На постое у Елены
Чуть больше года прожили мы постояльцами, но помню мало об этом периоде. У Елены два сына-близнеца, года на три старше меня. От дома далеко не ходил: по соседству, у одной бабуси, жили очень злые гуси. Эти здоровенные гуси так и норовили потрепать прохожего и в первую очередь – беззащитного малыша. Однажды напали на сестренку Галю: за волосы трепали, по земле валяли, щипали. Мама прибежала, гусей отогнала. Несмотря на гусей, нашел я друзей. Через дорогу был дом местных учителей – Новиковых Максима Андреевича и Анны Лукьяновны, учительницы первой моей. У них сын Володя и дочка Галка, они и стали моими первыми друзьями в Успенке. Еще Коля Зуев жил почти рядом. У Новиковых и играли в основном, больше в глубине огорода, что выходил к курье. Там в конце огорода – небольшая рощица, и в ней росли лопухи, борщевик сибирский. Мы очищали корешки листьев и ели. Из стеблей делали брызгалки – игра догонялки-обливалки.
С сыновьями Елены дружбы у меня не сложилось. Эти архаровцы, не знаю, почему, поступили со мной нехорошо. Однажды они сидели на завалинке, подозвали меня. «Посмотри», – говорят и показывают мне дощечку. Не успел присмотреться, мне кинули в глаза. Оказалось, на дощечке была зола. Я, естественно, в рев: ну больно же, щипет. Прибежала мама, глаза мне промыли.
У Новиковых увидел впервые первый на деревне радиоприемник «Родина», который работал от двух здоровенных батарей. К тому времени в Успенке не было электричества, не было и радиорепродукторов. Освещались керосиновыми лампами. Увидев радиоприемник, я представлял себе, что внутри живут маленькие человечки, что это они говорят и поют.
Мама моя работала в детсаде, который находился рядом. Через дорогу клуб, а через один дом – магазин. Где работал летом отец, не помню. Зимой вместе с другими он уехал на лесоразработки на Чичкаюл. Во второй половине лета в нашей семье опять родились два мальчика-близнеца. Почти ничего о них не помню. Пришла зима, малыши подрастали. Помню, дед Исай Гаврилюк играл с ними, а они улыбались, смеялись, агукали. Из Молдавии несколько раз приходили посылки с припасами: мука, фасоль, сухофрукты… Пару посылок прислал с Чичкаюла отец – сахар кусковой, фруктовый чай… Этот чай мы жевали просто так, было довольно вкусно.
Очень гостеприимны были местные. Если случалось зайти, когда они кушали, обязательно сажали за стол. Пришел новый год, помню, оказался в клубе на новогодней елке. Там подошел ко мне Дед Мороз с подарком. Два подарка достал из мешка, мне и сестренке, пряники, конфеты. Хорошо отца дома не было, влетело бы мне: их вера не позволяла ходить в клуб, от сатаны это считалось.
В марте заболел один из близнецов. Недолго поболел и сгорел в жару, умер. Говорили, что в медпункте не было пенициллина, спасти не могли. Через месяц заболел и скончался второй малыш, и опять остались из детей я да сестрёнка Галя. Пришла весна, с лесозаготовок вернулся отец, привез деньги.
Своя избушка
Почти в конце деревни на украинской стороне, на косогоре, стояла маленькая изба, можно сказать избушка – сени и одна комната. С дворовой стороны при стене землянка – не то была, не то отец построил сразу для поросят. При избе, кроме огорода, – ничего. В комнате русская печь, бревенчатые стены и два окошка, и жуть клопов. Послали меня на другой конец деревни, к одной бабке-молдаванке, а зачем – не сказали. Бабка дала кулек, с ним и пошел домой. По дороге заглянул, вижу – порошок. Подумал мука, зачерпнул и в рот… Оказалось это дуст, травить гадов-клопов.
Купили этот домишко, переселились. Мама обмазала стены глиной, побелила. Началась жизнь в своем доме, своим хозяйством. Свой дом – своё хозяйство. Мне уже шестой год, свой дом, новые соседи, новые пацаны и новые друзья. Сначала о соседях. Наши соседи в сторону центра – хозяйство тоже крепкое, Козичи. Мы на косогоре, они наверху на ровном. Хозяин дядя Костя, хозяйка тетя Нюра. Двое детей у них: Володя, мой ровесник, и Шура, чуть меньше. Потом родилась девочка Надя, но я ее почти не помню, и младший Витя, его не помню совсем. Их единоличниками звали. Дядя Костя работал не то в сельсовете, не то в сельпо, госслужащий, получал зарплату. За тетю Нюру не знаю, может, домохозяйкой была. Чуть дальше жили учителя. Часто к ним заходил, и когда бы ни зашел, обязательно посадят за стол, да и с собой что-нибудь дадут. А потом они уехали, из памяти исчезли, а в дом поселилась семья Гаврилюка, деда Исая. Тоже депортированные из нашей деревни.
Когда окончил начальную в Успенке, пошел учиться в Ежинскую среднюю. Там, подошел ко мне один паренек и говорит: «А я помню тебя. Мы жили в Успенке, потом переехали в Ломовицкое». Сразу за домом дяди Кости стоял дом Сергея Клотчик. Из детей старший Толя, матерщинник и курящий махру с детства, младшая Галя. Не так давно она написала мне в «Одноклассниках». Теперь в друзьях, переписываемся. Сказала, что брата нет давно. Наверно, у них я и ошивался больше всего и чувствовал себя почти как дома. Очень дружелюбная и хлебосольная семья. Дядя Сергей работал на конеферме, дома постоянно кони, от него запах крепкой махры и лошадей.
Ещё чудь дальше, за болотом, в сторону от улицы, на отшибе – семья Ермолая. Много детей: Коля, Рая, Люба… С Колей я дружил, хоть и старше меня лет на пять. Вместе ходили на охоту, а в Раю, наверно, был влюблен: при виде ее краснел, бледнел, терялся, заикался. И там я как дома был, даже лучше чем у дяди Сергея, а дяди Кости и того. Они соседи, мы, пацаны, иногда вздорили, а, как известно, из-за детей соседи, бывает, скандалят.
После нашего косогора была низина, пустое место. По весне там от талых снегов долго стояла вода, потому никто не строился. За низиной – маленький домик, тоже переселенцы, почти ничего не помню о них, наверно, жили недолго, переехали. Потом хозяйство крепкое деда Филипа, охотника и рыбака, за его огородом в лесу косогор, а там в норах жили барсуки. Дед Филип ловил их. У Филипа двое детей старше меня и два близнеца чуть младше. Один из детей, дядя Ваня, – мой спаситель. Кабы не он, не писал рассказы теперь я. Но это было позже. Теперь я дружу в интернете с сыном дяди Вани Виктором Козичем. За дедом Филипом опять пусто. На этом месте чуть позже построился дядя Ваня. Потом дом семьи Чемортан, тоже из высланных. У него две дочери – Оля и Валя. Обеих нет давно уже – вернулись на родину в Молдавию в соседнее село, тут и жили до кончины.
В Успенке всего семей двенадцать жили из высланных. На нашей стороне мы – Пынзари, Гаврилюки, Чемортан, семья Ботнарюк, еще одна семья на берегу Ермолаева болота, не помню фамилию. И на самом краю нашей магалы еще семья. В другом конце, на Мугулёвщине, на косогоре три семьи построили себе землянки: Поплавский Тимофей – руководитель местной ячейки «свидетелей Иеговы», одна одинокая молодая, чуть позже там построил себе землянку Ротарь Вася. По улице в избах семья Пописташ, еще одна семья и один домик – одинокая женщина. В Ежах, в центральной усадьбе, помню две семьи Кристя, жили почти у берега речки Ежинки. Эти гостеприимные, хозяин Кирилл – добрый человек, часто к ним ходил, с его детьми дружил. Чуть наискосок, через дорогу от нас жила баба Ирина Шадура. Женщина маленько не такая, чуть шепелявая хохлушка. Помню, приносила отцу заточить пилу. А еще, когда злилась, помню ее слова: «Уууу, чейти ня усские!» После бабы Ирины крепкое старинное хозяйство, потом бугор, и там землянка Василия, того самого слепого мастера – золотые руки. Правда, никто не звал его по имени. Кроме слепоты, у него еще позвоночник был искривлен, потому все называли Горбатым. За бугром овраг, вдоль оврага тропинка к курье, на скоп Козичей – место купания всей округи. За бугром дом старика совершенно глухого, потом еще дом, и последний дом тети вроде Авгинья, если не ошибаюсь с именем.
Вскоре к нам в землянку попросился жить на время Вася Ротарь. Мы бедные, а они еще беднее. Собирался рыть землянку рядом с барсуками, передумал. Вечно жаловался что голодный, насквозь больной, но думаю, больше ленивый и с хитрецой. Боже мой, как они жили в нашей тесной землянке! Буржуйка да лежанка, и стол поставить некуда. Жена у Васи, Вера Флоча, да двое детей: Костя на два года младше меня и Валюся грудная еще. Однажды зашел к ним в землянку, родителей дома не оказалось. Валюся, вся голая с ног до головы, какашкой вымазана, вымазан и Костя. Построил Вася себе землянку в яру, где Поплавские, и переселился.
Мы стали хозяйство наживать. Купили поросят, в землянку поселили. Построили сарайчик, купили телочку, кур завели. Отгородили небольшой участок для грядок со стороны улицы. На грядках капуста, морковка, лук, свекла, помидоры… Недавно снились эти грядки – цветы там садил. Подле дома я свой садик организовал. Помню, притащил и посадил с лугов кусты смородины, уже и не помню какие еще кусты, и вроде березку и цветы. Огород наш на косогоре, почва смытая, глинистая, урожаи не ахти. Отец жердями огородил пустующий в низине участок, мама вскопала целину лопатой. Урожая картохи стало много, места под полом не хватало – вырыли на улице погреб. Подросла и отелилась телочка, появилось молоко. Поросята подросли, тайно кололи. Тайно потому, что были обязаны шкуру сдавать, а без шкурки – какое сало? Когда кололи, я из дома убегал, было жалко. Была у нас среди прочих любимая курочка ряба. Собрались секир-башка ей на суп. Когда узнал, я такое устроил, такую истерику закатил – башкой об забор долбился. Такой вот уродился: находил под проводами погибших птичек, домой приносил. Хоронил, крестики ставил, оплакивал.
Так, потихоньку, жизнь налаживалась. Только с хлебом нехватка. Зерна из колхоза почти не давали, покупать не на что. Пекли хлеб черный, половину картошки добавляли в тесто. Клейкий такой получался.
Школьная пора
Подрос я, пришло время, пора трудовая, пошел в первый класс. Школа в деревне небольшая – две учебные комнаты, да коридор с печкой, да хозяйственная и учительская одновременно. В одной комнате, большой проходной, вместе учились третий и четвертый классы, учитель Максим Андреевич. В другой – малышня и первая учительница Анна Лукьяновна. Помню уроки пения: поет нам песню о Щорсе, а у самой слёзы на глазах. Провинившихся оставляли после уроков, такое наказание было. Попал и я однажды под это, весь извелся от нервов. На переменах и уроках физкультуры – беготня, физкультура и лапта. Была в школе маленькая библиотека. Не забывается одно из поступлений книг, одна из них о животных с красивой обложкой. Не передать мое желание получить ее первым.
К тому времени оба моих родителя работали на ферме с телятами. После уроков я не домой а на ферму. Надо было гнать телят на водопой на курью. После помогать убирать в телятнике, а со второго класса и теплое пойло ведрами таскать. Сено для телят привозили санным путем с колхозных лугов, что за Чулымом. За соломой для подстилки на поля ездили сами. Рядом в ямах силос брали на прокорм. Нередко кормов не хватало, кормили соломой и березовыми вениками, которые заготовляли летом. Падежа, однако, не допустили ни разу. Только один раз в лесу подрались два бычка, и один запорол другого. Сходили за начальством, составили акт. Вместе с нами работал и Вася Ротарь. Вечно от работы отлынивал, жаловался, что голодный, больной, нет сил работать. Работал недолго, ушел вроде сторожить. Еще труднее с кормами было для личных подворий. Сено заготавливали по кустам, по неудобьям. С приходом морозов по льду косили фишку. Потом был год такой, вообще не разрешили косить для себя. Косили тайно, стожки ставили, прятали. Вывозили зимой по ночам на себе санками – не дай бог увидят. Правда, в тот год колхоз нам выписал воз сена. Помогал колхоз мукой, иногда и мясом.
Приходило лето, каникулы. Тут уж на целый день пасти телят по лесам, лугам и полям. Со второго класса уже сам в одиночку с утра до вечера с телятами. С собой тормозок – бутылка молока и кусок хлеба. Однажды упустил стадо в уже зрелую пшеницу. Выгоняю их с одного конца, пока выгоню всех, они, гады, с другого конца заходят. Бегал так, пока от отчаяния, от обиды не упал. Когда очнулся, все мои телята уже наетые отдыхали – которые на краю поля, а часть и в пшенице.
Второй класс я проучился до начала марта. Кто-то нашкодил на уроке, виноватым нашли меня, Максим Андреевич выгнал из класса. Вышел, хлопнул дверью. И такая обида накатила за несправедливость, до помрачения. Взял возле печки полено, грохнул в дверь и побежал домой раздетый по морозу. На крыльце кричал Максим Андреич: «Пынзарь, вернись!» Куда там. Ушел, и больше в тот год в школу не пошел. Отец не сильно по этому поводу беспокоился, впряг меня в работу по полной. В школу пошел осенью, после того как с отцом провели беседу, пошел второгодником. Дальше всё было нормально. Учеба давалась легко, дома не учил – хватало урока в школе. Если было свободное время, читал книги. Так до окончания четвертого класса.
Вроде во втором классе учился, когда случилась со мной беда. Была поздняя осень, в большую перемену бегали на курью кататься на льду. Со школы шел домой с Володей Козичем, сыном Филипа. Рассказывал мне, как вчера его старший брат дядя Ваня на курье утку подстрелил. Договорились сбегать на курью кататься, заодно покажет, где утку добыли. Пришли, вижу – вдоль берега широкая полоса белесого льда, а дальше лед чистый. Я, как старший на два года, иду впереди, прочность льда пробую. Дошел до начала чистого льда, ступил раз, второй третий.. Вдруг провалился. На мне ватничек, сапоги пропитались водой. На дно тянет меня, пробую выбраться – лед ломается. Кричу Володе: «Кинь мне доску!» Володя бегает, какие-то щепки кидает, а и те до меня не долетают. «Беги в деревню», – кричу. Побежал паренек, а я повис на кромке льда и, не дождавшись, отключился. Очнулся, вижу: на берегу мама, отец бегают, дядя Ваня Козич и кто-то еще. Потом опять обморок, потом очнулся. Вижу, рубят колоду, к которой лодка примкнута. Баба Ирина шла мимо со своим топором тупым. Очнулся снова, когда возле меня лодка, в ней двое, один – дядя Ваня Козич. Попробовал схватиться за борт – и опять в беспамятство. На миг просветление на берегу, мама укутывает меня в куфайку…
Сколько купался в ледяной воде, кто его знает. Когда меня поднимали, висел на бороде. Вова побежал, к глухому деду подбежал. Не добившись толку, побежал ко мне домой. Там отец как раз из лесу жерди привез. Схватил жердь, побежал, по дороге дядю Ваню позвал. На берег прибежал, а толку с жерди той – раз в пять длиннее расстояние от берега до меня. От дома нашего до курьи побольше половины километра. Очнулся поздно вечером. Вижу потолок, потом чужая обстановка, меня растирают самогонкой. Не чувствую ног. Начал шевелить рукой, показываю на ноги, а говорить не могу. Только через пару дней вернулась речь. Вот такое катание и такая утка.
А до этого еще пару раз тонул. Первый раз в первое же лето после покупки дома. Играли на берегу, кто-то толкнул, я и булькнул – вытащили. Потом уже на другое лето девчата купались, до середины, а то и на другой берег уплывали. Одна взялась учить меня плавать: отнесла на глубину, бросила и уплыла. Я к берегу, а меня на глубину тянет. И опять буль-буль, опять увидели, вытащили. И еще раз тонул, в четвертый, уже после возвращения в Молдавию, летом шестидесятого. На небольшой речушке яма, пацаны купаются. Заходят выше от ямы, бросаются в быстрое течение… Я уже оделся, как вдруг закричали: «Тонет, тонет!» Не раздеваясь, прыгнул в яму, а он меня за шею обхватил, на дно потащил. Уже захлебываясь, сдавил его за горло, освободился, воздуха глотнул, его вытащил. Однако от темы ушел, но на сегодня, пожалуй, и хватит. Продолжение намечено под заголовком «Мужичок с ноготок».