Нателла: Вот видишь? Я же говорила тебе, что мы не пара; а ты не верил.
Эсхрометр: Пи-и-ип!
Нателла: Это ты меня материшь?
Барбышев: Ты что? Я не матерился.
Нателла: Врёшь!
Эсхрометр: Пи-и-ип!
Барбышев: Честное слово.
Эсхрометр: Пи-и-ип!
Барбышев: Это точно не ты?
Нателла: Сейчас ударю. Больно будет.
Эсхрометр: Пи-и-ип!
Барбышев: Нателла, погоди, я догадался!
5
…В 12:30, после перерыва, нас ожидает доклад одного из открывателей эсхрометрии Л. В. Барбышева. Тема доклада: «Детериорация этического поля».
Краткое содержание: эффект Барбышева-Искандарашвили наблюдается не только при произнесении ненормативной лексики. Похожий эффект был зарегистрирован в присутствии человека, испытывающего чувство глубокой досады, сопряжённое с агрессией. Описывается эксперимент, позволяющий подтвердить возникновение эффекта в этом случае. Кроме того, приводится новый результат: после возникновения эффекта Барбышева-Искандарашвили наблюдается общее падение напряжённости этического поля. Это изменение невосстановимо.
6
– Ну чё?
– Ага.
– Шёл бы ты домой, Барбышев, всё равно от тебя толку никакого.
– А от тебя?
– Держусь, не конец света пока.
– Но ты понимаешь, на что мы набрели?
– Ну, на очередную дырку в озоне.
– Так вот именно!
– Но ведь с дыркой-то живём пока! Сколько всего ужасов напредсказывали. Ты…
– Нател, но…
– Ша, Лёнька. Лучше скажи, как мы единицу измерения назовём, а то послезавтра последний срок.
– Я про себя называю её «один …й».
«Пи-и-ип!» – сказал эсхрометр.
– Лёнька, давай серьёзно. И вообще, давай попробуем завязать материться, раз уж мы поняли, чем это грозит, а?
– Попробую. Привык уже, трудно. Что, и «один хрен» нельзя? Видишь, и эта зараза не пищит.
– Лёнь, теперь представь себе, как ты лезешь на кафедру и говоришь: «Наблюдалось возмущение приблизительно хрена с два».
– Ну ты даёшь, Нателка! О, погоди, я придумал… я такую штуку придумал…
– Что?
– Возьми наши с тобой инициалы. Только вначале фамилию, потом имя. Без отчества.
– Ну? Барбышев Лион, Иска…
– Видишь? Получается БЛИН! Один блин.
«Пи-и-ип!» – сказал эсхрометр.
– Чего пищишь, скотина? От хрена не пищал, а блин тебе не понравился?
– Это он не на тебя, а на меня. «Чувство глубокой досады, сопряжённое с агрессией». Нам делом заниматься, а ты дурака валяешь.
7
…Полученная единица измерения названа нами бодуэном, в честь лингвиста И. А. Бодуэна де Куртенэ (1845–1929). В частности, возмущение в 1 бодуэн на поверхности площадью в 1 квадратный метр понижает интенсивность этического поля на 1 кирлиан.
Отметим, что значения глобальной напряжённости этического поля Земли, замеренные нами 14 июня прошлого года [4] и 14 июня нынешнего [11], отличаются на 241.1 секстильонов кирлиан: 132.6 в прошлом году и 108.5 в нынешнем. Мы предположили, что падение напряжённости вызвано негативными эмоциональными выбросами человеческого происхождения. В течение месяца мы провели аэроэсхрометрические измерения над поверхностью земного шара. Количество негативных эмоций (в бодуэнах в секунду) приведено в таблице А. Как можно видеть, значения колеблются от нуля (в некоторых районах Тихого океана) до 27 (например, в центре Москвы). Среднее значение негативных выбросов составляет полтора бодуэна в секунду. Учитывая поверхность земного шара (0.51 квадрильонов квадратных метров) и количество секунд в году (365×24×60×60 = 31 536 000), общий негативный выброс за год должен сжигать 24.125 секстильонов кирлиан этического поля, что (при ошибке измерений Ђ8%) соответствует независимо измеренной величине.
Выводы:
а) падение напряжённости этического поля Земли является исключительно результатом негативных выбросов человеческих эмоций;
б) если интенсивность выбросов (полтора бодуэна в секунду) сохранится неизменной, через 4.5 года следует ожидать полного исчезновения этического поля вокруг земного шара. Последствия этого в рамках существующей теории предсказать невозможно.
8
– Лёнь, иди сюда скорее! Я всё поняла. Ой, классный букет, спасибо, Лёнь.
– Нателла, я хотел тебе сказать…
– Я тоже хотела тебе сказать, я вдруг ночью поняла…
– И я ночью понял. Но давай ты раньше.
– Хорошо, Лёнь. Помнишь в Библии древо познания добра и зла?
– Д-да…
– А потом потоп?
– Да, Нателла, да.
– Понимаешь, мы же выяснили, что этическое поле даёт живому организму интуитивное ощущение добра и зла. Это и есть яблоко! Представь себе, что первобытные люди испытали уже когда-то исчезновение поля, а потом оно опять появилось. В легендах это могло отразиться как история с яблоком. Это и про бутылочное горлышко всё объясняет, помнишь, когда из всех человекообразных только гомо сапиенсы выжили, которые кроманьонцы с неандертальцами, а прочие не прошли. И Ева генетическая оттуда, помнишь?
– Да, да.
– А потом что-то произошло и поле снова исчезло, это был потоп. Всемирный. Я не знаю, что такое Ноев ковчег, но выжившие люди как-то смогли возродить поле… Я даже думаю, что у них была какая-то технология, а потом она исчезла, как у Азимова, помнишь?
– Да, да, помню.
– Ну вот, если через четыре года будет опять потоп, может, нам удастся придумать какую-то технологию восстановления поля?
– Может быть.
– И построить такой ковчег, и спасти кого-то.
– Да, наверное.
– А теперь давай ты, Лёнь, выкладывай, что ты ночью понял.
– Да ничего я не понял.
«Пи-и-ип!» – сказал эсхрометр.
9
Новости науки. Наши соотечественники, тридцатичетырёхлетний Лион Барбышев и двадцативосьмилетняя Нателла Искандарашвили номинированы на Нобелевскую премию по физике за создание и развитие эсхромо… эсхо… извините, пожалуйста. За создание и развитие эсхрометрии. Вчера на пресс-конференции Барбышев пожелал своей коллеге войти в книгу рекордов Гиннеса как самому молодому лауреату. Наш корреспондент сообщает, что Нателле Давидовне это не удастся, даже если премия будет ей вручена: в 1915 году Нобелевскую премию по физике вместе со своим отцом получил Вильям Лоуренс Брэгг, которому было всего двадцать пять лет. Тем не менее от души желаем нашим учёным успеха в Стокгольме. А теперь – о спорте.
10
– Лёнька, выходи за меня замуж.
– Что?
– Тьфу, прости! Я действительно не хотела. Женись на мне! Я хочу.
– Ты… чего вдруг?
– А ты разве не хочешь?
– Я всё время хотел, а теперь боюсь.
– Так ты не бойся. Я поняла, что если мне предложат выбросить на…
«Пи-и-ип!» – сказал эсхрометр.
– Извини, не хотела. В общем, не нужна мне никакая наука, если ты со мной не будешь, Лёник. Я эту штуковину молотком изобью.
«Пи-и-ип!» – сказал эсхрометр.
– Извини, это я негативную эмоцию выбросила. Я буду хорошая, я тебя изводить не буду… только по четвергам, ладно?
– …Эх, Нателка… Нателка… белка…
– Меня в школе звали Тарахтелка. Нателка-тарахтелка. А белка – это можно. Белка – это ничего. Я покрашусь в белый цвет, потому что белка… к Нобелевской церемонии.
– Как к церемонии?
– Ты что, с ума сошёл? Нас же выбрали.
11
Наши славные предшественники, стоя в этом зале, использовали Нобелевскую лекцию для описания теорий и опытов, открывающих человечеству новый взгляд на мир. Юджин Вигнер сказал с этой кафедры: «Физика не пытается объяснить природу. Она пытается только объяснить закономерности в поведении вещей». Закономерности, которые обнаружили моя жена и я, находятся на стыке естественных и социальных наук. С беспристрастностью, свойственной физическим законам, они сообщают нам о грядущем бедствии, подобного которому наша планета не видела уже многие тысячелетия.
С момента первых эсхрометрических замеров поверхности Земли уровень человеческого негатива в среднем не уменьшился: полтора бодуэна в секунду. Но треть срока, предсказанного нами полтора года назад, уже прошла. Через три года Земля останется без этического поля, а человечество – без интуитивных представлений об этике.
Мы верим, что такое уже происходило на Земле. Мы думаем, что легенды о Всемирном потопе и падении Атлантиды являются доисторическим отголоском гибели предыдущей цивилизации нашей планеты: гибели от этического голодания. Мы верим, что священные книги древних народов несут в себе частичное противоядие – в виде непреложных этических законов-заповедей, выполнение которых замедляет детериорацию поля.
Мы не знаем, возможна ли жизнь без этического поля. Мы даже не знаем почти ничего о происхождении этого поля. Насколько разница между жизнью сто лет назад и в наши дни обусловлена тем, что тогда поле Земли было, по-видимому, в десятки раз мощнее? Мы знаем, что и тогда случались войны, кровопролития, преступления, наконец, охота ради развлечения.
Мы считаем, что необходимо срочно мобилизовать все ресурсы для исследования этой проблемы и способов её решения. Мы охотно жертвуем на это всю сумму нашей премии, как и сумму полученных нами за два последних года четырёх международных наград: мы опасаемся, что через три года эти деньги будет некуда вкладывать.
Пока способ не найден, мы хотим обратиться к жителям Земли с наивным и почти безнадёжным призывом: не будьте злыми! Впервые слова «доброта спасёт мир» становятся не фигурой речи, а реальным физическим законом.
12
…В центре сунэгбар-тусейбожа горел огромный противный тув, от которого медленно расползались ручейки разноцветной лавы. Все тавры, стоящие в очереди – их было не больше десятка, – грелись около этого тува, а люди – не меньше пятидесяти – предпочитали прятаться от жары по углам, где специально для них работали кондиционеры.
Павел неожиданно подумал о таврах без раздражения. В самом деле, чего раздражаться? Спасли, приютили до поры, обогрели… да, обогрели, не то слово… теперь охлаждают. Кондиционеры охлаждали температуру до плюс сорока пяти градусов – ещё чуть-чуть, и ни один тавр не мог бы находиться в помещении. Терпят ради нас, хотя сунэгбар-тусейбож был построен для своих. Настоящие ангелы небесные, хоть и с рогами. Вот что значит сильное – как его бишь? – этическое поле.
Было и ещё одно приятное нововведение: на входе под надписью на местном языке красовалась самодельная, но приемлемая вывеска «БЮРО ПО ТРУДОУСТРОЙСТВУ». Заодно вспомним, как это называлось там, у нас, хмыкнул про себя Павел. В прошлом году, в общежитии для эвакуантов, девушка по имени Вита ловко рифмовала: «Сунэгбар-тусейбож / для меня непригож, / не хочу я расстаться с последней из кож…» Вообще язык изо дня в день засорялся таврскими словами; Павел от души похвалил себя за то, что, думая только что о кондиционерах, не назвал их жейтрадуннами.
Стоящий у входа бейшерр (ну да, как это по-нашему сказать – привратник? Швейцар? Охранник?) был человеком; его приветливое лицо было чем-то знакомо Павлу – то ли по общежитию, то ли ещё по той жизни. Бейшерр приветствовал безработных тавров и людей – каждого на своём языке – и раздавал всем анкеты.
– Лижандоожзкии! – раздался голос из-за одного из столов.
– Левандовский, – машинально поправил Павел и уселся напротив чиновника.
Это была тавриха, а не тавр – совсем недавно он твёрдо научился их различать по форме рогов. Поверх мохнатого тела на таврихе было некое подобие шубы, и всё равно она дрожала от холода.
– До-обрый де-ень, меня зовут Жнурр, – сказала она.
– Павел, – отрывисто произнёс он, хотя понимал, что его имя ей известно. – Я учитель физкультуры.
– Учи-итель физкульту-уры… – проблеяла Жнурр. – Есть заявки. Но вы можете работать при комнатной температуре?
– Шестьдесят градусов? Боюсь, что нет.
– Вот ви-идите… О! В Агайбагде хотят организовать школу-интернат для ваших детей, и там может понадобиться учитель.
– Я слышал про ваш Агайбагд, – огорчённо сказал Павел. – О нём все слышали, вот беда. Там уже наверняка сто таких же, как я, слетелось… и половина, наверное, с блатом.
Жнурр сочувственно поглядела на Павла.
– Я не знаю, что такое «бла-ат», но, если там вы и сто таких, как вы, нет никакой причины выбрать не ва-ас. А вот если там будут сто таких, как вы, но вас там не бу-удет…
– Я понял, спасибо. Пошлю биографию.
– Искренне желаю вам успе-еха. Вы в каком городе жили там?
Павел ответил.
– О, так интере-есно: я видела альбомы! Музеи, произведения искусства, архитектура, восхити-ительно! Прекрасный город…
– Был, – сказали они хором и попрощались друг с другом.
По дороге на выход Павел ещё раз поглядел на симпатичного полузнакомого бейшерра – тот объяснял пожилой таврихе с выцветшим мехом, как заполнять анкету.
– Слушай, приятель, – окликнул его Павел. – Ты откуда так здорово по-ихнему выучился?
– Так я же в Байдажерне учусь, на физфаке.
– Молодец! – одобрил Павел. – А здесь тогда чего работаешь?
– Деньги нужны, – улыбнулся бейшерр. – Стипендия есть, но её не хватает, а у меня жена… на восьмом месяце.
– Крут! – диагностировал Павел. – Ты ж, наверное, мой ровесник?
– Мне сорок, – ответил бейшерр.
– И мне сорок! – обрадовался Павел. – А ты там чем занимался?
– Работал в институте, – весело сказал бейшерр. – Но тут наука такая, что нам ещё учиться и учиться.
– А я в школе работал, – сказал Павел. – Ладно, мне бежать пора. Меня Павел зовут. А тебя, кажется, Леонид?
– Почти, – сказал бейшерр. – Не Леонид, а Лион. Можно Лёней.
Мерси Шелли
Голос
Рассказ
Жил да был Голос. Он жил в телефонных проводах. Вернее, так: он жил в телефонных проводах, потому что больше нигде жить он не мог. Выражаясь более современным языком – у него не было Постоянного Носителя. Так бывает, хотя и не часто.
Откуда же взялся Голос? Мы не знаем. Может быть, возник сам собой. Говорят, что-то подобное может случиться, когда количество электронных переключателей на телефонных станциях мира достигнет некоторого критического порога – что-то вроде числа нейронов в человеческом мозге. А может, всё было и не так. Возможно, это был чей-то потерявшийся Голос. По крайней мере, самому Голосу второе предположение нравилось больше – это оставляло надежду на то, что он найдёт-таки свой Носитель.
Но найти было не так-то просто. Все люди, пользовавшиеся телефонами, имели свои собственные голоса, а наш Голос был очень ненавязчивым. То ли из боязни, что его обнаружат, то ли от какой-то особой природной скромности он никому не хотел мешать. Однако время от времени ему приходилось чуточку нарушать это правило…
Чтобы не умереть.
Дело в том, что Голосу нужно было всё время говорить, а точнее – разговаривать. И поскольку никого другого в проводах не было, он мог разговаривать только с людьми, которые пользовались телефонами. Конечно, он не говорил им, кто он на самом деле. Он просто изображал других людей. За свою не очень долгую жизнь (мы полагаем, что он родился в 60-х годах в Соединённых Штатах – но никто, конечно, не знает точно)… так вот, за всё это время он прослушал уйму телефонных разговоров и мог при желании прикинуться и маленькой обидчивой девочкой из Норвегии, и иранским полковником авиации в отставке, и любым другим человеком.
Сам он почти никогда никому не звонил. Только в крайних случаях, когда ничего другого уже не оставалось. Тогда он звонил кому-нибудь наугад и делал вид, что не туда попал. Или что он проводит телефонный опрос на тему: кого вы больше любите – кошек или собак? «Пежо» или «Тойоту»? Были у него и другие игры подобного рода. Но, как мы уже сказали, он был очень ненавязчивым Голосом, и делал так только тогда, когда больше говорить было не с кем. А говорить, точнее, разговаривать, было для него самым главным в жизни.
К счастью, телефонная система мира была огромной и шумной: в среднем, каждую минуту на планете происходило около шестисот двадцати тысяч телефонных разговоров. Голос слушал и выбирал. Услышав, что где-то включился автоответчик и голосом хозяйки телефона сообщает, что никого нет дома, Голос мчался по проводам к этому телефону, и – оп! – звонящий на том конце провода слышал, что хозяйка телефона, прервав свой автоответчик, отвечает сама. Конечно, это был Голос. Он переключал звонящего на свою линию и отвечал ему нежным голосом его девушки: «Ой, привет, я только вбежала, слышу – а ты уже мой автоответчик ругаешь!»