«Ой, – говорит, – боюсь-боюсь. Особенно, – говорит, – страшно, потому что чихнуть хочется. Где ж, – говорит, – мы тебя искать-то тогда будем».
И все ржёт и ржёт, будто его кто щекочет.
Тут Джек, ни слова не говоря, как размахнётся своей ручищей – шаров триста в ней было – да как треснет его по уху!
Тут с Каменного Доктора все веселье как рукой сняло. А уж звон, что у него в ушах начался, я и описать не смогу. Скажу только, что разозлился Док не на шутку. Вот эта злость и сыграла с ним самую скверную шутку, потому что он возьми да и ткни по привычке в Джека своим пальцем. Н-на тебе! Окаменей. Джек и окаменел.
Притихшая троица за столом охнула.
– Окаменел, – продолжил Уайт. – Точнее, шары окаменели, Джеку-то чего сделается. Воздух – он воздух и есть. Зато шары под своим новым весом посыпались на землю, точно горох. Упадёт такая горошина на землю, разлетится вдребезги на куски, глядь – и ещё одна часть Джека на свободе. Так весь и собрался. Ну, и тут, понятно, Каменному Доктору досталось на орехи. Джек ка-ак…
Уайт наконец заметил отчаянные знаки, которые давно уже подавала ему Тесс, взглянул на часы, округлил глаза и поспешно лишил Джека заслуженного триумфа.
– …глядь, а Каменного Доктора уж и след простыл. Только пыль по дороге стелется. Никак в этот раз Доктор не успевал подраться. В смысле, настроения у него совсем не было. Зуб там, что ли, болел или голова – я так и не понял. А теперь – всем одеваться, мы выходим. У Твика занятия через пять минут.
Глава 3 | Ухо
– На что жалуемся? – Румяное лицо врача лоснилось оптимизмом и уверенностью в своих силах.
– На ухо, – мрачно ответил Зет.
– Болит, ноет, плохо слышит? – бойко разложил свой ассортимент доктор. – Или, может, нам просто не нравится его форма?
– Скорее последнее, – согласился Зет. – Нам очень не нравится его новая форма.
Он осторожно дотронулся пальцем до пластыря.
Лицо врача вытянулось.
– А что с ним случилось? – спросил он и почему-то взглянул на дверь.
– Случайно отрубил дверцей машины, – объяснил Зет.
– Так-так-так, – озабоченно проговорил врач, не спуская глаз с двери.
Дверь открылась, впуская двух санитаров. Один остался скучать на пороге, второй прошёл к окну и небрежно уселся на подоконник.
Все помолчали.
– А что происходит? – поинтересовался Зет.
– Ровным счётом ничего, – отмахнулся доктор. – Так о чем мы? Ах да, ухо… Ну что ж, давайте посмотрим. Ваш идентификатор, пожалуйста.
– Z368AT.
– Род деятельности.
– Очистка.
– Во сколько начали жить половой жизнью?
– В шест… – Зет спохватился. – А какое отношение это имеет к моему уху?
Врач устало улыбнулся.
– Это не я придумал. Таковы инструкции. Итак, в каком возрасте вы начали жить половой жизнью?
– В шестнадцать.
– Ваша ориентация.
– Традиционная.
– У всех традиционная, – фыркнул доктор. – Меня интересует, какая именно.
– Женщины, – лаконично объяснил Зет.
– Как старомодно, – удивился доктор. – Вы сектант?
– Нет, я мужчина, – объяснил Зет.
– Вы напрасно переживаете, – заметил доктор. – В этом нет ничего постыдного. У вас в роду были лица с сексуальными расстройствами?
Зет рывком поднялся с кресла. Каким-то образом это вышло у него одновременно с врачом и обоими санитарами.
– Да что такое? – с досадой проговорил Зет.
– Да все хорошо, – успокаивающе произнёс доктор. – Но, умоляю вас, сядьте. Мы же не хотим…
Он оглянулся на санитаров. Те безразлично пожали плечами.
– Нет, – согласился Зет. – Не хотим.
Он осторожно опустился в кресло. Доктор, помедлив, уселся тоже. Санитары остались стоять.
Доктор тяжело вздохнул.
– Ну хорошо. Давайте посмотрим, что у вас там. Снимите пластырь.
Зет нащупал уголок пластыря и осторожно потянул вниз. Тот отошёл на удивление легко, будто висел на коже только благодаря трению. Врач и оба санитара, затаив дыхание, следили за процедурой.
– Вот, – скромно сказал Зет, сняв пластырь и поворачиваясь к врачу боком.
Врач с опаской приблизился.
– Но это же не укус! – воскликнул он.
– Не укус, – равнодушно подтвердил первый санитар.
– Не-а, – согласился второй.
– Тогда оба свободны, – бросил врач, и санитары удалились.
В наступившей тишине врач принялся заполнять какие-то бумаги.
– Что это было? – хмуро спросил Зет.
– Да не обращайте внимания. Я же говорю: формальности…
– И все же.
Врач вздохнул.
– Характерная травма. Маркер. Ну, правое ухо. Мы обязаны задержать и передать.
– Не понял, – признался Зет.
– Да что ж… Все домашние роботы так настроены…
– Как?
– Запрограммированы откусывать у насильника правое ухо.
– Какого насильника?
– Обычно насильником является хозяин, – пояснил врач. – Или его гости. Или, к сожалению, дети. Иногда – домашние животные.
– Вы… не о сексуальном же насилии? – недоверчиво переспросил Зет.
– О нем. И не надо так на меня смотреть. Если бы вы знали, сколько пациентов с откушенным правым ухом я вижу здесь за год…
Зет открыл было рот, потом снова закрыл его и тряхнул головой.
– Да черт с ними! – решительно заявил он. – Что мы будем делать с моим ухом?
Врач на секунду задумался.
– Для начала снимите костюм. Сестра приведёт его в порядок. Так. Хорошо. Замечательно.
– Меня больше беспокоит ухо, – напомнил Зет.
– Ухо. Ну что ухо, – пожал врач плечами. – Не вижу проблемы. Сейчас мы сделаем слепок с левого, инвертируем его и поместим в инкубатор. И завтра утром будет у вас новое ухо, и даже лучше прежнего. Привьём на старое место – будет как новенькое.
– Так просто? – удивился Зет.
– Ну да. Если б вы себе голову отхватили, тогда, конечно… А так…
Врач махнул рукой.
– А пока, чтобы вы не пугали прохожих, давайте-ка мы примерим протез.
Он порылся в ящике стола и извлёк оттуда человеческое ухо.
– Вот. Это должно подойти. Я посажу его на клей, и до завтра продержится. Только не мочите.
– Хорошо. А справку на работу вы мне выпишете? – осторожно поинтересовался Зет.
– Разумеется.
– Я бы, если можно, полежал чуток дома, пришёл, так сказать, в себя…
Врач строго посмотрел на Зета, но тут же улыбнулся.
– Ну, разве в качестве исключения…
***
Через полчаса они распрощались.
– Пожалуйста, – говорил врач. – Завтра в любое время. Думаю, где-то к шести утра оно уже созреет.
– Значит, до завтра, – сказал Зет. – Спасибо.
Выйдя на крыльцо, он развернул добычу. «Настоящим подтверждается посещение врача с 8:32 до 9:15. Травма уха. Рекомендовано освобождение от работы на два часа», – гласила справка.
Зет сплюнул. Как щедр этот мир на подарки!
Глава 4 | На Работу
График был плотным. По плану первым, в семь тридцать, в школе оказывался Твик. Вторым, в семь тридцать пять, тоже в школу, но уже в другую доставлялся Квик. И наконец, никак не позднее семи сорока нужно было сдать в садик Мика. При том что все три места находились на шестнадцатом, одиннадцатом и третьем этажах одного и того же здания, план ещё ни разу не был осуществлён успешно и полностью. Иногда опаздывал Мик, иногда Мик и Квик, иногда опаздывали все трое, и неизменно опаздывал сам Уайт, которому нужно было быть на работе к восьми.
Разумеется, опоздали и сегодня. Сначала Твик. Далее, по цепочке, Квик, за ним Мик и, наконец, сам Уайт. И главное, ничто не предвещало беды. Но сначала в вестибюле они стали свидетелями оглушительного семейного скандала, который, разумеется, никак нельзя было пропустить. Папа-мух и мама-муха, все такие на нервах и с выражением «только тронь меня, только попробуй», сверлили друг друга ненавидящим взглядом, неподвижно застыв друг против друга на потолке.
– Па, а пачиму она так на него крисит? – шёпотом спросил Мик.
– Пьяный вчера пришёл, – объяснил Квик. – Или зарабатывает мало.
– Фигня! – презрительно вмешался Твик. – Дураку ясно, что он ей изменил. Ну, или мусор не вынес.
– Он не вынес мусор, – с нажимом утвердил Уайт. – Однако пойдём. Не будем им мешать.
Добравшись до лифта, вспомнили, что физкультурная форма Квика осталась дома. Вернулись домой, взяли форму и добрались наконец до лифта. Вспомнили, что сменную обувь Твика забыли тоже. Обсудили, плюнули и решили ехать уже без неё.
С приходом лифта, однако, проблемы не кончились. Оказалось, что старый лифтёр сломался, а новый решительно не понимает, чего от него хочет Мик.
– Шеш-натать! – с нажимом на последний слог повелел тот, оказавшись в лифте. Называть лифтёру номер этажа было его правом и привилегией, добытой в тяжких боях со старшими братьями. Отнять её у Мика без страшного и совершенно неприличного скандала было никак невозможно.
– Простите? – вежливо переспросил лифтёр.
– Шеш-натать! – царственно повторил Мик.
лифтёр повернулся к Уайту.
– Какой этаж, гражданин?
– Он ведь сказал! – Уайт невозмутимо показал глазами на Мика.
– Шеш-натать! – начиная сердиться, повторил Мик.
лифтёр покопался в своей логике.
– У нас такого нет, – сообщил наконец он. – Могу предложить первый, второй, третий…
– Нет-нет-нет, – испуганно перебил его Уайт. – Есть. Он у вас есть.
– Где? – осведомился лифтёр.
– Где-то так над пятнадцатым, – осторожно намекнул Уайт.
лифтёр задумался.
– Шестнадцатый? – уточнил наконец он.
– Да! – радостно закивал Мик. – Шеш-натать!
– Шеш-натать, – медленно повторил за ним лифтёр, задумчиво кивнул и нажал нужную кнопку.
До шестнадцатого доехали молча. Высадили Твика.
– А теперь, – сияя, выдал Мик любимую шутку, – цать пад адним.
– А это над каким? – уточнил лифтёр, демонстрируя недюжинный IQ.
– Не над, а пад, – сурово поправил его Мик. – Пад адним. Цать пад адним.
– Нулевой, стало быть, – предположил лифтёр.
– Мик! – вмешался Уайт, чувствуя, что время расходуется уж чересчур щедро. – Давай подсказку! У него же первый рабочий день. Он так в жизни не отгадает.
– Цать пад адним, только наоборот, – нехотя объяснил Мик, недовольный тем, что приходится подсказывать слишком рано.
– Один под цать? – после некоторого размышления предположил лифтёр.
Уайт покачал головой.
– Один над цать? – спросил лифтёр.
– Да! – радостно заорал Мик. – Отгадал!
Все помолчали.
– А этаж какой? – спросил наконец лифтёр.
В общем, пока доехали до одиннадцатого и высадили там Квика с его школьной формой, пока спустились до третьего и сдали там в детский сад Мика, было уже без пяти минут восемь – в самый раз, если бы работа Уайта находилась в том же здании.
Вот только находилась она совсем в другом месте. Уайт, как и Зет, служил в Очистке.
***
Выскочив на улицу, Уайт в который раз взглянул на часы. Шесть минут девятого, они же – минус три кредита из зарплаты. Полкредита – минута. Он быстро прикинул. Такси обойдётся в пятнадцать кредитов и пять минут. Итого – семнадцать с мелочью. Подземка, на которую у него проездной, обойдётся в двадцать минут, то есть в десятку. Не раздумывая, он двинулся к станции подземки. Эх, вот если бы на машине… Но в этом отношении Уайт был уникален: единственный пеший патрульный Очистки. Не то чтобы он очень любил ходить пешком, и не то чтобы автомобиль ему не полагался – просто Уайт был абсолютно неспособен на нем ездить. Он категорически не мог сдать экзамен на права. Топографический кретинизм, помноженный на патологическую задумчивость, отягчённую злостной безответственностью и прогрессирующей рассеянностью, – вот далеко не полный диагноз, навсегда поставивший крест на его водительском удостоверении. Те пятнадцать попыток, которые он все же сделал, запомнились инструкторам по вождению как самые чёрные дни их службы. Дело кончилось миром: Уайт продолжил топтать землю, а инструкторам предоставил и дальше коптить небо.
Шагая к станции подземки, Уайт механически считал минуты, то есть кредиты штрафа. Каждая минута – полкредита. Очень удобно. После получаса штраф подскакивал до пятидесяти кредитов, но для Уайта это уже была непозволительная роскошь. Он опаздывал постоянно, но по мелочи. Что не мешало штрафу превращаться к концу месяца в очень болезненную сумму. И это при том, что денег и так не хватало. Зарабатывал Уайт прилично, но тратил все равно больше. Основной статьёй расходов были, конечно, дети. У них была лучшая защита, какая только продавалась за деньги. У них были лучшие репетиторы, каких можно было найти в городе. У них все было лучшим – для себя же Уайт с Тесс вечно не могли наскрести денег на самое необходимое.
Однако долго думать о деньгах было не в обычаях Уайта. Особенно по утрам. Особенно осенью. Или летом. Или, смешно сказать, весной. Не говоря уж про зиму. Но сейчас была именно осень – вот на неё мысли Уайта и перескочили, не успел он ещё спуститься в подземку.
Современные города не очень располагают к романтике. Наверняка поэзия есть и в отвесных стенах, бесконечно уходящих в непроглядный вверх и так же отвесно падающих в бездонный низ, и в натянутой между ними зыбкой паутине магистралей, дрожащей под тяжестью тысяч автомобилей, и в миллионах миллионов одинаковых лиц… Наверняка есть, только это какая-то неправильная поэзия. Во всяком случае, не та, которая нравилась Уайту. Он задумчиво осмотрел улицу, и его взгляд тут же выхватил чудом уцелевший клён, невесть кем высаженный умирать в кадке перед подъездом. Он был болезненным, чахлым и очень маленьким, по совести больше напоминая кустарник, чем дерево, но со своей работой – скармливать ветру засохшие разноцветные листья – справлялся неплохо.
Уайт проводил взглядом очередного желто-красного путешественника, отправившегося на плечах ветра пугать прохожих: те, отвыкшие от деревьев, не больно-то понимали, что это летит им в лицо, пригибались, шарахались и уворачивались. Уайт улыбнулся. И вдруг чья-то рука выхватила лист прямо из взгляда Уайта и – протянула другой руке. Влюблённые! Уайт искоса глянул на счастливые молодые лица и моментально выключился из реальности.
Он был изумрудно-зеленый, с головы до ног, – но его не было. Она была ярко-красной, с головы до ног, – но не было и её. Они пели странные песни – их не было. Естественно, они любили друг друга за это. И стоило ей сдвинуть ноги обратно, стоило ему снять её с себя, как только останавливалось их движение – краски тут же бледнели, становясь прозрачными, и они начинали терять друг друга – серые размытые тени на фоне гранёных очертаний этого города. И они испуганно кидались друг к другу и соединялись, обливаясь детскими слезами и грусти и радости, прямо на улице, прямо под ногами потрясённых прохожих, и они, эти безупречные проходящие мимо, сразу же наливались, надувались яростью: «Боже мой, гляньте, я только что чуть не наступил в это…»
И однажды он взял тонкую ладонь своей красной женщины и увёл её. увёл туда, где огромная раскалённая черепаха измеряет небосвод кривым циркулем своих медлительных лап, где небо – безупречно натянутая на воздух нежная синяя кожа – вечно чисто и не знает навязчивой тоски облаков, где ветер любит ласкать женские плечи, а ночь похожа на стаю мохнатых фиолетовых сов с подслеповатыми глазами звёзд. Где нет ничего. Потому что песок – это ничто, и чем больше его, тем он ничтожней – огромная жёлтая песочница для двух блудливых детей, для красно-зелёной головоломки, собрать которую слишком просто, которая сама так любит соединяться…
Уайт очнулся. Перед ним стоял прилично одетый мужчина и оживлённо жестикулировал. Очевидно, замечтавшийся Уайт успел его чем-то разозлить. Обычное дело. Когда нет машины и нет желания смотреть под ноги, непременно на кого-нибудь да наскочишь. Или налетишь. Или столкнёшь. Сшибёшь, собьёшь, обольёшь, пихнёшь, боднёшь, клюнешь или, не дай бог, заденешь. Уайт к этому привык и давно уже с этим смирился, а вот прохожие – никак не могли.
Уайт коснулся наушников, направляя их на мужчину, и фильтр нехотя пропустил чужой голос:
…прёшь, скотина! Ты меня вообще слышишь?
Уайт кивнул, и мужчина просиял.
– Слушай, чувак, ты бледно выглядишь. Тебе обязательно нужен усилитель потенции «Казанова»! Твоя тёлочка будет в шоке! Ты будешь в шоке! Твои соседи – и те будут в шоке! Клянусь, вы все надолго забудете о такой штуке, как сон! Всего два кредита! Ну купи! Купи-купи-купи!