Она поморщилась.
– У нас с тобой диалог глухого со слепым. Ты мне про Фому, я тебе про Ерёму.
– Да нет, я просто раскрываю тебе секрет, который ты не можешь понять. Ты посмотри, сколько вокруг тебя красоты, – человеку поневоле приходится ей соответствовать. Скульптуры, фрески, музеи, картины – это здесь на каждом шагу.
Она замолчала на какое-то время, затем отчаянно вскинула голову:
– Знаешь, мне дорого здесь каждое мгновение, даже в отель идти не хочется. Будешь сопровождать меня?
Он помялся.
Она вздохнула.
– Да я понимаю, путь к сердцу мужчины… Будет тебе и полдник, и обед, и ужин.
– Нет, я предпочёл бы другой, свой маршрут. Хочу, например, посмотреть ещё галерею Питти. Она не запланирована в экскурсии, но не побывать в ней было бы верхом идиотизма.
– Ладно, будет тебе и Питти. Кстати, как так получилось вчера, что мы не смогли воспользоваться всеми благами цивилизации? Я помню, как мы веселились до упаду в этом потрясающем дворце Боргезе, даже ночной клуб до Рима решили оставить: не хотелось перегружаться впечатлениями. С трудом, но всё же восстанавливаю в памяти, как мы вернулись, сидели – о чём-то болтали, вот-вот должна была начаться волшебная ночь – и тут мы вырубились. Никогда себе не прощу!
Он почесал затылок.
– Ты знаешь, я сам не в курсе. Настроение у меня тоже было вполне подходящее, аналогичное твоему… причём, что больше всего меня удивляет, что этой «волшебной» ночью нас не обокрали. Я сдуру окно оставил открытым – мы могли вообще в Москву не вернуться: ходили бы, обивали пороги, чтобы выправить новые документы.
– Да, – вздохнула она. – Выходит, красота если и облагораживает, то лишь внешне. И мир надо чем-то другим спасать (устарел наш Фёдор Михайлович)? Например, любовью.
– Ну, – рассмеялся он, – может, ты и права, но где взять столько любви? На всех не напасёшься. Вот что я тебе лучше посоветую: пройдись-ка ты по уценёнкам, в обычных магазинах цены здесь запредельные, как ты успела заметить, а там вполне можешь положить начало своей коллекции. Кстати, не забудь посетить кожаные ряды, говорят, они здесь что-то уникальное, а ещё вроде как там такой забавный кабанчик-символ стоит, принято гладить его «пятачок» на удачу.
Она хмыкнула:
– Ну а как же «Ромео, милый мой Ромео!»?
– Я думаю, они тут и это предусмотрели, магазины у них достаточно рано закрываются. Конечно, если ты всю ночь потом не будешь нарядики примерять…
– Нет уж, не дождёшься! Но ты прав, вместе у нас действительно ничего не получится. Как в одной старой песенке поётся: «тебе в метро, а мне ведь на трамвай».
6
Она всем своим видом изображала полное отчаяние.
– Господи, что же это такое? Ни на минуту человека нельзя одного оставить. Сам уговорил меня разделиться – и уже новую подругу себе нашёл. Кому письмо? «Ромео, милый мой Ромео!»?
Он благодушно усмехнулся.
– Ты не знаешь, как у них тут с почтовыми ящиками? Я что-то не обратил внимания. Так же, как и у нас?
Она с самым серьёзным видом протянула руку. У неё и в мыслях не было шутить.
– Кому письмо? Ты так и не ответил на мой вопрос! С дочками и бывшей женой ты вроде бы не поддерживаешь тёплых отношений, зазнобы у тебя нет, как ты утверждал. Кому же тогда послание? На кафедру, в деканат, самому ректору от полноты чувств?
Он немного обиделся, но всё-таки удержал смешливую гримасу на лице.
– Кому ещё может писать бедный Ромео? – и повернул конверт лицевой стороной вверх.
– «Верона, Джульетте», – прочитала она по-русски, хотя адрес был написан на итальянском языке. – Той Джульетте, что из тенистого дворика? Её что, там, в Вероне, каждый знает?
– Нет, но ты же читала про Клуб Джульетты, мы даже мимо него проходили.
– Опять старая история, – вздохнула она. – Ты же говорил, что закрыл эту тему! Узнал всё, что хотел узнать. Врал? Или открылись вдруг какие-то новые обстоятельства?
Ему всё меньше и меньше нравился их разговор, но он продолжал источать любезность.
– Слушай, а мы не опоздаем? Пора уже вещи в автобус переносить. А письмо я и в Риме могу опустить, времени у нас там будет предостаточно. Ей-богу, в нём нет ничего особенного, я просто подвожу итог.
– Ну да, – хмыкнула она, – так я и поверила.
Он покачал головой.
– Не знаю, как тебе ещё объяснить. Просто я стремился приехать сюда, чтобы узнать о любви то, что я о ней не знаю. Я же говорил тебе: это была специальная, запланированная поездка. Но хоть я и утверждал, что узнал здесь всё, и даже с довеском, однако вполне может быть так, что мой ответ неверен и есть альтернатива. Я слишком путано всё объясняю?
Она покачала головой.
– Нет, как раз сейчас я всё поняла. Собственно, это твоё личное дело. Просто ты ведь в курсе, насколько я любопытна. А вот и почта, ящик, быстренько бросай и побежали.
Однако быстренько у него почему-то не получилось. Он долго то поднимал, то опускал руку: не мог решиться, пока ей это не надоело и она, выхватив у него конверт, не бросила его в щель ящика.
В автобусе он был то ли раздражён, то ли задумчив, во всяком случае совершенно не обращал на неё внимания, думая о чём-то своем.
– Ладно, – протянула она ему свою маленькую, но сильную ладошку. – Мир! Миру – мир! Мир во всём мире! У нас осталось всего три дня, а потом с утра Фьюмичино, аэропорт имени Леонардо да Винчи. Не будем же мы отравлять себе такое удовольствие? Деньги свои я почти все истратила, оставила только на экскурсии и развлечения, так что теперь готова следовать за тобой, как собачонка, смотреть все достопримечательности, которые тебя заинтересуют.
Но он уже спал, как засыпал обычно, как только начиналась какая-нибудь качка.
7
Аэробус оторвался от взлётной полосы и стал стремительно набирать высоту. Все приникли к иллюминаторам, наслаждаясь открывшейся панорамой Вечного города.
– Всё, сказка кончилась, – вздохнула она с грустью. – Впереди суровые трудовые будни. Тебя это не бесит?
– Нисколько, – спокойно покачал он головой. – Останутся воспоминания. Только теперь я понял всю мудрость твоего благоговейного отношения к подобного рода поездкам: деньги легко потерять – ограбят или разоришься, а вот такие воспоминания – они навсегда, их уже не отнимешь.
– Многое можно удержать в памяти, но у души свой выбор, – грустно прошептала она.
– Что-что? – удивился он. – Повтори, я не понял. Это цитата? Откуда?
Она усмехнулась.
– Нет, не цитата. Просто с кем поведёшься, от того и наберёшься. Твоё влияние. Я много чего везу с собой, чтобы оживлять периодически свою память. Но только одну вещь – для души.
Она кивнула на стоявшие перед ней на откидном столике «часы правды».
– Хорошая вещица. Я становлюсь с ней настоящей игроманкой, руки так сами и тянутся. Ты не против?
– Ради бога! – пожал он плечами.
Она привычным движением перевернула игрушку.
– Начну с себя. Каюсь, я врала тебе всю поездку. Рассказывала о своих похождениях, «сказках». Рисовала портрет этакой раскованной, современной «фемины», а на самом деле я просто закомплексованная до непроходимой одури трусиха. Пуританское воспитание родителей, своя непомерная гордость… Я ужасно страдаю от того, что приходится вот так как бы навязывать себя мужчинам, унижаться перед девушками на ресепшене, чтобы они посодействовали с «условиями», притворяюсь страстной, опытной в сексе, хотя мало что понимаю в этом вопросе и практически ничего не чувствую (такое впечатление, что меня по моей доброй воле насилуют).
Он не решился посмотреть на неё, но всё-таки не удержался, чтобы не уточнить:
– Так было и со мной?
Она кивнула.
– Да. Хотя несколько по-другому. Я стучалась, стучалась к тебе, но у меня ничего не получилось. Ты – тот ещё мальчик, на все пуговички застёгнутый.
Они надолго замолчали. Наконец, она повернула в его сторону голову.
– Ладно, не будем о грустном. О своей сказке я рассказала, ну а как дело с твоей мечтой? Ты сказал, что не зря ездил в эту поездку, и узнал для себя всё, что хотел. Прости, так получается – я вновь завожу разговор на ту же тему, но что поделаешь, для меня это очень важно. Ты уже во многом мне помог, теперь я понимаю, что причина всех моих неудач в личной жизни, точнее полного её отсутствия только во мне самой. Но, может, ты поделишься со мной и этой, последней тайной? Я готова заплатить любую цену, ты знаешь – у меня есть деньги, я от этого не разорюсь, а тебе они очень пригодились бы.
Он покачал головой.
– Мне не нужны твои деньги. Это сугубо личное, такими вещами не делятся. Уж извини.
Они снова надолго замолчали. Наконец она упрямо качнула головой.
– Хорошо, я ставлю на кон вот это, – она положила руку на «часы любви». – Как, подойдёт такой вариант?
Он задумался.
– Ты хочешь сказать, что ставишь на кон частичку своей души? Что ж… часики эти вполне бы мне пригодились. Мы столько им врали в течение поездки, но под конец они всё-таки сработали. Ладно, тебе решать. Что я понял? Ты помнишь ту фразу: «В любви всё правда, но нет правды о любви»? Как ты знаешь, я долго размышлял над этим выражением, но никак не мог разгадать его, а его всего-навсего надо было перевернуть, как вот эту игрушку. Нет единой, одной для всех правды, она неповторима в каждом конкретном случае. Так же и любовь: она как жизнь, сливается с жизнью. Непонятно? Ну, есть ещё фраза, я её услышал в одном польском фильме: «Все хотят, чтобы их любили, но никто не хочет любить». Она тоже долго сидела во мне занозой, но сейчас, после поездки, я воспринимаю её по-другому: каждый любит, как может, остальное – кино. Опять непонятно? Ладно, признаваться, так признаваться. Ты свой «скелет из шкафа» вытащила, мне ничего не остаётся, как вытащить свой. Да, каюсь, ты была права, не веря, что у меня не было «кого-то». Естественно, молодая, где ж взять другую; естественно, студентка, теперь давно уже бывшая. Любимая, прекрасная, страстная – всё, о чём только можно мечтать. Мы умело скрывали наши отношения, и когда жена вдруг ушла (а мы с ней очень плохо жили, во всём полная несовместимость), я хоть и ощутил боль, концом света для меня наш разрыв не стал: в том месте, где я упал, соломка была давно подстелена. Радостный, я прибежал к своей ненаглядной и сообщил, что ничто нам отныне не препятствует и мы можем наконец соединиться. Ты, наверно, уже догадываешься, каким был ответ? Я более чем устраивал её в прежнем качестве, но в варианте мужа совершенно не подходил. Что мне оставалось? Я наговорил ей много обидных слов, обозвал предательницей и решительно порвал с нею. Какое-то время она звонила мне, говорила: мы были счастливы, всё было так прекрасно, зачем ты всё портишь? Но я был непреклонен. Потом она вновь позвонила, сказала, что если я ещё не передумал, она согласна выйти за меня замуж. Но теперь уже я задумался. Было время поразмышлять, целый год я предпринимал попытки найти себе другую женщину…
– Объявления? – с усмешкой прервала она его. – Ах, как знакомо! Я столько времени угробила зря на подобную чепуху, а как-то прочитала в «Московском комсомольце» замечательную фразу: давать брачные объявления – всё равно, что писать письма в Нобелевский комитет с просьбой о присуждении вам внеочередной премии. Я чуть с ума не сошла: ребята, где же вы раньше были? Но всё равно не поверишь, пока сама в чём-то не убедишься.
– Ну, я ведь математик, – грустно вздохнул он, – значит, не только объявления: я отработал все варианты – клубы знакомств, брачные агентства, интернет. Как ты сама догадалась, Нобелевскую премию мне не присудили. Тогда я подумал: я так одичал за годы супружеской жизни и в то же время как бы остановился в своём развитии, так, может, причина во мне – и мои представления о любви, о современных женщинах, да и вообще о жизни, в корне неверны? Странно, чему же я учил, как воспитывал своих дочерей? Так и родилась эта мысль о поездке в Италию. Вот и всё, что я могу тебе рассказать. Понимаю, ты совсем другое хотела бы услышать, а тут всё слишком общо и в то же время предельно индивидуально. Я даже не знаю, как я конкретно поступлю со своей личной жизнью по возвращении, но точку опоры я нашёл. И многим в этом я обязан тебе, как ни странно.
Она кисло улыбнулась.
– Понятно, мой печальный опыт?
Появились стюардессы со столиками. Обед. Салон оживился. Все гадали, чем будут кормить: российским или итальянским.
Он тоже приободрился. Отсутствием аппетита он никогда не страдал.
– Как ты думаешь, мы не мешаем им своими разговорами? – спросил он, воспользовавшись всеобщим гомоном – Я так и жду, что на нас со всех сторон начнут шикать: когда же, мол, вы наконец замолчите?
Она привычно сморщила носик.
– Во-первых, мы не говорим, а шепчемся, а во-вторых, у всех здесь столько проблем! Кто спит, «утомлённый солнцем», кто прослушивает в плеере купленные диски, кто мыслями уже дома. Ну а если кому осталось что сказать друг другу – для них это последняя возможность поговорить. Как видишь, уже здесь многое переменилось, а в аэропорту все тут же в разные стороны разбегутся. Почти всех кто-то будет встречать, хотя бы в надежде на сувениры. Твои дочери…
Он фыркнул.
– Ну, уж это вряд ли!
– Да, да, две твои дочери. Ты теперь вырос в их глазах: папа в Италии побывал. А ещё стройная фигурка в сторонке…
– Ты думаешь, она придёт?
– Конечно. Но тебя, наверное, уже утомили мои разговоры, тоже хочется поспать, отдохнуть?
– Нет, нет, – отрицательно мотнул он головой. – Сначала да, я действительно был раздражён, подумал: «Господи, так было здорово, зачем она всё портит?» Сейчас я думаю по-другому: то, что было прекрасно, так прекрасным и останется, но вот этот наш разговор тоже по-своему уникален, несомненно он – одно из лучших воспоминаний из всей поездки. Как ты сказала: всё для памяти и кое-что для души. Это вот для души. Поэтому я и переживаю: можно ли продолжать? Ты знаешь, своим первым признанием ты меня просто убила. Зачем же ты притворялась тогда, изображала из себя нимфоманку?
– Да ты бы тут же сбежал от меня к другой женщине. Кому нужны ледышки?
Она помолчала какое-то время, затем вздохнула.
– Зря я, пожалуй, свой секрет открыла. Тебе обидно? Нет, всё и в самом деле было замечательно, но мне понадобится много времени, чтобы по-настоящему это осознать.
Он не смог удержаться, перебил её, хотя понимал, как важно было просто послушать, дать человеку выговориться.
– Постой, постой, опять что-то новое. Вот то, для памяти и для души, я усвоил, а здесь…
– Ладно, – улыбнулась она. – Придётся начать издалека. Залезем в меня ещё глубже. Мои родители – люди вполне обеспеченные. Прекрасная трёхкомнатная квартира в центре Москвы, элитная дачка. Брат и сестра тоже замечательно устроены, я у них младшенькая, самая любимая. Была я примерная, послушная, во всём отличница – и вдруг оказалась на обочине. Они давили на меня, мне захотелось свободы, самостоятельности. Остальное ты уже знаешь. Там отлаженный конвейер по воспитанию внуков и внучек, а с моей стороны никого нет. Конечно, по всем статьям я должна к ним вернуться и вместо зарабатывания денег, которых, как известно, всех не заработаешь, заняться поисками подходящего мужа. Все так делают, зачем я пытаюсь изобрести велосипед? Теперь я поняла, что причина во мне, а не в моих родителях. Это уже мой собственный максимализм. Я слишком высоко подняла планку. Которую, наоборот, с каждым годом надо опускать всё ниже и ниже: моложе я не становлюсь. Один пример, вот только боюсь, что после него ты станешь считать меня шизофреничкой: как я уже тебе говорила, у меня полный отчёт по каждой поездке, но… там нет и следа тех мужчин, с которыми я была вместе. Я постепенно память о них уничтожаю. Сначала эта фотография показалась неудачной, затем другая, вот этот кадр на мониторе – господи, как легко, один щелчок мышки на компьютере! Как ты считаешь, такое нормально?
– В смысле психики – да. А в остальном – прокрустово ложе.
– Ну уж скорее наоборот, – фыркнула она. – Всё сплошь недомерки.
– Конечно, – не согласился он, – если голову да ноги отсечь – не просто недомерки, полные уроды получаются.
– Так, и куда же мне теперь? К родителям под крылышко или и дальше – «с песней по жизни»?
– Не знаю, – покачал он головой, – на мой взгляд, тут многое от жира. Другим бы твои проблемы!
Она отвернулась к иллюминатору.