Поле кончается. Наша беговая дорожка опять вьется по берегу Эгейского моря с его нескончаемыми пляжами. На этих пляжах много гостиниц и юных дев. Девушек привлекает наш марафон. Многие из них встают со своих лежанок и выстраиваются вдоль дороги. Калейдоскоп симпатичных женских лиц, грациозных ножек и пленительных пупков.
– Фу, – продолжает свои возлияния мой нахальный спутник. – Когда слишком много полуголых женщин, это тоже плохо. Теряется новизна восприятия. Нет уже таких щемящих душу ощущений, которые возникают при виде, когда несколько мужчин насилуют одну женщину. Потому что не всякий мужчина может полностью удовлетворить одну-то женщину, не говоря уже о многих. Но вот, мне думается, что любая женщина, если она захочет, смогла бы вполне удовлетворить всякого мужчину, и даже не одного. Вызовите любую из них на откровенный разговор, и она признается вам, что в день сумела бы насытить шестерых, а то и десятерых мужчин. Наш же самый сильный суперсексуальный плейбой не одолеет и двух в день. Поэтому вид большого количества голых женщин для мужчины не всегда приятен. Нам бы с одной справиться. И как ни странно, женщинам нравятся ласковые мужчины. Ни одна из них не хочет быть изнасилованной. Однако в природе мужчинам свойственно именно насилие над женщиной. Вероятно, это происходит оттого, что часто девушку лишают невинности супротив ее желания. В такую минуту мужчина одерживает над ней физическую победу, ощущая восторг и доставляя женщине боль. Вот откуда начинаются истоки садомазохизма. Мы никогда не должны забывать, что наша подруга всегда нуждается в нежном поцелуе. Если мужчина может ее ублажить, то она готова простить ему все. Вы заметили, что довольно часто красавицы выходят замуж за уродов?
И я тут опять подумал: "И что она во мне нашла. Вокруг нее увивается полно красавцев, но она почему-то выделила именно меня. Как она на меня посмотрела во время тренировки. Что она сейчас делает? Она знает, что я бегу. Интересно, хотя бы разок она вспомнила обо мне с начала нашего старта?" Думы о ней придают мне силы, я почти не чувствую ног. Может быть, я устал? Но нет. Бегу я довольно быстро, обходя многих на марафонской дорожке. Отчего я так легок? Не от ее ли лучезарного образа. Эти выразительные задумчивые глаза. С каким наслаждением заключил бы я ее в свои объятия. Радость моя. Неужели мне удастся когда-нибудь ею овладеть?
– Обычно первый поцелуй все решает, – продолжал Гермес. – Это как жеребьевка – "пан или пропал". Сразу все становится понятно. Или она зажимается, и ты видишь, что ничего не обломится. Или она раскрывается, как цветок, и млеет, и ты уже с ней делаешь все, что хочешь. Такой момент для нее самый незабываемый, она помнит его до конца жизни. Когда еще у нее будет шанс встретить своего суженого. Да и будет ли вообще своя семья. А бывает и так, что муж – инвалид, а она здоровая. Ведь очень трудно предугадать, куда заведет кривая любви.
Случается и такое, что он – телеграфный столб, а она – от горшка два вершка, карлица. Или разница в возрасте триста лет. А вот нашли же друг друга в этой жизни. Какие-то флюиды соединяют людей, а может быть едва ощутимые запахи, как у насекомых. Те чувствуют друг друга за версту.
Я пытаюсь вспомнить, какой запах исходил от Татьяны Викторовны, и не могу.
Может быть, у нее просто не было никакого запаха. Но так, по логике вещей, быть не может. Каждая женщина имеет свой запах. Какой же запах имеет Катрин? И тут в моем воображении, как во сне, возникает картина, как этот нахальный субъект лезет к ней руками под юбку. От этого видения мой напряженный "мэтр де плезир" не выдерживает, и изрыгает из себя струю семени, которая поднимает меня в воздух и несет с космической скоростью вперед, как запущенную на старте ракету.
– Куда ты? – восклицают оба мои спутника в один голос и хватают меня за руки. Но форсаж двигателя настолько силен, что и они взмывают в небо вместе со мной.
"Это так мне удалось сгармонировать свой блеск и воссоединить свои пылинки, – мелькает у меня в голове, – что мне удалось оторваться от земли. Вот что, значит, проникнуть в свою материю и стать самим собой. Наконец-то я смог освободиться от разделённости, притупить остроту, затворить свои врата, преградить свой обмен. Я уже на пути к становлению богом. Еще небольшое усилие, как учила меня Афина Паллада, и можно соединить свою энергию с небом. Я ощущаю, как мое сердце очищается до полной пустоты, и я растворяюсь в ней. Но что это?
Я чувствую, как теряю свой вес и обретаю небывалую легкость своего дыхания. Мне кажется, что усталость проходит, как будто я пробуждаюсь ото сна и слышу рядом с собой чей-то голос:
– Сейчас Гермес доставит тебя на Олимп. Ведь ты – победитель.
– Что за вздор?! – восклицаю я.
– Совсем нет, – слышу в ответ голос четвероногого товарища. – Ты видишь на его ногах крылатые сандалии? Кто, кроме него, их может носить? Ты ощущаешь, что мы в воздухе?
И верно. Мы уже несемся высоко над дорогой. Где-то впереди нас бежит несколько человек. В их числе мой товарищ Андрей. Очень опасный эксперимент. Афина Паллада предупреждала меня об этом. И вот мне удалось это сделать. Я, подобно ангелу, парю высоко в небе и вижу все, что происходит внизу. Вместе с Гермесом и кентавром мы летим в воздухе над головами бегущих по дороге спортсменов. Вот я пролетаю над Андреем, и он с ужасом, задрав голову, смотрит на меня. Впереди нас уже никого нет.
Мы устремляемся к финишу, и я грудью разрываю ленточку, становясь победителем.
Впервые в жизни мне удается завоевать титул чемпиона Олимпийских игр. Какая радость! Но что такое? Я не могу остановиться, я продолжаю лететь над дорогой. Люди с изумлением смотрят на меня. Куда же несут меня крылья? Да и есть ли крылья у меня за спиной? Что это? Неужели я превратился в сгусток неуправляемой энергии? Возможно ли такое? Я улетаю, подобно гигантской птице, все дальше и дальше. Куда же несет меня моя энергия? Ба! Да я лечу к самой высокой горе, к Олимпу. Как это интересно! Вознесение на Олимп чемпиона Олимпийских игр. Во всяком случае, это лучше, чем восхождение на пьедестал почета.
6. Финиш на Олимпе
Coelum, quod tuimur, templum.
"Небо, в которое мы вглядываемся, храм".
Как прекрасно ощутить вкус победы на вершине самого Олимпа. Ко мне со всех сторон сбегаются люди с поздравлениями. Они возлагают на мою голову лавровый венок, поднимают меня на руки и несут к пьедесталу почета. Все же на Олимпе есть пьедестал почета с местами I, II и III. Я восхожу на первое место, мне вручают золотой кубок чемпиона Олимпийских игр. Кроме меня на пьедестале почета никого нет. "Неужели, – думаю я, – больше никто не пришел к финишу? А где же мои спутники, которые вместе со мной пришли к финишу? Или их награждение будет проходить отдельно от моего? Странно". Как только я успеваю так подумать, ко мне подбегают гречанки и буквально забрасывают всего живыми цветами. Я не вижу в толпе ни Андрея, ни Николая Саныча. С Андреем все понятно. Он где-нибудь спрятался и не может пережить моей победы. Страдает от зависти. Но вот почему нет Николая Саныча, моего тренера? Он-то уж обязан присутствовать на моем награждении. Председатель Олимпийских игр произносит длинную речь на греческом языке, без перевода я ее не понимаю. По-видимому, он говорит что-то хорошее в мой адрес. Затем все меня поздравляют бурными аплодисментами.
Я поднимаю руку с кубком, раскланиваюсь на все четыре стороны. Затем схожу с трибуны, и народ начинает расходиться, уже не обращая на меня никакого внимания. Я растерянно смотрю по сторонам, сжимая в руке золотой кубок, пытаюсь взглядом отыскать в толпе знакомое лицо, но бесполезно. Все лица чужие, похоже, что никому нет до меня никакого дела. Ко мне подходит распорядитель церемонии и просит немного подождать.
– Что здесь происходит? – спрашиваю его.
– Как, что происходит? – он пожимает плечами. – Как всегда происходит процедура чествования Олимпийского чемпиона.
– Меня одного?
– Да, тебя.
– Почему чествуют только меня? А где другие?
– Но ведь только ты пришел первым к финишу.
– Как? – удивляюсь я еще больше. – Пока я бежал, изменились правила Олимпийских игр? Никто не занял второго и третьего мест?
– Молодой человек, – строго замечает он. – Если что-то и меняется в мире, то только не правила Олимпийских игр, они вечны и обязательны для всех, как для смертных, так и для богов.
– Но что происходит? – опять восклицаю я взволнованно. – А где все? Где Николай Саныч?
– Я не знаю никакого Николая Саныча, – отвечает он спокойно.
– Тогда где кентавр Хирон? – не унимаюсь я.
– Кентавра я отправил на Остров Блаженных. Они не должны находиться на Олимпе.
– А где Гермес?
– Бог Гермес испарился.
– А кто вы?
– Мое имя Эпиметей.
– Вы – тот самый титан, который "силен задним умом" и у которого на Острове Блаженных осталась жена? – непроизвольно вырывается у меня.
Он резко поворачивается и идет прочь. Его поведение меня еще больше обескураживает. Я не вижу ни прессы, ни повышенного внимания к себе. Все мимо меня проходят так, как будто ничего не произошло.
Вдруг я замечаю одного человека, который привлекает мое внимание тем, что подмигивает мне. Я устремляюсь к нему, но и он поворачивается и ковыляет прочь. Я вижу огромную мускулистую спину, подпрыгивающую то вверх, то вниз от перемещения его кривых ног. Я иду за ним следом и настигаю за поворотом поваленных дорических колонн разрушенного храма Зевса. Я кричу ему:
– Эй, вы не могли бы подождать минутку.
Он поворачивается ко мне и делает удивленное лицо.
– Почему вы мне подмигивали? – спрашиваю я его.
– Извините, у меня нервный тик, – оправдывается он и пытается уйти, но я заступаю ему дорогу.
– Нет уж, позвольте! – восклицаю я. – Объясните мне, что здесь происходит?
Он заговорщицки приставляет палец к губам и направляется к самой груде развалин. Я пожимаю плечами и безропотно тащусь за ним. Узкая тропинки ведет в глубь разрушенного храма и обрывается возле небольшой кузницы под открытым небом, примостившейся прямо на краю пропасти, в глубине которой плывут облака. Человек оборачивается ко мне и тихо произносит:
– Добро пожаловать на Олимп.
– Да что это все значит? – уже в который раз восклицаю я возмущенно. – Все здесь ведут себя так, как будто им до меня и дела нет.
– Совершенно верно, – отвечает мой хромой олимпиец. – У титанов полным полно своих забот. Вряд ли они будут еще заботиться о тебе.
– Но почему я ни у кого не вызываю здесь особой радости? У меня возникает чувство, как будто я залетел не туда, куда нужно, в какие-то чужие края.
– Ты вернулся домой, но все здесь изменилось.
– Ничего не понимаю.
– Последнее время бессмертная Обитель богов совсем оскудела. Многие боги спустились на землю, потому что там рай по сравнению с этим местом. С Олимпа уже давно слетело его былое величие. Здесь нет теплых сортиров, горячего отопления, телевизоров, телефонов, лифтов и машин. Я сам недавно вернулся с земли. Во время моей последней реинкарнации я там занимался техническими изобретениями. Когда же я вернулся на Олимп, его уже захватили титаны. Никто не знает, где сейчас скрывается Зевс.
– Так вы – бог Гефест?
– Он самый.
– И что вы здесь делаете?
– Ремонтирую военную технику, – и Гефест показал на стальные машины, стоящие невдалеке и ощетинившиеся жерлами пушек.
– Что это?
– Их железные роботы-циклопы и сто пушечные исполины гекатонхейры.
– Грозное оружие, – заметил я.
– Куда там, – развел руками Гефест. – Зевс при помощи своих молний разделается с ними за пять минут.
Хромой кузнец не успел договорить, за грудой Щебня послышались легкие шаги. Гефест, приложив палец к губам, шепнул мне:
– О нашем разговоре – ни звука. И никому не открывайся, кто ты есть на самом деле. Пусть титаны принимают тебя за своего.
Из-за расколотой лестничной балюстрады храма появился титан Эпиметей. Он уверенной походкой направлялся к нам. Подойдя ко мне, он без лишних преамбул заявил:
– Я тебя повсюду ищу, куда ты пропал? Мне нужно объяснить тебе твои обязанности.
И я подумал, что всюду первым делом мне говорят об обязанностях, но не о моих правах.
Не вдаваясь в комментарии, он повернулся и, как ни в чем не бывало, пошел прочь в полной уверенности, что я следую за ним. Кузнец кивнул мне головой, и я понял, что должен подчиниться. Я помахал рукой Гефесту и устремился вслед за моим не очень приветливым сопровождающим. Когда мы вышли из руин храма, титан мне сказал:
– Советую чисто по-дружески избегать подобных знакомств. Ты здесь человек новый, многого не знаешь, с первых шагов можешь нарваться на крупные неприятности. Этих бывших богов мы терпим только за их профессионализм.
Он покосился на мой золотой кубок и продолжил:
– А вот кубок советую, как можно быстрее, вернуть в Совет титанов. Ты можешь отдать его мне, а я им передам, а то ненароком у тебя его сопрут.
– Неужели здесь, на Олимпе, может произойти такое? – удивился я.
– Не обольщайся, люди – везде люди, никому не стоит особо доверять, – снисходительно заметил он.
После того, как я передал золотой кубок, мой сопровождающий подобрел и заметил:
– Как чемпиону Олимпийских игр, Совет титанов решил предоставить тебе хижину и небольшой надел земли на северном склоне Олимпа.
Должен сказать, что там не очень хорошая земля, иначе говоря, сплошные камни, кроме плевел, вряд ли когда-либо что-то там росло. Иногда с земли ветром приносит семена, но от недостатка солнца они там не всходят.
– И что я буду делать?
– Пахать землю.
– Но я не умею.
– Научим. Так ты сможешь зарабатывать себе на хлеб.
Я пожал плечами, не зная, что делать, благодарить его или возражать ему.
Чтобы изменить тему нашего разговора, я спросил:
– Скучаете по своей жене?
Глаза моего сопровождающего оживились:
– Не так чтобы очень, но я захватил с собой закрытый сосуд Пандоры, в котором хранилась надежда на лучшую жизнь, и выпустил ее здесь на волю.
– И каков же результат? – заинтересовался я.
– Потрясающий. Никогда еще олимпийцы не имели такого энтузиазма и надежды на лучшую жизнь.
– Неужели они обрели счастье? – удивился я.
– Не знаю, можно ли это назвать счастьем, но последнее время жалоб на жизнь не поступало.
Вскоре мы подошли к хижине, нависшей над пропастью, моему будущему жилищу.
– Это та самая хижина, в которую боги поместили на Олимпе первого человека, – объяснил мне титан. – Гомер умер от истощения, и сейчас где-то на земле после его реинкарнации живет величайший поэт настоящего времени и, может быть, в ус себе не дует, не подозревает, сердечный, что в нем таятся такие гениальные задатки, с помощью которых он может открыть новую эру в стихосложении на земле.
Весь северный склон Олимпа был застроен жалкими хижинами бессмертных поэтов и философов прошлых времен. Время от времени они покидали их, спускаясь на землю то в форме реинкарнации, то в виде вдохновения. На голом каменистом склоне горы недалеко от хижины, где предстояло мне поселиться, росло квадратное дерево.
– Что это за дерево? – спросил я у моего сопровождающего.
– Дерево как дерево, ничего особенного, – ответил он, пожав плечами. – Впрочем, если тебя это интересует, спроси у своего соседа, с которым вас разделяет вон та межа, на которой стоит дерево. Его зовут Геродот, один из первых историков. Ты, возможно, о нем раньше слышал. Он-то уж наверняка расскажет тебе разные побасенки, связанные с историей этого дерева.
– Как? – удивился я. – Весь мой участок за– . ключей между моей хижиной и этим деревом, но здесь будет не более трех локтей, что же можно вырастить на таком клочке земли?
Сопровождающий развел руками.
– На этой земле вообще ничего не растет, – пояснил он, – поэтому я и предлагаю тебе вступить в нашу артель.