– Привет, Спецназ! – радостно воскликнул дядечка.
– Привет, Горыныч! – ответил брат, и они обнялись. Смотрелось это довольно комично, потому что голова Горыныча была на уровне подмышек Вовки.
– А это… брат твой? – выпуская гостя из объятий, поинтересовался Горыныч.
– Да, Женька.
– Младшой? – он произнёс это с ударением на последний слог, что меня покоробило.
– Нет, младшему пятнадцать сейчас. Это средний.
– Здравствуйте, – я протянул руку.
Горыныч пожал её своей маленькой ладошкой и кивнул за спину:
– Проходите, чего на пороге стоять?
Мы сняли куртки и разулись. И без того маленькая и тесная двухкомнатная «хрущёвка» была заставлена всяким барахлом: книжными шкафами, комодами, тумбочками, коробками, столами. Мой громоздкий брат каким-то чудом проходил между этими завалами, не сшибая углы и ни обо что не ударяясь. Он напоминал мне пожарную машину, разворачивающуюся на парковке малолитражек. Я же, хоть и был на полголовы ниже брата и гораздо уже в плечах, дважды врезался – сначала в косяк, потом в торчавшую из-под стола коробку.
– Чайку с дороги? – Горыныч, не дожидаясь ответа, отправился на кухню.
– Мне без сахара! – крикнул ему вслед Вовка и уселся на диван. Между полкой, которая над ним висела, и его головой остался зазор сантиметра в три. Я с замиранием сердца представил, что случится, когда брат резко встанет.
– Падай! – он похлопал рукой рядом с собой, и я осторожно сел.
– Я его себе не таким представлял, – шёпотом произнёс я.
– Осторожней, у него хороший слух, – предупредил Вовка.
– Слух хороший, но я не обидчивый, – отозвался с кухни Горыныч, и у меня непроизвольно рот открылся: мало того, что я сказал фразу шёпотом, так в комнате ещё работало радио. Чтобы не ляпнуть случайно чего-нибудь лишнего, я решил помолчать. Вовка закрыл глаза и откинулся на спинку дивана, видимо, отдыхая после дороги.
Горыныч нарезал бутербродов, достал маринованных огурчиков, полпирога с курицей и несколько подсохших кусочков сыра. Чай же он заварил ароматный, с чабрецом. Мне после сладких и еле тёплых детдомовских помоев любой запашистый чай казался верхом вкусовой пирамиды.
– Как добрались? – составив еду на доску, которая лежала поверх коробки из-под телевизора, Горыныч придвинул импровизированный стол к нам.
– Нормально, – Вовка взял чашку и отпил. – Давай сначала с делами разберёмся, а потом душевные беседы.
– Обожаю Ермоленко! – Горыныч хлопнул в ладоши. – Хватка что надо! Не зря его все Спецназом зовут: своего не упустит.
Вовка никак не отреагировал на комплимент. Горыныч кряхтя встал и скрылся в соседней комнате.
– Ешь давай, ужинать будем чёрт знает когда, – брат пихнул меня локтем.
– А ты? – я несмело взял пирог.
– Я поохотился, могу не только не спать, но и не есть.
– Хорошо поохотился? – Горыныч нарисовался в комнате с серым конвертом в руках.
– Так себе, – поморщился брат. – Лярва. Хоть и жирная, но…
– Такому богатырю, как ты, надо валькирий и демонов жрать, а ты себя диетами моришь.
– А что Кот? Ничего не слышно от него? – сменил тему Вовка.
– Что от него должно быть слышно? – удивился Горыныч.
– Он там что-то про радиацию говорил. Не проявлялся больше?
– После ранения я о нём вообще ничего не слышал. И про Бешу тоже.
Вовка понимающе кивнул и задержал взгляд на конверте.
– Да, конечно, – спохватился Горыныч и передал конверт ему. – Вот, как просил.
Вовка вынул оттуда паспорт и, раскрыв, прочитал вслух:
– Борчиков Евгений Сергеевич. Нормально.
Далее он вынул загранпаспорт и водительские права. Все были на имя Евгения Борчикова и имели мою фотографию. Где Вовка умудрился её достать – одному богу известно.
– Дурацкая фамилия, – вздохнул я.
– Зато искать не будут. Проверил всех двойников – в базах не значатся, – с гордостью заявил Горыныч.
– Вот и славно! – Вовка передал конверт мне, чтобы я изучил свои новые документы, а сам достал из заднего кармана джинсов узкий почтовый конверт, свернутый пополам, и протянул мужчине: – Пересчитай.
Горыныч вынул стопку пятитысячных купюр и молниеносно пробежался по ним пальцами.
– Тридцать два косаря! Это больше, чем надо, – подытожил он.
– На горючее тебе, – отмахнулся Вовка. – Ты меня очень выручил.
Горыныч хитро прищурился и унёс деньги в комнату, откуда приносил документы. Вернулся он с толстой и потёртой книгой. Я, грешным делом, решил, что это какая-нибудь Большая медицинская энциклопедия.
– Это тебе, Женя, – он протянул книгу мне с таким видом, словно это был торт, а я – именинник.
– Спасибо, – я принял подарок.
Он был довольно тяжёлый. На кожаной обложке золотым тиснением был выдавлен какой-то символ, который потемнел от времени и грязи.
– Что это такое?
– Кулинарная книга. Ты ведь мастер по этой части, – Горыныч сделал жест рукой, как будто что-то помешивая.
Я бросил вопросительный взгляд на Вовку, но тот с невозмутимым видом потягивал чай.
– Ты не сказал ему? – то ли удивился, то ли расстроился Горыныч.
– Что я должен ему сказать? Я сам ничего не знаю, – пожал плечами брат.
– Знаешь!
– Я не уверен.
– Это ясно как день!
– Пусть Шу скажет, – отрезал Вовка.
– Когда ты будешь жить своим умом?! – всплеснул руками Горыныч. – Ничего сделать не можешь без чьего-то одобрения. То Шу ему, видите ли, скажет, то Кот про радиацию сообщит! Ты сам себе хозяин, а не Шу и не Кот!
– Я не мастер в таких делах, ты знаешь, – Вовка помрачнел. – Я ещё многого не знаю, а Шу и Кот – знают. И поэтому я хочу быть уверенным, что не ошибаюсь. В нашем деле ошибаться нельзя.
– Ты Спецназ, а не сапер.
– Это одно и то же. Война везде одинакова.
Горыныч вздохнул и махнул рукой на Вовку. Чтобы не смущать двух ссорящихся своим пристальным вниманием, я открыл книгу и оторопел: она была написана какими-то витиеватыми каракулями.
– Ой… тут ничего не понятно, – я продемонстрировал открытую страницу Горынычу.
– Тебе так кажется. Просто вглядись повнимательней.
Я прищурился, отодвинул книгу от себя, попытался расфокусировать зрение, но ничего не менялось: каракули оставались каракулями и не складывались в понятные слова. Решив, что это какой-то шифр, я закрыл книгу: вдвоём с Вовкой разберёмся.
Закончив чаепитие, мы попрощались с Горынычем и вышли на улицу.
– Безопасней было бы сменить не только фамилию, но и имя с отчеством, но я попросил оставить хоть какую-то связь с прошлым, – вдруг произнёс Вовка. – А что фамилия дурацкая – забудь. Ты ей будешь пользоваться раз или два в год, так что…
– Да я не переживаю, – я видел, что брат был чем-то расстроен, и мне хотелось его подбодрить. – Ты мне поможешь разобраться с этой книгой?
– Не знаю, получится ли у меня, – Вовка потёр переносицу. – Эта книга только для тебя, ты сам должен с ней сладить.
– Что значит «сладить»?
– Увидишь, – брат сунул руки в карманы и ускорил шаг. Я поспешал за ним, как средневековый ученик, опаздывающий в школу, – с огромной книгой под мышкой.
Оставив меня в машине, Вовка зашёл в супермаркет, возле которого стоял «Черик», – купить в дорогу воды и еды. Обратно он хотел ехать без длительных остановок.
– Я думал, что вы с Горынычем помогаете друг другу безвозмездно, – сказал я, когда брат вернулся с большим пакетом с продуктами. – Тридцать с лишним штук за документы – это, мягко говоря…
– Это вторая часть. Первую я внёс, перед тем как поехать за тобой, – хмыкнул Вовка. – Пятьдесят процентов предоплата.
– Шестьдесят штук! – обомлел я. – Дорогая у вас дружба…
– Эти деньги я платил не ему. Я возмещал расходы, – Вовка включил зажигание, и машина тронулась.
Первые шаги
С новым паспортом я мог свободно разгуливать по улицам. Я записался в тренажёрный зал, чтобы заиметь такие же рельефы, как у брата, однако очень быстро понял, что добиться поставленной цели будет непросто. Сергей Ермоленко был настоящим русским богатырём, и Вовка пошёл в него – могучий и высокий. Такое тело только немного подправить – и вот тебе готовый воин. Сергей же Тартанов был сухопарый и к тому же невысокий – всего сто семьдесят сантиметров. И хоть я в росте обогнал отца на десять сантиметров, всё равно понимал, что бицепсов, как у брата, мне не видать. Я потел со штангами и гантелями, но только терял вес, не наращивая мышечную массу.
– Что ты переживаешь? Главное – не объёмы, а сила, – успокаивал меня Вовка. – Ты видел Горыныча? Он в спаррингах меня забивает на раз.
Мне было плевать на Горыныча: я словно в детство вернулся и хотел быть таким, как старший брат. Я тренировался каждый день: бегал по утрам, качал железо, отрабатывал приёмы и удары ближнего боя, но добился лишь того, что рубашки и футболки стали на мне болтаться. А мне хотелось, чтобы они обтягивали мои крепкие мускулы.
В начале марта Вовка принёс домой заготовку для меча: замерить по длине моей руки и весу, а ещё через неделю пришёл с мечом настоящим. Оказалось, он сам довёл его до ума: заточил, выковал перекрестье и украсил рукоять. Я слушал его рассказ, раскрыв рот. Я просто не мог поверить в то, что мой брат способен не только починить машину, но и выковать меч.
А меч, надо признаться, с лёгкостью мог бы считаться произведением искусства. Больше всего меня, конечно, потрясла гарда. На ней в разные стороны смотрели два дракона, и на первый взгляд они были совершенно одинаковы. Но лишь присмотревшись, я заметил, что у одного из открытой пасти свисает раздвоенный, как у змеи, язык, а у другого – вырывается пламя. Смысл этой композиции я понял лишь месяц спустя, а пока посчитал это причудой брата, который решил нестандартно подойти к украшению оружия. Эти два дракона передними лапами упирались в боковину меча, как горгульи на стенах готических соборов, а их тела, переплетаясь, создавали рукоять. Лишь кончики их хвостов расходились в стороны, но неведомая сила снова сближала их, образовывая в навершии рукояти нечто схожее с сердцем.
Впрочем, клинок тоже заслуживал отдельного внимания. Примерно половину его, начиная от гарды, занимали крупные зазубрины с обоих концов. Как пояснил Вовка, у зазубренных клинков больше режущая поверхность и меньше масса, что идеально подходит для начинающих фехтовальщиков. Меня смущало это оружие.
– Не обижайся, Вов, но на дворе третье тысячелетие, и мечи… – я не мог подобрать слова, чтобы не обидеть брата. – Тебе не кажется, что пистолет более функциональное оружие?
Брат в недоумении выпрямился, словно я сморозил чушь.
– Во-первых, против большинства тварей огнестрельное оружие бесполезно: одним оно не причинит никакого вреда, а в других очень сложно попасть, – терпеливо, как маленькому ребёнку, стал объяснять он. – И меч в данных обстоятельствах – единственное оружие, которое позволит сокрушить любого врага.
– Но если тварям пули нипочём, то и холодное оружие не достанет их.
– Холодное – да, но не наши мечи. Дело в том, что при их ковке драконы добавляют в расплавленную сталь свою кровь и используют магические заклинания. Всё это улучшает боевые качества оружия. Даже небольшая рана, нанесённая драконьим клинком, для любой твари в этом мире может быть смертельна. К тому же меч – это продолжение воина. Это его рука, его боевой друг, его история. Он не просто абстрактный предмет – он личность, имеющая человеческие и даже сверхчеловеческие качества. Он будет помогать тебе, будет спорить с тобой. Его можно обидеть и задобрить. Меч олицетворяет твою силу перед врагом. Это не «Макаров», из которого ты можешь отстреливаться, трусливо прячась за выступ в стене. Меч сводит тебя лицом к лицу с врагом, и в этом бою ты должен доказать, что сильнее, что ты имеешь право зваться воином и даже драконом. Кроме того, твой меч будет наполняться силой после каждого сражения, чего не скажешь о пистолете, который ты будешь перезаряжать новой обоймой. Кстати, в этом ещё один плюс холодного оружия: оно никогда не даст осечки, в нём не кончатся патроны и если кому-то удастся, например, отобрать твой меч, то умело использовать его дано не многим. Это не пистолет, где ты просто жмёшь на спусковой крючок.
Речь брата впечатлила меня, но я всё же не смог удержаться от едкого замечания:
– Если меч такой полезный, тогда зачем тебе «Стечкин»?
Сказав это, я испугался, что могу обидеть Вовку. Он пытается донести до меня какие-то знания, а я ерепенюсь. Но брат не обиделся, а лишь небрежно отмахнулся:
– Пистолет нужен для людей. Они будут доставлять тебе массу неприятностей, и, к сожалению, они редко вооружены мечами – в основном пистолетами. Так что тебе придётся говорить с ними на их языке.
Конечно, фехтовать я учился на деревянном мече, потому что стальной тушку курицы разрезал, как бумагу. По неопытности я бы в первую неделю остался без пальцев, ушей и, возможно, устроил бы себе харакири.
Итак, с середины марта моё расписание уплотнилось уроками фехтования. Мне вообще стало казаться, что меня призвали в армию: тренировки, режим, дисциплина, рукопашный бой, вождение, собирание оружия на время, трижды в неделю фехтование, дважды – стрельба в тире. Да, Вовка отдал мне свой первый пистолет – «Макаров» калибром 9 на 18 миллиметров.
– Пока учись на этом, а потом подберёшь себе оружие по характеру, – сказал брат, и я учился на «Макарове».
Штанги и гантели укрепили мускулы, моя рука стала твердой – и для того, чтобы гасить отдачу, и чтобы наносить опасные удары мечом. Мне нравилось, как изменилось моё тело. Пусть я не выглядел мощным, как Вовка, я стал сильнее и мобильнее. Я оттачивал остроту реакции, а мой мышечный корсет помогал достигнуть манёвренности. Вовка уже не мог ударить меня столько раз, сколько ему удавалось в феврале: я уворачивался и бил его в ответ. Этот бешенный ритм придал моей жизни неожиданно приятный вкус, и я уже не так сильно переживал из-за своей внезапной капитуляции. Временами мне казалось, что мой скептицизм вернётся ко мне, как после травмы людям, потерявшим зрение, возвращается способность видеть. Но то были кратковременные вспышки надежды. В остальное время я с любопытством и без тени сомнения внимал рассказам брата про различных тварей. Интерес подогревали и практические занятия: я несколько раз побывал с Вовкой на охоте. Пока что он охотился на паразитов, но обещал мне сафари.
– Ты пока больше человек, нежели дракон, а потому являешься хорошей приманкой для хищников, – гасил моё нетерпение брат. – Боюсь, для меня твоя охота превратится в операцию по спасению рядового Райана.
– И когда я стану больше драконом, чем человеком?
– Когда твоя сущность окончательно проснётся.
Кстати, о моей сущности. Я стал ощущать в себе нечто такое, чего раньше не чувствовал. Поначалу я был уверен, что это сила самовнушения, но с каждым днём мои ощущения становились всё ярче и глубже, и я стал подозревать, что пробуждение во мне дракона не за горами. Этот факт пугал меня и одновременно волновал, как пугало и волновало героев прочитанных мною книг первое свидание.
Первым сигналом, что со мной что-то не так, стали головные боли. Они были такие же сильные, как та, которую вызвал Вовка в ночь после первой охоты. Наверное, поэтому они и случались со мной ночью. Иногда до того, как я усну, иногда я просыпался от невыносимой мигрени и лежал, свернувшись в клубок и дожидаясь, пока меня отпустит. Звать на помощь брата мне было неловко, поэтому я терпел, сжав зубы. Но однажды приступ накрыл меня во время спарринга. Мигрень была настолько сильной, что сбила меня с ног. Я упал на колени, и у меня потемнело в глазах. Боль разрывала голову, словно в неё воткнули топор. Я лишь почувствовал, как брат подхватил меня под руки и уложил на спину. Не знаю, что он сделал, но боль из головы плавно перетекла в грудь, а потом растворилась в теле.
– Давно это с тобой? – строго поинтересовался Вовка, когда я пришёл в себя и сел.
– Второй раз, – соврал я.
– Я же просил сообщить мне!
– Вов, это случилось, когда тебя не было дома. Я хотел рассказать, но забыл.
Брат вздохнул и помог мне подняться.