Птицын предложил жене устроиться на работу или записаться в какое-нибудь сообщество, но Любу ничего не интересовало. Через год жена заявила, что ей надоело жить в коммуналке, и она уходит. На вопрос «куда» Люба ответила просто:
– Наконец-то я встретила того, кому я не безразлична.
Птицын уже давно обо всём догадывался, но старательно гнал от себя дурные мысли и старался отвлечься работой. Когда всё стало ясно, он всё ещё старался казаться спокойным.
– Ты его любишь? – спросил он как бы между делом.
– Да какая теперь разница? Люблю – не люблю…
– Значит, ты от меня уходишь.
Люба напряглась:
– Пока что нет. Ради сына я готова пожить с тобой ещё какое-то время.
– Если ты согласна с ним расстаться… Ну… я про твоего этого… нового, я мог бы попытаться тебя простить.
– Простить… меня? – Люба рассмеялась. – С чего ты взял, что я испытываю вину и нуждаюсь в твоём клятом прощении?
И тут-то Птицына впервые прорвало. Он наорал на жену и обозвал её потаскухой. Люба была женщиной не робкого десятка и в ответ влепила мужу пощёчину. Птицын почувствовал приток крови к вискам. Он замахнулся на жену, но в этот момент в комнату вошёл Максимка и заплакал. Люба, увидев замешательство мужа, тут же заперлась в ванной и включила воду.
– Ты больной… больной урод! Ты мерзавец, негодяй и самый отвратительный тип из всех, кого я знала! – повторяла женщина, издавая истошные стоны.
– А знала ты немало, – рявкнул Птицын, оделся и ушёл, хлопнув дверью. В тот день он с полной фляжкой спирта явился в подвал к Кривову и попросился переночевать.
Михалыч сразу заподозрил неладное – достал из своих загашников банку с килькой, почерствевшую буханку хлеба и пару луковиц.
– Проголодался, что ли? – процедил Птицын.
– Жара доконала, – ответил Кривов, и на столике, усыпанном гильзами, появилась непочатая бутылка «Столичной».
– Садись да рассказывай, – Кривов хмыкнул. – Одной стрельбой душу не вылечишь.
– А покрепче чего есть?
Кривов хмыкнул, сходил в подсобку и принёс литровую армейскую фляжку.
– Медицинский, – сказал он. – Только горло не спали с непривычки.
Птицын, налив в пожелтевший от дешёвого чаю стакан, проглотил не меньше ста пятидесяти граммов чистогана, выдохнул, словно дракон, и откусил пол-луковицы, глотая слёзы.
– А я лучше водочки. – Кривов налил себе и выпил, но лишь чуть-чуть. – А теперь рассказывай.
Птицын вывалил всё как на духу: про их первую встречу с Любой у Спиридоновского пруда, про зимние катания на катке, про первый поцелуй и рождение Максимки. Он говорил долго, время от времени наливая себе из фляги, но на этот раз уже мешая спирт с водой. Так они просидели в подвальчике до утра. Кривов тоже что-то рассказывал о своей умершей жене и двух сыновьях, но Птицын ничего не запомнил из его слов. Потом он проспал в подсобке до глубокой ночи, после чего ушёл.
Домой он в тот день не попал. Сняв гостиничный номер, пробухал три дня и в полуобморочном состоянии отправился на работу. За данное деяние он получил «неполное служебное…»
Вернувшись домой, Птицын не обнаружил ни жены, ни сына.
Позже он узнал, что Люба подала на развод. Теперь она жила в доме какого-то полковника из госприёмки, с которым работала на авиационном заводе. Птицын подписал документы, но периодически навещал Максимку в детском саду. Однако вскоре воспитательница заявила ему, что бывшая жена не желает, чтобы родной отец посещал её ребёнка. Сказала, что она вычеркнула бывшего мужа из своей жизни и жизни сына.
Тогда Птицын снова напился и явился к ним на квартиру, устроив настоящий переполох. Он порвал своему «счастливому» сопернику майку и опрокинул какую-то вазу. Полковник, новый муж Любы, перепугался не на шутку и на следующий день подключил всё своё влияние, чтобы больше не общаться с этим «психом», – именно так он с тех пор назвал Птицына.
На следующий же день Владимира Ивановича вызвали к начальству, потом несколько раз разбирали на партсобрании, грозились исключить из партии и уволить из органов. Птицыну было на всё наплевать, но из этого состояния его снова вытащил Кривов.
На этот раз Михалыч не стал поить Птицына водкой. Он вынул из сейфа целый цинк патронов и сказал:
– Тренируйся. Запах пороха – он и не такие горячие головы остужал.
И Птицын начал палить. Он в тот день расстрелял полцинка патронов. То и дело делал паузы, чтобы пистолет остыл. Потом стрелял снова. От пороховых газов кружилась голова. В ушах звенело, а на сердце и впрямь становилось легче. Он, как и тогда – в их предыдущую встречу, – почувствовал себя пьяным. Он тогда рассказал Кривову всё о себе. Даже признался, что боится покойников и не выносит вида крови.
– Как же ты, Володька, на такой работе – и крови боишься? – удивился Кривов.
– Как увижу её – так чуть в обморок не падаю. Знаю, что всё это блажь, ан нет… Специально смотрю порой на раны и порезы, чтобы себя, значит, пересилить, а тошнота так и подступает, да голова кружится.
– И что же, этого никто до сих пор не заметил?
– Может, и заметили, да вида не подают. Я же, даже если меня и спросят, ни за что в том не признаюсь.
После этого признания Птицыну сразу же стало легче. До этого, кроме самого Птицына, про его странную фобию знал только Женя Янчин, которому рассказала об этом его мать – школьная учительница Птицына, знавшая Володю с малых лет.
С тех пор Птицын больше не беспокоил Любу, лишь изредка через соседей расспрашивал об успехах Максима. Не беспокоил Птицын и нового Любиного мужа. Зато резко переменил своё отношение к окружающим. Теперь от Птицына доставалось всем. Однако в этом были и свои плюсы. Крутой нрав и жёсткость нравились начальству до поры до времени и вскоре помогли Птицыну подняться и выбиться в начальники.
***
Грохот железной двери оторвал Птицына от воспоминаний. Та открылась со скрипом, и сквозь щель показалась похожая на футбольный мяч голова. Вслед за головой в помещение протиснулся и её обладатель.
– Здравствуйте, Владимир Иванович, вот вы где! – Это был Фирсов. – А я вас везде ищу! Поупражняться решили? Очень, знаете ли, одобряю.
Птицын отвернулся, многозначительно кивнул Кривову, прошептал: «А вот и наш Снеговик» и тут же, подойдя к Фирсову, протянул москвичу руку:
– Здравия желаю, товарищ из Москвы!
Фирсов ответил на рукопожатие, тут же подошёл к Кривову и, так же протянув пухлую ручонку, сказал:
– А вы, значит, Сергей Михайлович Кри́вов – инструктор по стрельбе?
– Криво́в, – поправил Михалыч, – Так точно, я и есть заведующий этой богадельней – тиром, стало быть.
– А я Фирсов Кирилл Петрович из Москвы. Наверное, вам уже обо мне говорили.
Кривов понимающе закивал, потом, поджав губы, вопросительно глянул на Птицына.
– Михалыч у нас мастер спорта, стрелок от бога, – пояснил Птицын. – Но вас-то, наверное, этим не удивишь. У вас же там, в Москве, все мастера, в смысле – стреляют мастерски. Кстати, не желаете ли, Кирилл Петрович, поупражняться, так сказать? Заодно и нас, недотёп провинциальных, мастерству проучить.
Птицын протянул Фирсову свой ТТ рукоятью вперёд.
– Михалыч, а ну-ка отсыпь горошка московскому гостю! Пусть постреляет.
Кривов усмехнулся, сунул руку в карман и протянул Фирсову пачку патронов калибра 7,62. Москвич замахал руками:
– Да полно вам, товарищи! Я же аналитик – всё больше бумажки, знаете ли, перебираю. Отчёты, протоколы. – Фирсов хитро прищурился. – Я просто пришёл вас, Владимир Иванович, на совещание пригласить.
Птицын сунул пистолет в кобуру, но Кривов положил руку ему на предплечье.
– Напрасно вы, Кирилл Петрович, от упражнения отказываетесь, – сказал он довольно сурово. – Уж не взыщите! Покажите свои навыки. У меня здесь правило такое: кто в мой тир заглянул, должен не меньше двух магазинов расстрелять. Понимаю, что вы начальство, но всё же…
Кривов незаметно кивнул Птицыну – тот тут же достал из кобуры ТТ, взял пачку с патронами и снарядил магазин.
– Вот, товарищ командир из Москвы, – ухмыльнулся Птицын, – надеюсь, как магазин в рукоять вставлять, вы знаете?
Фирсов по-простецки улыбнулся и снова рассмеялся с похрюкиванием:
– Пробовал как-то.
– Тогда прошу. – Птицын указал мишень.
Фирсов взял пистолет в левую руку, прищурился:
– Вон в того мужика, что ли, попасть нужно?
– Дай-ка я тебе, мил человек, другую мише́ньку повешу. – Кривов подошёл к металлическому шкафу и достал из него большую круглую мишень с чёрным кругом посередине.
Он сходил и закрепил мишень, потом вернулся на исходный рубеж. «И впрямь смешной он, – шепнул Кривов Птицыну. – И то, что на снеговика смахивает, тоже верно». Вслух же сказал:
– Заряжай… и «огонь», что ли.
Фирсов потоптался на месте, неуверенно перехватил магазин двумя пальцами, повертел его…
Птицын уже пожалел, что всё это затеял. Кирилл Петрович присоединил магазин, только с третьей попытки сумел снять оружие с предохранителя, дослал патрон в патронник и вскинул руку. «Стоит скрючившись, пузцо торчит – хоть бы втянул его, что ли», – внутренне негодовал Птицын.
Фирсов держал пистолет левой рукой, целился не меньше минуты, трижды опускал руку, потом вскидывал её вновь. Стоя за спиной москвича, Птицын и Кривов видели, как дрожит его рука.
– Может, вам пистолет лучше в правую взять? – не выдержал Кривов.
– Да какая разница! – жалобно простонал Фирсов. – У меня что правая, что левая – особой разницы нет.
Наконец он нажал на спуск – прогремел выстрел… потом второй…
Даже с места Птицын и Кривов увидели две маленькие дырочки – в левом верхнем и правом нижнем углах мишени. Чёрный круг был не задет.
Фирсов опустил руку, как-то вытянулся вперёд и замер. Птицын и Кривов заметили, что москвич весь вдруг преобразился. Он поднёс оружие к бедру, сделал полоборота корпусом и, не останавливаясь, выпалил все оставшиеся патроны одной очередью. После этого он ловко выщелкнул магазин, снял пистолет с затворной задержки и почти одновременно с этим щёлкнул предохранителем. Фирсов подошёл к Кривову и протянул руку:
– Вы говорили, что нужно расстрелять два. Давайте второй.
Кривов снарядил второй магазин и протянул его москвичу. Тот снова вышел на огневой рубеж и выполнил очередную серию выстрелов; теперь он стрелял с двух рук. Когда дым рассеялся, Фирсов вернул пистолет Птицыну и извиняющимся тоном сказал:
– Я бы сам его почистил, но воспользуюсь правом гостя и предоставлю это вам. Тем более что у нас в первом отделе считают, что обслуживать оружие должен только его хозяин. Правило у нас такое – неписаное. Итак, Владимир Иванович, заканчивайте занятие и поднимайтесь наверх. Стрельба стрельбой, а диверсанты нас с вами ждать не станут. Ваши подчинённые, наверное, уже собрались, ожидаем только вас.
Фирсов покинул тир. Кривов с Птицыным поспешили к мишени.
Все шестнадцать пробоин красовались в самом центре чёрного круга на участке мишени размером с кофейное блюдце.
Глава четвёртая, в которой Фирсов проводит совещание, на котором всё-таки конкретизирует поставленную задачу
Отопления в городе не было уже третьи сутки, но в кабинете было даже немного душно. Миша Стёпин уж расстарался: притащил в кабинет печку-буржуйку и не пожалел для неё угля. На столе стояли чистые стаканы и графин с водой. Перед каждым из участников «сборища» – именно так окрестил сегодняшнее заседание Птицын – были разложены тоненькие папки, рабочие блокноты и остро отточенные карандаши. Однако пока что, кроме Птицына, никто из присутствующих к ним так и не притронулся.
Птицын усмехался, в очередной раз ругая про себя Еленина за всю эту организованную специально для московского гостя показуху. Сам он небрежно крутил пальцами доставшийся ему остро заточенный химический карандаш и время от времени рисовал им на страничках своего рабочего блокнота какие-то фигурки. Формально возглавлял присутствующих сам Еленин, однако сидевший по правую руку от него москвич, конечно же, уже чувствовал себя здесь главным, вот только не подавал виду.
Антон Трефилов всё ещё оставался в больнице, а на освободившуюся не так давно должность старшего оперуполномоченного, которую раньше занимал Женя Янчин, замены до сих пор не нашлось.
Помимо Птицына и Кравца, сегодня на совещании ещё присутствовали Васин и Корниенко – ребята из третьего отдела. Еленин сдержал слово, и к отделу Птицына прикомандировали этих двоих. С учётом того, что основная масса народа воевала на фронтах и людей в отделах не хватало, выделить в помощь Птицыну ещё двух оперативников – это была настоящая щедрость! Вот только Птицын воспринял щедрый поступок Еленина по-своему. Во-первых, он тут же обвинил начальника в бесхребетности. Ведь когда он до этого просил людей, чтобы организовать «наружку» за Пашей Кастетом, Еленин даже не почесался. Теперь же, с приездом москвича, он тут же решил прогнуться. Во-вторых, Птицын терпеть не мог Васина за его въедливость.
Артём Сергеевич – именно так его называли буквально все, от дворника до самого начальника Управления – никогда не носил на лице щетины, всегда был наглажен и накрахмален, держал спину ровно, точно проглотил кол, и смотрел на окружающих, словно на пыльные ботинки, которые нужно немедленно почистить.
Второй прикомандированный оперативник – Георгий Емельянович Корниенко, – несмотря на довольно грозный вид, напротив, был слегка простоват. Он был уже немолод. Его пышные усы полностью закрывали рот и половину подбородка. Помимо украинского говора, Жора сильно шепелявил, то и дело шмыгал носом, кряхтел и моргал своими глазищами, беззлобно взирающими на собеседника из-под густых бровей. На Управлении все называли его просто Жорой, а за глаза дразнили Тарасом Бульбой. Несмотря на всю свою комичность, Жора являлся настоящей грозой преступного мира города Куйбышева, потому что был до безобразия силён.
Как-то раз при задержании преступника – молодого верзилы, который бросился на Жору с опа́ской1 в руке, – тот перехватил кисть здоровяка, вывернул её с хрустом и так огрел парня кулаком по лбу, что тот потом месяц пролежал в лазарете со сломанной рукой и закрытой черепно-мозговой травмой. Жора был покладист со своими, а с преступниками грозен и свиреп. Это было не так уж и плохо, но Птицын считал Жору слишком неповоротливым, а значит, не считал, что от этого украинского верзилы будет особый прок. Ему для дела нужны ищейки, а не громилы. Однако пусть это теперь беспокоит Фирсова, ведь, как считал сам Птицын, теперь оперативно-поисковую группу номинально возглавляет именно московский гость.
Ноздри всё ещё немного щекотало от пороховых газов, перед глазами то и дело всплывала изрешечённая пулями мишень. Птицын понимал, что зависть – не самое хорошее чувство, но его аж коробило от того, что этот лысый Снеговик сумел так «умыть» его на пару с Кривовым. Вот тебе и Снеговик! Подобного Птицын не видел никогда. До сих пор лучшим стрелком из всех, кого он знал, Птицын считал самого Михалыча, но тот был всего лишь бывший спортсмен, а Фирсов, по всей видимости, был стрелком совсем другого плана. Скорость и меткость, которые продемонстрировал в тире москвич, просто поражали. Понятно, что их готовят по особым программам, но вот чтобы так…
Совещание начал Еленин. Он ещё раз обрисовал задачу и представил московскому гостю Васина и Корниенко.
Пока говорил Еленин, Птицын слушал речи начальника вполуха, но когда заговорил Фирсов, Птицын невольно оживился.
– Ну что ж, поскольку оперативно-поисковая группа сформирована и утверждена, можем, пожалуй, начать. Поскольку все уже представляют основную задачу, можем перейти к деталям. Вот… – Фирсов раскрыл лежавшую перед ним папку и предложил сделать то же самое остальным.