я буду пользоваться более простым языком и, освещая события, меньше теоретизировать.
«Правильно, – подумал Мюстер, – он совершенно прав, но ему пора закругляться». В обстановке приятного душевного спокойствия присутствующие в зале обменивались короткими репликами, улыбаясь и погладывая в сторону кабинки переводчиков; они радовались, что слушают искреннего и ловкого человека. Этот депутат, выдвинувшийся из политической массы Франции какой-нибудь год тому назад, был действительно незаурядной личностью.
Лиза, с порозовевшим от волнения лицом, синхронно переводила слова Лорана на немецкий. «Если бы он был дирижером оркестра, то заслуживал бы чести выступать в Карнеги-холл, – подумал Мюстер. – Но дойдет ли он до Елисейских Полей?» И он посмотрел на хозяина, который был и его подопечным. Советник Лорана Же, он определял свою роль с забавной горечью, понятной только ему. «Между ролями верного слуги в прошлом и состарившейся любовницы, производителя и духовного отца остается крохотное местечко, вроде откидной скамеечки, предназначенной для тайного советника. Это я».
Лоран продолжил доклад с того места, которое относилось к подключению атомных электростанций. Он требовал всенародного голосования. «Если, отказываясь от этих электростанций, народ сам предпочитает рисковать нехваткой энергии, а значит, усугублением безработицы, он не сможет возложить ответственность на государство. Так что французы должны сами решать. Выбор в пользу атомной энергии не может зависеть от произвола властей».
«Думаю, что сегодня вечером я лягу с ним в постель», – подумала Лиза. Выступавший мужчина уже принадлежал ей.
Лиза обедала со своими подругами, с притворной покорностью отнеслась она к резким упрекам старшей команды. Уплетая сэндвич с ветчиной, она слушала сплетни, касающиеся Лорана Же, которого она уже считала своим любовником на сегодняшний вечер. Ему было примерно сорок восемь лет, «конечно женат», сказала голландка, видевшая недавно фотографию его жены в еженедельном журнале.
– Высокая, элегантная блондинка, – добавила она. – Кстати, твой «нудный тип» не лишен будущего. Вот уже несколько недель его называют «третьей силой». Говорят, он стал выразителем мнения тех, кто не хочет ни старых левых, ни новых правых. Если он приглашает тебя поужинать с ним, значит, ты ему нравишься. Этот мужчина не теряет времени.
– Однако со мной он потеряет время, – сказала Лиза с набитым ртом.
Голландка утверждала также, что Лоран Же пользовался репутацией повесы.
– Часто политические деятели пользуются преувеличенной славой в этом отношении.
– А тебе он нравится?
– Еще не знаю, – сказала Лиза – Я обругала типа, а он вместо того, чтобы обидеться, приглашает меня поужинать с ним. Это скорее любезно, другого мнения у меня нет. Приглашает он меня из любопытства. Не так часто ему отказывают в уважении таким образом… Он хочет увидеть человека, осмелившегося… Случайно, кстати… Вот и все…
– У тебя хотя бы сложилось какое-то впечатление?
– Никакого, – сказала Лиза. – И вы знаете о нем больше, чем я.
– Он выдвигает свою кандидатуру на президентских выборах…
– В демократической стране любой может выдвигать свою кандидатуру.
– Любой? Ты шутишь? Существуют очень строгие правила.
– Меня это не касается, – сказала Лиза.
Голландка с нетерпением сказала:
– Но ты что-то чувствуешь все же… Когда ты кому-то нравишься, ты это чувствуешь.
– Я ничего не знаю.
Вмешалась девушка из Женевы:
– Ты бы пригласила на ужин человека, который влепил тебе в лицо торт с кремом?
– Смотря какой торт, – сказала Лиза.
Голландская переводчица добавила:
– Я уверена, что он будет ухаживать за тобой.
– Это все же лучше, чем быть уволенной, – отвечала Лиза. – Буду держать вас в курсе.
– Он, должно быть, предприимчив и решителен, как часто бывают все французы… Знаю по себе.
– А кто любит терять время? – спросила Лиза. – Кто? Я вас спрашиваю. Но вы слишком далеко зашли: не обязательно спать со всеми женщинами, которых приглашают отужинать… У вас извращенный ум.
Внутренне улыбаясь, она уже мысленно раздевалась.
Для этого ужина, который его раздражал сверх всякой меры, Мюстер подобрал скромный китайский ресторанчик. Заказал столик в темном углу и, с трудом превозмогая себя, послал вежливую записку в отель Лизы, сообщающую ей место свидание в тот вечер.
С некоторыми трудностями, но все же Жан Мюстер обменял билеты на самолет. Он надеялся, что Лоран придет в этот вечер рано. Надо было, чтобы он выспался и был в форме к завтрашнему заседанию.
В платье из индийской ткани золотисто-коричневого цвета, со свежевымытыми волосами, почти без макияжа, Лиза пришла в ресторан в точно назначенное время. Под насмешливым взглядом черного дракона, изображенного на красном лаковом фоне, она ждала его, судорожно сжимаясь, куря одну сигарету за другой и часто посматривая на часы. Ресторан был полон, люди ужинали; ей пришлось выдержать любопытные взгляды. Ждать пришлось долго. Она уже собиралась встать и уйти. Чтобы поддержать ее сочувствующий гарсон принес ей чай с жасмином, а Лоран пришел с опозданием на полчаса.
Как только увидел ее, еще в дверях, сделал жест, умоляющий о прощении. Направляясь к столу, где сидела Лиза, он остановился в середине зала, чтобы поговорить с метрдотелем.
– Мне могут позвонить по телефону. Меня зовут Лоран Же.
Затем он повернулся к Лизе и расплылся в знакомой улыбке. Улыбке нежной и молодой, оставшейся от подросткового возраста. Он улыбался, как водитель проверяет зимние шины после снегопада, чтобы избежать скольжения в пропасть. Легко поклонился Лизе:
– Я ужасно опоздал. Вы сердитесь? Непредвиденная встреча с японцами меня задержала… Не мог уйти раньше…
Это был нахальный тип. Первое ее желание, искреннее, было ответить ему: «Да, я сердита на вас. Да, я недовольна. Да, я собиралась уйти…» Но, настроившись на оборону, она предпочла осторожность. Второго инцидента следовало избежать. Она поняла, что даже светская болтовня была бы неуместна. Депутат изменился. Она чувствовала себя прозрачной и менее привлекательной, чем утром.
– У вас, наверное, был трудный день. Я не волновалась. Чувствовала себя немного забытой…
– Забыть такую красивую девушку?
Внутренним своим радаром Лиза почувствовала явную перемену тона. Любезный Лоран Же скрывал некоторое нетерпение. Он сел и слегка вздохнул.
– Будем развлекаться, не правда ли?
Прищурив глаза, она ответила:
– Надеюсь. Но в этот вечер, я думаю, вы чувствовали бы себя более счастливым в компании какой-нибудь гейши, чем в обществе неумелой переводчицы…
– Ох, гейши… – сказал он. – Я не раз бывал в Японии. Это вовсе не то. что себе представляют. Что же касается переводчицы, как вы сказали, «неумелой», я уже выбросил из головы тот инцидент. Я постарался сделать так, чтобы ваша старшая по бригаде забыла о происшедшем. Она не очень отзывчива. Что она вам сказала?
– Отругала меня, – сказала Лиза. – И за дело. Не исключено, что, несмотря на ваше благосклонное вмешательство, на несколько недель я буду в подвешенном состоянии. Временная отставка. Не наверняка, но возможно.
Откровенно говоря, дело Лизы и последствия, которые она может испытать, меньше всего беспокоили Лорана в этот вечер. Ему было наплевать, но, чтобы не огорчать ее, он постарался быть серьезным и сочувствующим. По старой привычке учащихся дорогих религиозных колледжей, он развернул салфетку и положил на колени.
Лиза посмотрена на свою салфетку, торчащую накрахмаленной пирамидкой.
Метрдотель положил перед ними меню.
– В плане моей профессии, – сказала Лиза, – если я сохраню свою работу без особого ущерба, то это будет исключительно благодаря вашей любезности. Я буду знать об этом только через несколько дней. Фабьен наказывает всегда после некоторой паузы.
Лоран заскучал: ведь речь шла не о нем и не о его делах. Единственная тема, которая его увлекала, это была его персона.
– Я меньше причинял вас страданий впоследствии?
– Это было очень интересно, – отвечала она.
Депутат посмотрел на нее уклончиво. Он счел, что слова «очень интересно» были произнесены без особой убежденности.
Лиза искала верный тон. Ее игра в обольщение лопнула, как неудавшееся суфле. Голова Лорана Же была занята его профессиональными проблемами.
– Надеюсь, это меню вам нравится? Вы как маленький хищник готовы поглотить весь мир, не так ли? Я представляю себе, как вы отведаете плавники акулы.
Она себя чувствовала вовсе не в форме.
– Не знаю.
Она бы с удовольствием ушла. Напряженность была неприятна и довольно унизительна.
– Смотрите, выбирайте! – сказал он.
Он вел себя, как отец после развода, хвастающийся своим ребенком в день обязательного визита.
– Я думаю, – сказала она с сомнением в голове.
– Что вы думаете?
Любое лишнее слово могло разрушить хрупкий мост, еще соединяющий их. Лоран совершил похвальное усилие, чтобы преодолеть свое нетерпение. Ужин этот был напрасной тратой. Девушка могла предложить свои услуги, и это было бы так же просто, как надорвать мешочек с конфетами. Кстати, он уже вовсе не был уверен, что хочет ею воспользоваться. Лиза показалась ему опасной. Ему хотелось поскорее выбраться из этой ловушки. Он посмотрел бесконечный список китайских блюд, разных вариантов цыпленка и говядины под всякими соусами.
– Не хочет ли мадемуазель попробовать наш суп из ласточкиных гнезд? – спросил внимательный метрдотель.
Нерешительность Лизы действовала на нервы Лорана.
– Можно подумать, что вы участвовали в джазовом оркестре, – сказала Лиза.
Он резко перестал отбивать ступней под столом бессвязный ритм музыки.
– Хорошая шуточка, – сказал он. – Даже забавная. Меня несколько нервирует мой сегодняшний день.
Она закусила нижнюю губу.
– Хотела бы суп из плавников акулы, – сказала она. – И потом… Минуточку… Потом съела бы свинину, подслащенную ростками бамбука.
Пылкий, как сотрудник музея Гревен, Лоран размышлял о своей спальне и о ночном покое. Растянуться в своей постели с выключенным телефоном. Отдыхать. Райская фантастика.
– Мне тоже свинины, – сказал он.
Затем машинально продолжил:
– Что хотите выпить?
– Продолжу чаем…
– Чуточку вина вас развеселит… Вы озадачиваете серьезностью и спокойствием… Вы всегда такая спокойная?
Он принял ее за простую девушку, которую можно озадачить пулеметными очередями из избитых слов. Словно играл с шарами, набитыми динамитом. Она холодно отвечала:
– Я предупредила вас, я не пустосмешка. Я даже мрачная. И я знаю это.
Он обернулся к метрдотелю:
– Дайте нам все же немного вина. От «Доля» не откажетесь, правда?
– Нет, откажусь, – отвечала Лиза. – Почти никогда не пью.
– Сделайте исключение сегодня вечером.
– Будьте любезны, не настаивайте…
– Ладно, – сказал он, – Принесите для мадемуазель еще чаю. А мне все же дайте бутылочку «Доля», – добавил он.
Надо было уцепиться за что-то согревающее. Вечер обещал быть катастрофичным.
Она закурила сигарету. Чтобы дым ему не мешал, он немного отодвинулся.
– Если моя сигарета вам мешает…
– Курите, курите, – сказал он. – Это мне нисколько не мешает.
Глаза его уже пощипывало.
– Я бросил курить десять лет тому назад.
И в нескольких словах он рассказал свою антитабачную одиссею.
– Однажды я сказал себе: «Все, больше не возьмешь пачку». Надо иметь волю… Железную волю.
Она вмешалась:
– Господин Же, мне кажется, вам совсем не хочется ужинать со мной. Скажите об этом просто. Я не люблю чувствовать себя лишней. Освободимся друг от друга. Вы предпринимаете такое усилие… Жаль…
– У вас развита интуиция, – сказал он. – Но я уже заказал… Трудно все отменить.
«Какое ужасное мещанство, – подумала Лиза, – как он дурно воспитан!» Она расплылась в очаровательной улыбке и сказала:
– Ну и что ж, что заказали? Вы оставите им щедрые чаевые, и мы спасем наш вечер.