Они находились от Датса и его приятеля Дракулы буквально в паре метров – так близко, что Дьюи мог различить голоса мальчишек:
– Приятель Датс, ты – настоящий конфетный налётчик! – воскликнул мальчик-Дракула.
– Т-только т-т-ты и согласился п-п-пойти со мной Д-джозеф. Д-другие отказались, – сказал заикающийся Майки Датс
Сердце у Дьюи защемило, хотелось врезать себе по носу, лишь бы тело перестало выворачивать наизнанку. Майки Датс был настоящим священным животным, за обиду которого полагалось одно – смерть.
– Где твоя чёртова тыква, Чарли Браун?! – спросил, хохоча мальчишка.
И Датс загоготал вместе со своим другом. Ужасно. Что же мы творим? Я его остановлю!
Генри Андерсон рванул вперед, дождавшись, когда они пройдут очередной уличный фонарь. Мёртвой хваткой хищной птицы он схватил Майки за плечо и развернул его на сто восемьдесят градусов. Глаза Датса округлились, его приятель Дракула шлёпнулся на задницу. На них напал монстр, вылезающий каждый Хэллоуин из тёмного логова в стволе дерева. Там, где пахнет гнилью и сыростью, грибами и корой, там, где всегда темно и душно – вот она, эта тварь, прямо перед ними – и она собирается сожрать Датса, а за ней ещё две такие же:
– Агну виво гони фсе свои кфетки, Чарли-даун! Давай фюда свои пакевы иначе тебе онец! – проревела тварь.
– П-п-п-п… – Майки Датс, как и говорил Генри «обгадился». Из своей заикающейся глотки он не мог выдавить ни слова, пыхтя, как сломанный двигатель.
– И ды, врочело! Одавай сё! – обратилось чудовище ко второму мальчишке, который сидел на бетонной дорожке оцепеневший.
Дьюи потянулся к Генри, чтобы оттащить его от Датса, но, как выстрел, произошло то неизбежное, что он так надеялся предотвратить…
Мальчишка-Дракула сильно затрясся, а потом громко вскрикнул, задрав вверх голову. Генри рванулся к нему, скорее всего, чтобы вломить под дых, но парень кричал всего секунду. После чего обмяк на дорожке, как увядший цветок, и замолчал. Всё остановилось… Что было потом – Дьюи помнит, как в лихорадочном сне. Вопли ошеломлённого Майки Датса: «В-в-вы, в-в-вы убили его, ублюдки, вы его убили! Н-н-ненавижу!» Они втроем куда-то бежали, не разбирая дороги. Крики, смех, завывания со всех сторон – и голос Чарли Брауна: «…уб-блюдки, уб-блюдки не-не-ненавижу!». Потом они, наконец, остановились. Только он и Генри, Билли-Бобби с ними не было. Наконец, до Дьюи дошло, что всё это время они бежали в масках и чуть было не задохнулись в этих штуковинах. Генри содрал свою и с ужасом отшвырнул её. По лицу градом катились слезы.
– Дьюи! Что со мной случилось! О господи, что я натворил, Дьюи?!
Дью прижал Генри к себе и зарыдал вместе с ним.
Что мы натворили? Что мы натворили, братец?!
В ту ночь Джозеф Клинтон умер от сердечного приступа, у него был врождённый порок сердца. По сути, парень был бомбой замедленного действия, и даже избавление от физических нагрузок и спорта не уберегли его жизнь. Испуг на хэллоуинскую ночь – это ли не ироничная причина смерти десятилетнего ребенка? Единственным свидетелем истории был Майки Датс. Дьюи и Генри переживали с неделю, что Датс всё же узнал голос Генри, и лишь вопрос времени, когда всё станет известно. Но никто не приходил и не звонил родителям, чтобы сообщить «приятную» новость. Потом в школе они и вовсе узнали, что Датс «сошёл с ума, и теперь его родители сдают его в дурдом». Майки Датс, как говорили взрослые, был «другой», а дети называли его ласково «дурачком». Никто и не надеялся добиться от него информации – а Майки, после произошедшего, окончательно замкнулся. Если раньше его мозги всего лишь были расположены иначе, чем у обычных людей, что позволяло ему видеть мир под другими, не менее интересными углами, то теперь они просто сломались. Майки Датс навсегда умолк, как и его погибший друг.
Страх разоблачения ушёл, но вина навсегда осталась с ними. Генри мучился. Он стал часто рассказывать Дьюи о снящихся ему кошмарах. Кошмары видел и Дьюи. В них Майки Датс, после того как выкрикнул: «Н-н-ненавижу!», говорил еще одну фразу: «Н-ненавижу Генри и Дьюи!». Дьюи сотни раз воспроизводил в голове события той ночи и этой фразы не помнил. Её не было. Но во снах она постоянно являлась, и об этом Дьюи никогда Генри не рассказывал. Странным образом тот Хэллоуин сплотил их с Генри, Дьюи смог его простить. Наверное, потому что теперь они нуждались друг в друге как никогда. Разделить вину – вот, что каждый из них мог предложить, и для обоих это было необходимым. Однако фраза из снов не ушла и спустя тридцать лет: «Н-н-ненавижу, Генри и Дью».
Дьюи откинулся на свою сторону кровати и глубоко вздохнул. В такие моменты ему хотелось снова вернуться к оставленной в колледже привычке курить. Сьюзи лежала, закрыв глаза и сжав пальцы рук. Так она отходила от приятной эйфории и головокружения, пронизывающего тело после оргазма.
– Было мощно, – выдавил из себя он. Дьюи Андерсен считал, что после секса мужчина обязательно должен что-то сказать, оценить произошедшее. Даже если этого вовсе и не требовалось.
– Да, – шепнула Сьюзи. – Ладно, я пойду в ванную, а то вдруг Пит скоро вернется, а мы тут разлеглись. Тебе бы тоже не мешало искупаться, дорогуша, в постель грязным не пущу, так и знай!
– Да-да, обязательно. Ещё немножко полежу и пойду после тебя.
Сьюзи чмокнула его и отправилась принимать душ, прихватив с собой платье невесты. Сегодня шутить по поводу «траха с покойником» не хотелось. Слишком сильно его тревожило, как там сейчас обстоят дела у Питера в его первой игре. Ему Дьюи рассказал только хорошее о «конфетных пиратах». Почему – он и сам не знал. Возможно, не хотелось думать, что дети часто следуют судьбе родителей. Пит должен был сам понять, что там хорошо, а что плохо, прочувствовать всё на своей шкуре. И из-за своих опасений и совершённых ошибок он не имел права не рассказать об игре. Это было его обязанностью, переданной ему ещё от отца, и его проклятием было обо всём поведать сыну. Так, и никак по-другому.
В доме царила тишина, нарушаемая звуком капающей воды из ванной. Дьюи приподнялся с постели и натянул спортивное трико. И правда, Пит мог скоро прийти. Снизу послышались глухие стуки в дверь, едва различимые со второго этажа. Тук-тук. Пауза. Тук-тук.
На сегодня выдача сладкого закончена, детишки, – подумал Дьюи. Но стуки не прекращались. Тук-тук… Что ж, он терпеливый, пускай себе ломятся. А как же твои обязанности, Дьюи? Разве ты не «настоящий взрослый? Так-то оно так, он – Дьюи Андерсен. Ему сорок четыре. У него жена, сын, двухэтажный дом в приличном районе, автомобиль, лужайка с выкошенным газоном. Должно быть, он «настоящий взрослый». А значит, он должен пойти и открыть эту чёртову дверь и дать парню или девчонке за ней конфет. Нужно соблюдать правила.
Накинув халат, он спустился бегом вниз. Взглянул на гостиные часы: 19:46. Ещё час – и он начнет названивать Питеру. Дьюи на ходу схватил с тумбочки вазочку со сладостями, изрядно оскудевшую к концу вечера. Тук-тук. Не посмотрев в глазок, он открыл дверь. На сегодня это, ей-богу, последний ребёнок. Но за дверью оказался вовсе не ребёнок.
Нет, на нем не было того дурацкого костюма Чарли Брауна, вместо него – изорванная больничная пижама, вся, будто из ткани в горошек, покрытая пятнами крови. И как его никто не заметил, неужели никто не обратил внимания на слабоумного мужика в окровавленной пижаме? – подумал тогда Дьюи. А затем пришло осознание: Сегодня Хэллоуин, приятель! Сегодня Хэллоуин!
– Н-н-ненавижу, Генри и Д-дьюи, ненавижу, – сказал поседевший и потолстевший на пару футов, но всё с тем же детским голосом, Майки Датс. – Вы уб-б-били, уб-били Джозефа! – имя друга Майки Датс выговорил, не заикаясь.
Дьюи застыл на месте, как тогда Джозеф Клинтон – до смерти напуганный, оцепеневший. Слова Майки – сотня камней, он – бездонный колодец. Ему хотелось разрыдаться, упасть в ноги Майки Датса и умолять о прощении, но он просто стоял, не в силах пошевелиться. А Майки Датс продолжал говорить заикающимся голосом судьи, выносящего приговор:
– Г-генри, Г-генри мёртв. Т-т-теперь, т-теперь очередь Д-д-дьюи.
Дьюи выкинуло из мандража, он попытался отпрянуть, но слишком поздно. Из-за спины Майки Датса появилось сияющее в лунном свете лезвие ножа. Одним резким сильным движением оно вонзилось в грудь Дьюи. Он попытался вскрикнуть, но из горла вырвались лишь хрип и бульканье кровавых пузырей.
– Г-генри мёртв и Д-дьюи мёртв, – закончил Майки Датс.
Там был ещё Бобби, Бобби Стокс! – пытался напоследок выкрикнуть Дьюи Андерсен, но опять вышло лишь бульканье. В глазах потемнело, и последнее, что он увидел – слёзы и широкую улыбку на постаревшем лице Майки Датса.
Посвящается моему старшему брату.
Татьяна Виноградова
Биолог по образованию. Окончила Московский Государственный Университет, работала в Главном ботаническом саду РАН, защитила диссертацию, позже перешла работать в школу. Писать начала после окончания ВУЗа, но потом надолго отошла от этого увлечения и вернулась к нему лишь сравнительно недавно. Выпускник курсов «Мастер текста». Кроме художественных текстов, пишет научно-популярную литературу. Принимала участие в написании книги для детей «Алиса в стране наук» (Д. Баюк, Т. Виноградова, К. Кноп, издательство МИФ, 2017 г.)
Профиль на Синем сайте: https://ficwriter.info/moj-profil/userprofile/1356.html
Золотой ключик
День первый
Лязгнула раздвижная дверь. Русоволосый сероглазый гусар в малиновом, ладно охватывающем талию доломане остановился на пороге, снял кивер и медленно обвёл взглядом присутствующих.
– Сами-то мы не местные, – скорбно известил он. – Давыдова не видали?
Грянул хохот. Кто-то присвистнул. Кто-то хлопнул в ладоши, и аплодисменты – нестройные, но энергичные – пронеслись из одного конца вагона в другой.
– Ну ты даёшь, Елагин! – выкрикнули из угла. – Орёл!
Компания, расположившаяся через проход слева, раскладывала на коленях бутерброды. Девушка рядом, выставив для упора ногу в высоком сапоге со шпорой и наклонившись, переплетала косу – ловко пропускала между пальцев чёрные пряди, густые и блестящие, как конская грива. Парень в штормовке, сидевший напротив, мазнул ладонью по запотевшему стеклу. За окном небо светилось палево-розовым. Далеко у входа забренчала гитара, и полвагона подхватило:
Ваше благородие, госпожа Удача!
Для кого ты добрая, а кому иначе…2
Зинаида закрыла глаза. Хорошо, что решила ехать сегодня, а не завтра. Совсем из головы вылетело: первые выходные сентября – Бородинский фестиваль. Пущены дополнительные электрички, и всё равно, утром хорошо если удалось бы втиснуться в тамбур, а сейчас она даже сидела.
– Не каждый год так совпадает, – сказали рядом. – Завтра ведь настоящая годовщина.
Сначала Зина не прислушивалась. Её соседка и парень в штормовке, видимо, были давними знакомыми. Их реплики ни о чём не говорили Зине – какой-то Сашка, новый трензель, – но голоса звучали тепло.
Девять граммов, сердце, постой, не зови.
Не везёт мне в смерти – повезёт в любви.3
– …не по себе, – с силой сказала соседка, и Зинчу словно выдернуло из состояния покоя. Что-то в тоне девушки привлекло внимание.
– Что, мертвецов боишься?
Парень не ёрничал, скорее сочувствовал и одновременно был готов обратить всё в шутку.
– Не то. Ну… не боюсь, но ведь мы будто праздновать едем. Их гибель. Страшно…
– Чего ты вдруг? Из-за того, что даты совпали? Не праздновать же, – парень помолчал и добавил: – Поле славы – всегда кладбище.4
– Ладно, проехали, – девушка издала нервный смешок. – Вот встретим Вечную Вдову…
– Что за вдова?
– Ну… Такая легенда, – соседка помолчала. – После битвы жуть что творилось. Многие разыскивали своих – пропавших или погибших. И была одна девушка, которая искала жениха, гусарского поручика. Звали её Софья.
Рассказчица снова остановилась. Зина вслушивалась, из вежливости стараясь не выказывать интереса к чужому разговору.
– Сначала Софья надеялась, что он выжил, и искала в госпиталях. Потом стала искать тело. Для неё это стало идеей-фикс. Наконец она заявила, что отдаст всё на свете за то, чтобы узнать точно, жив ли жених, и что любое знание легче, чем эта неизвестность. И тогда к ней пришёл некто.
Приоткрыв глаза, Зина увидела обоих собеседников: девушка наклонилась вперёд, теребя косу, парень вслушивался, приподняв подбородок и повернувшись боком.
– После беседы с ним Софья вышла из палатки, которую ей предоставили, мертвенно спокойной. Никто не знает, что именно она отдала, но тот человек ушёл, унося под плащом большую коробку или ларец, а Софья сжимала в руке ключ – всё, что у неё осталось. В тот же вечер она нашла останки, в которых опознала жениха.
– А потом?
– Она продолжала жить. Говорят, что она не может умереть, и что это и есть расплата. Ведь смерть для неё – встреча с женихом. Ещё говорят, что раз в году её можно увидеть там, на поле. Она заговаривает со встречными. Должно быть, она тронулась от горя, потому что она ищет то жениха, то ключ, то могилу.
Зинча делала «секретик».
Это просто. Роешь ямку в земле. На дно кладёшь фольгу от конфеты, затем – лепестки цветов и всё, что захочешь. Сверху – осколок стекла, и его надо хорошенько вжать краями в стенки ямки. Потом засыпаешь стекло землёй. Вот и всё!
Зинча послюнявила палец и расчистила окошко в земле. «Секретик» на этот раз был особенный. Среди рыжих лепестков бархатцев блестел ключик. Настоящий, совсем как у Буратино!
Ключик Зинча нашла на дороге. Маленький, желтого металла, на длинной цепочке. Когда показала маме – та даже ахнула сперва:
– Зинча, да ведь это золото!
И заторопилась:
– Надо написать объявление. Вдруг хозяин найдётся! Посмотри, тут даже проба выбита.
Но папа усомнился:
– Если бы проба – были бы три цифры, а тут две. И заводского клейма нет. Может, латунный?
И правда. Мама даже сняла с пальца обручальное кольцо, чтобы показать Зинче: на внутренней поверхности ободка тоненько-тоненько прорисовывались цифры «583» и пятиконечная звёздочка. А на бородке ключа – «56», и ещё буквы какие-то. Цвет металла, если положить рядом, тоже отличался, был желтее, красивее.
Пока взрослые разглядывали и сравнивали, Зинча переживала: если дорогое украшение – и правда, надо найти хозяина и отдать. Лучше пусть будет латунь! Тогда ключик будет совсем-совсем её.
– Держи, Зинча, владей! – сказал в конце концов папа. – Будешь искать волшебную дверцу.
Примечания
1
Масса (massa) является искажённым произношением английского mаster – хозяин, господин. В XVIII – XIX вв. оно было распространено в США как обращение чернокожих рабов к белому владельцу.
2
Строки из песни «Ваше благородие, госпожа Удача!», Булата Окуджавы, к/ф «Белое солнце пустыни».
3
Строки из песни «Ваше благородие, госпожа Удача!», Булата Окуджавы, к/ф «Белое солнце пустыни».
4
Сосед Зинчи вспоминает о том, как в 1966 году ЦС ВООПИК отказался выделить финансирование на установку памятных знаков на найденных братских могилах с формулировкой: «Бородино – не кладбище, а Поле Славы». Об этом можно прочесть в заметке Н.И.Иванова «Братские могилы и другие воинские захоронения 1812 года на Бородинском поле».