Наташа была уверена, что ее мама – самая красивая женщина в мире, и во всем ей подражала. Даже играла в игры, связанные с медициной («лечебки»), и мечтала стать врачом.
Увлеченность учебой не мешала Наташе оставаться нормальным, веселым и даже шаловливым ребенком. После переселения Наташиного дяди в Москву Наташа резвилась со своим братом-одногодкой Володей. Дедушка, Антон Федорович, будучи великолепным столяром, построил дом в поселке Березки на загородном участке, полученном Наташиным папой в ЦК (построил, видимо, в середине 1950-х годов). На даче дети спорили за право сидеть у окна, Володя применял силу. Наташа плакала, бабушка ее жалела, наказывала парня. Преодолев взаимные претензии, Наташа с братом сбрасывали через окно птицам кусочки хлеба и даже кашу, которую не хотели есть. Антонина Тихоновна поручала детям полоть клубничные грядки. Натуля как дисциплинированная девочка приступала к делу, а Володя артачился, заявляя: «А бабушка в Баку говорит, что я должен не работать, а отдыхать на даче!».
Получив однажды очередное задание от бабушки, Наташа не смогла выполнить его вовремя и решила замести следы: подвела стрелки на красивых старинных часах (сейчас эти часы стоят в квартире Тамары Григорьевны).
Был еще случай, когда Натуля вслед за киногероиней начала петь в кинозале в полный голос. И была уверена, что ее никто не слышит и она никому не мешает.
Или еще такой забавный эпизод из Наташиного детства. Писали в школе диктант, в нем была фраза о красивом солнце над Москвой. Наташа поинтересовалась у учительницы: «А что солнце в каждом городе свое, в одном красивое, а в другом нет?!».
Во дворе Натуля игралась с девочками в куклы, которые они заранее прятали в подъездах. Большой интерес вызвало у Наташеньки появление телевидения. Своего телеприемника у Корсаковых не было (не доставало средств на его приобретение), и девочка с родителями ходили в гости к высокопоставленному чиновнику Виктору Валерьяновичу Борисоглебскому и его супруге Виктории Валерьевне наслаждаться этим «чудом техники». Телеприемник был самый примитивный, «КВН» с линзой, но удовольствие его программы доставляли огромное.
Было у Наташи и такое хобби, как переписка с иностранными друзьями. Она нашла в своем архиве два письма, которые получила из КНР в далеком 1960 году. Письма от детей из поселка Суйлин в провинции Хэйлунцзян. Оба послания завершаются поговоркой о соловье, ждущем лета. Содержатся в них лозунги о вечной дружбе между русскими и китайскими братьями, об успешном строительстве социализма в КНР и «великом коммунистическом строительстве в СССР», рассказывается об «усиленном, систематическом и очень полезном» изучении марксизма-ленинизма и произведений товарища Мао Цзэдуна. Из второго письма выясняется, что Наташа, в свою очередь, направляла в Китай письмо и в придачу открытки, значки.
А я недавно наткнулся на письма девочки из Чехословакии, адресованные Наташе. Вот они:
12 ноября 1959 г. Цвета Штастна, чехословацкая школьница (Збраслав, Чехословакия):
«Дорогой незнакомый друг!
Посылаю тебе сердечный привет из Чехословакии. По случаю месяца чехословацко-советской дружбы и я хочу найти себе друга в Советском Союзе, с которым хотела бы переписываться. Мне скоро будет 14 лет. Учусь я в восьмом классе девятилетней средней школы города Збраслав, который находится в 14 километрах от нашей столицы – Праги. Наш город небольшой, но красивый. Я его очень люблю. Здесь живет около шести тысяч жителей. На краю города течет река Влтава, а недалеко в нее втекает речка Бероунка.
…В центре нашего города находится небольшая площадь с маленьким парком и памятником павшим героям за нашу свободу. Недалеко находятся могилы советских бойцов. Мы там 7 ноября, в день Великой Октябрьской социалистической революции, положили большой венок с цветами. Мы благодарили Советскую Армию за наше освобождение в 1945 году!»
8 апреля 1960 г. Цвета Штастна, чехословацкая школьница (Збраслав, Чехословакия):
«Здравствуй, дорогая подруга Наташа!
С чистосердечным приветствием к тебе твоя подруга Цвета. Наташа, я твое письмо получила 6.4.1960. За письмо и за открытки я тебе очень спасибо. У нас уже 15° тепла. Сегодня мы писали контрольную работу из русского языка. Русский язык у нас учит учитель Валерий Гаскевич из Белорусской Республики.
Я была в горах, где я (ходила) могла кататься на лыжах. За неделю я буду играть на концерту…»
…Шли годы. Наташа взрослела, набиралась знаний, опыта, становилась серьезнее и оставалась чистой помыслами и в чем-то наивной девочкой. Я листаю школьные дневники Наташи Корсаковой за 8-й, 9-й, 10-й, 11-й классы и поражаюсь: почти на каждой странице пятерки. По математике, литературе, черчению, истории, анатомии, химии. А как Наташа писала сочинения! Ее даже прозвали Белинским за глубину мыслей и высокий стиль сочинений. Вот одно из них:
1963 г. Москва (10 кл. «Б»)
СОЧИНЕНИЕ НА ВОЛЬНУЮ ТЕМУ
Всякий раз, когда остаешься наедине с самим собой, начинаешь о чем-нибудь думать. Так было и в тот вечер. Я оставалась дома почти 2 дня одна: все мои были на даче. Я думала о теме моего сочинения, о том, что в сочинении не хочется быть надоедливым и назойливым, но почему-то получается всегда именно так. Даже самые искренние и интересные мысли оказываются почему-то надоедливыми. Думала о писателях, которые в своих произведениях могут установить контакт не только с одним читателем, а с миллионами людей, и не только на данный момент, а и на годы, десятилетия, а порой и столетия вперед. И все потому, что они пишут не о себе, а о людях, и если даже пишут о себе, то предназначено это многим людям, ибо написанное учит, волнует, воспитывает.
За окном шел мелкий дождь, в комнате тихонько говорило радио, которое я, конечно, слышала, но не слушала. Я была одна. Целый день никуда не выходила и ни с кем не говорила, находилась как бы вне времени. Из этого состояния меня вывел только голос Левитана, который должен был зачитать приказ Министра обороны СССР Малиновского. При этих словах сердце у меня упало в ожидании какого-то чрезвычайного сообщения, ошеломляющей вести… Но… это оказалось поздравление советским танкистам.
Так я поймала себя на подсознательной неуверенности в благоразумии наших соседей, для многих из которых, людей сильных мира сего, личное будущее выше будущего, да и настоящего всего человечества. В своем романе «Зима тревоги нашей» Джон Стейнбек пишет, что когда человеку становится не под силу решить какой-нибудь вопрос, то он может не думать о нем – это его спасительная возможность, но тогда эта неразрешимость уходит в его подсознание, смешивается со многим другим, что там живет, и так рождаются случайная тревога, недовольство и чувство вины. Хотя, подумав о жизни, я верю, что войны не будет.
Я мечтаю о своем будущем, строю многие планы, я даже уверена, что выполнение моих целей зависит целиком от самой меня, а не от аппетита кошелька капитализма. Я уверена в этом. Люди мира не хотят войны, они не хотят подчиняться зоологическим законам Запада, они не хотят стать рабами доллара, они не желают и не пойдут на сделку с собственной совестью, чтобы стать жертвами волков империализма. И они не будут ими, потому что их большинство. О мире мечтают маленький мальчик («Пусть всегда будет солнце…»), молодежь («Мы за мир…»), отцы и деды, воевавшие в гражданскую и отечественную войны. Мир завещан самым святым – жертвами войны, борцами за мир, а эти заветы для человечества – святая святых. Мир завещался теми, кто сейчас «лежит под березами», кто возвышается памятником в Берлине, теми, чья кровь полила всходы мира. Имена их – Неизвестные солдаты.
Думая о мире и войне, мне вспомнилось одно кладбище, благодаря посещению которого я почувствовала, что такое фашизм, что такое война. Поэтому темой моего сочинения будет Пискаревское кладбище.
* * *
Сегодня мы первый день в Ленинграде. На улице, конечно, дождь. Но это даже здорово: по крайней мере, мы теперь сами видим климатическую эмблему города. Мы едем по улицам Ленинграда, такого неулыбчивого и даже хмурого сегодня (осеннего, несмотря на июнь месяц). За стеклом автобуса пробегают дома, люди, я невольно сравниваю город с Москвой, и кажется, что сердце человеческой жизни Ленинграда бьется медленнее, чем у Москвы. Вскоре изморось сменяется проливным дождем, стекло окошка расплывается, ничего не видно.
Я не знаю, куда мы едем, но когда дождь ослабевает, видно, что мы уже близки к окраине города, мы безмятежно сидим около окон, не ожидая, что через несколько минут нас ожидает самое большое, сильное, незабываемое впечатление в жизни. Оказывается, мы едем на Пискаревское кладбище. Но подъезжая, мы не видим обычного купола кладбищенской церквушки, леса крестов, не видим даже ни одной стелы с надписью. Как преддверие кладбища нас встречают два маленьких зданьица, подобные портикам. Они чем-то похожи на часовых своей строгостью и каменной неподвижностью.
Кратко осмотрели стенды фотографий, с которых на нас смотрят с надеждой, укором, горем и мольбой глаза голодного ребенка. Эти глаза укоряют того, кто затеял это смертоубийство, кто убил его мать, отца, его друга мать и отца, убил многих матерей и отцов на Земном шаре, они горюют о тех погибших, они надеются и молят о защите. К нам обращены старшие поколения ленинградцев, но в них уже нет никакой надежды, и, что самое страшное, в них почти погас огонек жизни.
В этих павильонах мы узнали, что Пискаревское кладбище – кладбище жертв обороны Ленинграда (1941–1944 гг.). Сколько неподдельного горя и скорби в лицах этих людей, да и откуда здесь быть подделке, если пишет одна маленькая девочка: «Вчера умерла мама», а до этого умерли все родные и близкие. Голод, как вампир, высасывает из людей последние соки жизни, скоро костлявые руки смерти навсегда сомкнутся на них. Смерть в те дни ходила по Ленинграду тоже чудовищно голодной. Привыкнув набивать свое бездонное брюхо жертвами Первой мировой войны, восстаний и революций начала века, она уже более десятка лет перебивалась старыми запасами. А теперь ей ничего не стоило погасить еле теплящийся огонек жизни в этих голодных людях.
По Ленинграду в те годы ходила, бродила Смерть.Сколько цветущих жизней она забрала, Смерть.А те жертвы боялись, боялись тебя, Смерть?Нет, они лишь презрели эту Смерть!Ты знай, они презрели тебя, Смерть!Зачем, расковав, по миру тебя пустили, ведь ты – Смерть?Но почему все же им, жаждущим жизни, дали Смерть?Это вы, претенденты на суперменов, только вы заслужили кару – Смерть!!!А теперь перед нами тянулось каменное поле бесчисленных могил. Это было кладбище жертв обороны, на котором покоится 1/3 тогдашнего населения Ленинграда. Чудовищная, ошеломляющая цифра, по-моему, невозможно представить…
Мы стояли на длинных каменных ступенях, а перед нами тянулись две широкие дорожки из бетонных плит, которые вели взгляд вперед и тем самым делали акцент на дальней стене кладбища и громадной гранитной фигуре женщины, статуи, символизирующей Родину-Мать. По-прежнему моросит то слабый, то сильный дождь; небо серое-серое, какое-то свинцовое и по виду, и по цвету, нависало над нами. Серый день гармонировал с серым камнем могил, усугубляя наше самопогружение (все ушли внутрь себя). И тяжелые, западающие в сердце звуки симфонии Бетховена (да, он был здесь очень нужен).
Мы, спускаясь по ступеням, еще издали заметили язычки пламени вечного огня (неугасимого ни ветром, ни дождем) – символа вечной памяти о погибших. Иногда язычки пламени становятся еле заметными, кажется, что оно вот-вот погаснет, но постепенно огонь разгорается вновь и вновь.
Мы идем по кладбищу, такому ровному, одинаковому, как будто поле битвы после сражения, облаченное в камень. Шаг за шагом, мимо могил по мокрым серым плитам дорожек мы приближаемся к сильной, непоколебимой гранитной фигуре, как бы венчающей все кладбище и царствующей над ним. Памятник обрамляется стеной с надписью: «Родина-Мать не забудет вас…». У стены много цветов, но они не нарушают суровую гармонию кладбища своей яркостью, а, чем-то похожие на слезы на сером лоне камня, дополняют ее. По-прежнему дождь, по-прежнему звучат тяжелые, срывающиеся аккорды, только в горле какой-то упрямый комок, рвущийся наружу, в ушах звучат слова «Реквиема»:
Не плачьте!В горлеСдержите стоны,Горькие стоны.ПамятиПавших будьте достойны!Убейте войну!Прокляните войнуЛюди Земли!Мечту пронеситеЧерез годаИ жизнью наполните!..Но о тех, кто уже не придетНикогда, –Заклинаю, –Помните!Обратный путь мимо тех же могил, мимо Вечного огня, последний взгляд назад: кажется, что все кладбище находится под воображаемыми крыльями памятника; это Родина-Мать охраняет погибших, так же как они в 1941 году охраняли свою Родину и отдали жизнь за нее.
Мы уже снова были в автобусе, никто не разговаривал. Я не могла ни о чем думать. Теперь я знаю, как дорого нам дался мир, а то, что нелегко дается, нелегко и отнимается.
С тех пор я часто себя спрашиваю: «Вопрос мой пусть не покажется вздорным, но мне это нужно решить! Той ли я жизнью живу, за которую ты перестал жить?».
А вот стихотворение, которое Наташа посвятила маме и бабушке в Женский день 8-го Марта:
Восьмое марта – чудный день,Весенний праздник женщин!И с этим днем, чудесным днем.Я поздравляю мира женщин!Я подарю тебе букет,Тебе, родная мама!С букетом этим я дарюЛюбовь и уваженье!А бабушке родной дарюЛюбовь и преданность свою!…Итак, пятерки, пятерки, пятерки. И вдруг в дневнике за 9-й класс я вижу тройку. Одноклассник, Владимир Михайлович Овсянников, уже после ухода Наташи из жизни вспоминал в этой связи:
«Английский язык у нас вел бывший разведчик, авторитетов для него не существовало, он оценивал знания английского под настроение. Вызвал как-то Наташу пересказать на английском неадаптированный текст «Принц и нищий». Ответ ему чем-то не понравился, и он поставил «тройку». А Наташа не привыкла не то что «тройки», но и «четверки» получать. Расстроенная выбежала из класса и очень переживала инцидент.
На самом деле Наташа отвечала хорошо и в этот раз. Просто была специфика у нашего преподавателя. Поскольку других авторитетов он не признавал, то оценивал ответы по принципу – молодец, садись, два!»
Но за год и разведчик поставил Н. Корсаковой пять. Все дневники завершаются страничкой «Сведения об успеваемости и поведении ученика». И во всех графах у Наташи значатся пятерки. В графе «Физическое воспитание» записано: «Освобождена». Почему – теперь, наверное, не узнать. А уже упоминавшийся В.М. Овсянников вспоминает так:
«Наташа училась только на отлично. Единственно, на физкультуре я, помнится, порой видел ее на скамейке «запасных». Видимо, спортом она не очень увлекалась, хотя позже, в старших классах, когда мы выезжали на природу, Наташа хорошо играла в волейбол».
Кстати, в дневнике за 8-й класс есть запись: «17.XI.1960 г. Не явилась на урок физкультуры». 27 февраля и 11 апреля 1961 г. снова указано: «Не явилась на урок физкультуры».
В дневнике за 9-й класс содержится объявление: «24.XI.1961 г. – лекция для родителей «Физическое воспитание»». Но замечаний о пропуске физкультуры уже нет. Позже Наташенька вспоминала, что с удовольствием играла в старших классах в волейбол и настольный теннис – и в школе, и на подмосковной даче.