– П-прости меня, я не хотела…
– Положи сейчас же, – ледяным голосом говорит он.
С нечеловеческой скоростью ставит тарелки на обеденный стол и пересекает комнату. А затем неразличимым движением выхватывает скетчбук, и я чувствую, как по спине пробегает холод. Еще секунду назад он казался милым парнем, который готовил ужин, но в мгновение ока вновь превратился в хорошо тренированное оружие «Картакса».
Он выдергивает скетчбук из моих рук, и тот раскрывается на рисунке девушки со слезами на щеках. Коул пристально смотрит на него, закрывает и кладет на столик рядом с начищенными ножами.
– П-прости, – снова говорю я и замолкаю, когда понимаю, как жалко это звучит.
Я два года прожила в одиночестве, скрываясь от дурманщиков, защищая хижину и делая все возможное, чтобы не умереть. Только что узнала, что папа умер, что есть вакцина от гидры и что ее судьба в моих руках. И пусть я скорблю и устала, но меня не назовешь слабой, и я не позволю расстроенному солдату «Картакса» командовать мной в моем же собственном доме.
Я скрещиваю руки на груди.
– А знаешь что? Ты в моем доме, солдат. Ты заявился без приглашения, и тебе никто не разрешал заваливать мою гостиную вещами, а потом огрызаться из-за того, что я что-то взяла. Может, не стоило брать с собой скетч-бук, если тебе не хочется, чтобы я его трогала? Зачем она тебе в этой миссии?
Он встречается со мной взглядом, и я вижу, как дергается мышца на его челюсти.
– Это все, что у меня осталось. Думаешь, в «Картаксе» позволят мне вернуться, когда узнают, зачем я приехал сюда? Они отдадут меня под трибунал. И уничтожат все мои вещи. Я пожертвовал своей жизнью ради короткой записки твоего отца, так что прости, если тебя расстраивает, что я разложил свои вещи в твоей гостиной.
Я открываю рот, а затем закрываю его. Не знаю, что сказать. Я не думала о том, чем рискует Коул, придя сюда. Конечно, в «Картаксе» его отдадут под трибунал, если узнают. Я бы удивилась, если они не убьют его.
Одно только это должно убедить меня, что Коул на моей стороне, но по какой-то причине я начинаю из-за этого нервничать.
Он смотрит на меня, а затем отворачивается и идет к обеденному столу.
– Садись. Мы оба устали, и нам нужно поесть. Я положил тебе двойную порцию. Похоже, тебе не помешает есть побольше. Кажется, твой исцеляющий модуль поглощает слишком много калорий. – Он отодвигает для меня стул.
Еще пару секунд я просто стою, а потом медленно подхожу и сажусь. Передо мной стоит тарелка со спагетти в сливочном соусе с травами. От одного ее вида в желудке начинает урчать. Я поднимаю вилку и склоняюсь над тарелкой, медленно вдыхая ароматы.
– Это лучшая еда, которую я видела за последний год.
Он поднимает глаза:
– А чем ты питалась?
Я указываю большим пальцем на стопку упакованных в фольгу питательных батончиков, лежащих в углу.
– По большей части ими. Вокруг практически ничего нет.
Он накручивает на вилку спагетти.
– Правда? Я проезжал мимо фермы к северу отсюда, и мне показалось, что ее поля тянутся на многие километры. Соевые бобы, овощи…
– М-гу, – бормочу я с набитым спагетти ртом. – Это запатентованные продукты. Ты не сможешь переварить их без специального модуля с синтетическими ферментами. Овощи вкусные, но без него несколько дней будет болеть живот. В аду есть особое место для тех, кто придумал распространить на еду средства защиты патентных прав.
– Так ты жила на питательных батончиках?
Я проглатываю еду.
– Я бы не назвала это «жизнью». Прошлой зимой я чуть не свихнулась от того, что приходилось есть их каждый день. Но это лучше, чем умереть голодной смертью.
Он замирает, не докрутив спагетти на вилку.
– Так почему ты не пошла в бункер? «Хоумстэйк» не так далеко, и кто-то из «Картакса» забрал бы тебя туда. Черт, ты же Агатта. Они бы отправили вертолет.
Я пожала плечами:
– Знаю. Они послали их за папой. А затем всадили в него две пули. Я не собиралась становиться их пленницей.
– С твоим отцом не плохо обращались, Катарина.
Я снова впиваюсь ногтями в ладонь, но это не особо помогает собраться с мыслями.
– Если с ним не плохо обращались, то почему он заставил меня пообещать остаться здесь?
Коул приподнимает бровь:
– Мне бы тоже хотелось это знать.
Я наклоняюсь вперед.
– Я скажу тебе, почему… просто он знал, что идет в клетку, из которой никогда не выберется. И хотел, чтобы я жила на свободе.
Коул осматривает комнату, паутину на потолке, голые стены, пыльную кухню.
– Да, ты с этим отлично справляешься.
Я хмурюсь.
– По крайней мере, я могу уйти отсюда, когда захочу. А в «Картаксе» угрожали папе, когда он попытался уйти. Ему потребовались годы, чтобы вырваться оттуда.
– Вырваться? Я думал, Лаклана уволили из-за гриппа.
– Уволили? – переспрашиваю я, замерев с вилкой у рта. – Нет, что за бред?
– Погибло тридцать тысяч человек.
– Знаю. Это случилось по вине «Картакса».
Коул молчит и начинает жевать, но смотрит так снисходительно, что мне хочется проткнуть его вилкой. Грипп Х был самым смертоносным вирусом в мире, пока первую строчку этого списка не заняла гидра. Папа создал вакцину, которая должна была принести ему Нобелевскую премию, но «Картакс» зашифровал ее и отказался публиковать исходный код. Вскоре люди начали строить догадки, что может быть скрыто внутри вакцины. Ходили слухи, что код нечистый и за основу взята ДНК собак.
Папа рассказывал, как в первые дни после создания гентеха появлялось множество слухов, что безобидные приложения основаны на генах животных, которые во многих религиях считались нечистыми. Свиней, собак, насекомых. Людям не хотелось, чтобы такие гены плавали в их клетках. Это беспокойство было вполне обоснованно, так как многие алгоритмы создавались на основе исследований, проведенных в предыдущие десятилетия, исследований, которые ученые проводили на крысах. Почти шестьдесят процентов первых алгоритмов гентеха содержали как минимум один ген грызунов. Со временем все изменилось, и такие люди, как папа, изобрели новые, превосходные синтетические гены. Когда он писал вакцину для гриппа Х, ему не было смысла брать ген из энциклопедии животных – он мог написать его сам.
И хоть слухи о вакцине были ложными, они распространялись как лесной пожар, но в «Картаксе» не захотели расшифровать код, чтобы положить им конец. Сотни тысяч религиозных протестующих отказались загружать вакцину, и многие из них погибли.
– Если бы в «Картаксе» чему-то научились после истории с гриппом, то мир бы не охватила эпидемия, – говорю я. – Сама идея шифрования кода гентеха возмутительна. Люди должны знать, что алгоритмы делают с ними, а значит, должны иметь возможность прочитать их. Но в «Картаксе» не заботятся о людях. Их волнуют только авторские права.
Коул фыркает:
– Шифрование вакцины от гриппа никак не связано с авторскими правами. Вы не можете потакать экстремистам и открывать код, в котором они ничего не понимают, пока вирус убивает миллионы людей.
– Это не потакание! Это открытая честная дискуссия. Люди имеют право знать, что загружают в свои тела.
– А как же дети? Кто выбирает за них альтернативу смерти?
Я бросаю вилку в тарелку.
– Не знаю, но уж точно не руководители «Картакса». Их волнует только власть. Папа знал это, поэтому пытался уйти от них.
– Это он тебе так сказал?
– Он не стал бы мне врать.
Коул забирает мою тарелку.
– Тогда ему не стоило при создании вакцины от гриппа брать за основу ДНК собаки.
Я отталкиваюсь от стола, едва сдерживаясь, чтобы не наорать на него. Сначала Коул ошарашил меня сообщением, что папа мертв, а теперь поливает его грязью. Я так зла, что с трудом могу контролировать голос, но не собираюсь позволять так неуважительно отзываться о папе.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь, солдат. Папа не стал бы этого делать. Он бы нашел альтернативу, а если бы не смог, то не стал бы врать об этом. Он не стыдился своей работы.
Коул пристально и холодно смотрит мне в глаза.
– Верь, во что хочешь, Катарина. Но дай мне знать, когда решишь узнать правду.
Он встает и идет на кухню, а я остаюсь посреди тайфуна скорби с окровавленной левой ладонью.
Глава 9
К тому моменту, как Коул заканчивает мыть посуду, я расчесала волосы, вычистила грязь из-под ногтей и теперь расхаживаю по гостиной. Его слова крутятся в голове, но меня беспокоит не то, что он сказал. Мне не дает покоя то, насколько холодно и зло звучал его голос.
Коул говорил как хорошо подготовленный солдат «Картакса». Истинно верующий и преданный своему конгломерату, захватившему планету. Он не походил на отступника, готового рискнуть жизнью ради короткой записки, из-за которой отправился в самоволку.
Как бы там ни было, создается впечатление, что Коул совершенно не любил папу.
Тогда какого черта он делает здесь?
Сомнение пожирает меня изнутри как огонь, который вспыхнул еще тогда, когда Коул упомянул, что хакеры «Небес» взломали серверы «Картакса» и уничтожили код вакцины. Это просто смешно. Скорее всего, я лучший программист, который есть у «Небес», но даже мне не по силам устроить такой взлом. Но если это не «Небеса», то кто? Кажется, в «Картаксе» решили разыграть какую-то большую партию, которую мне пока не понять. Все, что я знаю: папа умер, но перед этим оставил сообщение для Коула.
По крайней мере, я видела доказательства этому. Держала их в руках.
И теперь нужно решить, что делать с Коулом. Взгляд скользит по сверкающим наручникам, которые лежат на столике в гостиной. Может, он ждет, пока я расшифрую вакцину, чтобы утащить меня в «Картакс», где они снова смогут взять ее под контроль? Последние два года я пряталась от таких, как он. Так почему папа думал, что я стану с ним работать?
– Готова?
Вздрогнув, я поворачиваюсь к Коулу; он выходит из кухни с моим маленьким потрепанным генкитом в руке.
– Где ты его взял?
– Он валялся на полу. – Он протягивает мне генкит. – Я убрал его с дороги, когда вносил свои вещи. Думаю, он тебе понадобится, если ты хочешь влезть в мою панель.
Я осторожно забираю генкит, и в голове вспыхивает безумная идея. Компьютер хранит резервные копии всех фрагментов кода, которые я когда-либо писала. Каждый алгоритм, каждый отрывок, разработанный мной для «Небес». Но это еще не все. В нем хранятся вирусы и вредоносные программы, которые можно запустить голосовой командой. Если я смогу закачать одну из них в панель Коула, у меня появится шанс сбежать от него, когда он предаст меня.
Может, именно этого и хотел папа. Чтобы я не работала с Коулом, а сражалась с ним. Контролировала его. Чтобы противостояла этому ходячему и дышащему оружию.
– Готова сделать это? – спрашивает Коул.
Я быстро киваю и отворачиваюсь.
– Да, абсолютно готова. Давай спустимся в лабораторию.
Сырые бетонные ступени в задней части хижины ведут в лабораторию, которую папа оборудовал в подвале. Когда я вхожу, срабатывают датчики на двери и, мигая, оживают древние флуоресцентные лампы на потолке.
Здесь полный бардак. На полу разбросаны обрывки заплесневелой бумаги, свидетельствующие о папиной любви к старомодным записям. Черный стеллаж вдоль стены уставлен грязными стаканами и металлическими канистрами с белком, подготовленным к лазерному кодированию. В углу валяется куча разбитых чашек Петри и пробирок, а по полу тянутся провода распотрошенного генкита.
Это минное поле из разбитого стекла и токсичных материалов. Мое самое любимое место в хижине.
– Здесь опасно находиться, – оглядывая комнату, говорит Коул.
Я киваю на метлу у дальней стены.
– Мне нужно несколько минут, чтобы подготовиться. Не стесняйся, если захочешь прибраться.
Он поднимает бровь и прислоняется к дверному косяку.
– Ни за что, Катарина.
Я улыбаюсь, подхожу к рабочему столу и опускаю генкит. Трещина в углу его тусклого экрана неаккуратно заклеена изолентой. Это обычная базовая модель ноутбука, которую покупают, когда решают начать заниматься кодированием, но не хотят тратить слишком много денег. Профессиональные генкиты могут занимать целую комнату и предназначены для выполнения расчетов по всем возможным перестановкам в геноме человека. У моего генкита есть только экран и клавиатура, поэтому такие модели большинство людей использует для обучения, прежде чем перейти на менее проблемный и более быстрый интерфейс VR. Я десятки раз пыталась подключить слабенькую видеокарту своей панели к потоку VR с генкита, но это только приводило к техническому сбою. Однажды я найду способ обновить процессоры на своей панели, но до тех пор мне приходится довольствоваться примитивным неуклюжим и простейшим генкитом.
Медленным, поломанным, склеенным генкитом, который я люблю всем сердцем.
Он загружается, и загорается синий экран. Через плечо я бросаю взгляд на Коула, а потом быстро просматриваю файлы, пытаясь отыскать вирус, который смогу загрузить в его панель. Большинство из них предназначены для атак компьютерных систем, но некоторые вредоносны и для гентеха. Своеобразное тайное оружие, поражающее тело. Я написала их после вспышки, когда мир катился в ад. Тогда я была одинока и напугана, а единственное имеющееся у меня оружие – папина винтовка, которой я даже не умела пользоваться.
Но я знала, как программировать.
Троян размером в сорок килобайт бросается мне в глаза – алгоритм, который вызовет короткое замыкание в проводах Коула и вырубит его, если я назову кодовое слово: «рекумбентибус»[17]. Он такой маленький, что проскользнет мимо его систем безопасности, зато даст достаточно времени, если мне оно понадобится.
Я достаю метровый кабель подключения, который намотан на нижнюю панель генкита, и размахиваю им перед Коулом. На конце поблескивает хромированная двухсантиметровая игла.
– Ладно, солдат. Давай подключимся к тебе.
Он распрямляет плечи.
– С помощью иглы?
– Не будь ребенком. Давай руку.
Он с недоверием смотрит на сверкающую иглу, но подходит ближе. Коул не первый, кто так настороженно относится к кабелю – большинство людей их ненавидит. Чаще всего панели обновляются или проверяются по беспроводному соединению, но существуют модули, для работы которых необходимо создавать новую сеть для нанитов, вот тогда и используется кабель. Игла на его кончике полая, и через нее можно пропустить физраствор, в маленькой капле которого содержатся тысячи нанитов. Я всегда использую провод, когда пишу коды. Такое соединение работает быстрее, и не приходится беспокоиться об электромагнитных помехах.
Коул неохотно подходит ближе, не сводя взгляда с изоленты на экране генкита.
– Ты уверена, что это безопасно?
– Он отлично работает. Просто старый и немного медлительный.
Мои слова его не убедили.
– Ты точно знаешь, что делаешь?
Я пристально смотрю на него. Если бы я не наблюдала за ним некоторое время, то подумала бы, что он боится. Но смешно так думать о человеке, который за считаные секунды может убить меня голыми руками.
Ну, было бы смешно, если бы я не планировала закачать трояна в его панель, как только подключусь к ней.
– Конечно, я знаю, что делаю, – отвечаю я. – Сколько раз тебе это повторять?
– Да, да, – перебивает он меня. – Ты всезнайка Агатта, я помню. Но все еще не верю, что ты сможешь обойти систему защиты.
– Посмотрим.
Я переключаю устройство в режим чтения данных, берусь за руку Коула и, перевернув ее панелью вверх, подтягиваю к себе. Панель светится под кожей, а линия светодиодов тянется от запястья до сгиба локтя с внутренней стороны. Под ней, прямо поверх мышц, находится плотный, но мягкий слой силикона, который выращен из зародыша платы, введенной Коулу через несколько дней после рождения. Пока зародыш прорастает в руке, как растение прорастает из семечка, он перенаправляет нервы и вены вокруг себя. Функциональные ядра внутри силикона действуют как крошечные фабрики по производству нанитов, которые выстраивают и разрушают ленты синтетической ДНК. Они так же могут соединяться в металл или пластик, чтобы создать модули внутри тела. В титан, чтобы обернуть кости, сделать их невероятно крепкими. В оптоволоконные провода, чтобы передавать команды пальцам со скоростью света.