Глава 3
Парень проснулся от жуткой боли в голове. Он находился в полузабытье и не мог чувствовать под собой ни прохудившегося мешка с колючей соломой, ни жесткую кровать, на которой лежал. Горький, противный запах пота и сырого дерева. Душно. Парень выскользнул из гула в своей голове и понял, что очнулся. Тогда он почувствовал жуткий зуд в отекшей спине, какой-то внутренний хруст костей рук, ног и груди, сдавливаемых собственным весом. И вместе с этим в одну секунду вспышкой вернулась боль. Ему показалось, что голова скрутилась, скукожилась и сдулась, как высохший фрукт. «Как же больно!», – услышал он собственный голос. Парень открыл глаза, попытался пошевелить рукой, но она будто мертвая лежала где-то сбоку. Сквозь туман в голове послышались далекие шаги. И голос. Грубый, но успокаивающий: «Лежи, еще лежи». Чья-то сильная рука уперлась ему в плечо и опустила обратно на кровать. «Что за… Что происходит?», – мысли путались между собой. Парень почувствовал, как к его лицу прикоснулось что-то холодное. Тряпка. Ему протирали лоб и запекшиеся губы.
– Спи, тебе надо отдохнуть, – сказал голос.
В доме никого не было. Парень приподнялся на локте на твердой кровати и обвёл комнату мутным взглядом. Судя по тусклому свету, сквозящему сквозь окно, наступило утро. На стенах висели полки со всякой рухлядью. Рядом с дверью, прибитая к дощатому полу, торчала крупная ветка, по форме напоминающая рогатку. На её больших концах висело два плаща, а на сучках – разные ремешки, куски высушенной кожи и грязный, набухший от пыли мешок. У противоположной от парня стены были натянуты веревки. На них подвешенные за кончик съежившейся пасти сушились шкурки белок. По углам валялись обрубки палок, несколько топоров, над изголовьем кровати висели два лука: один длинный почти прямой, а второй компактный и более изогнутый.
Парень сел на кровати. За последние несколько дней он сильно похудел. Одежда, бывшая на нём, когда Мак нашел его, обвисла на плечах. Парень поднес пальцы к голове. Он чувствовал, как что-то пульсировало у него на затылке. Рука замерла в нерешительности. Парень представил огромную гематому, мягкую или наоборот сухую трещину с запекшейся кровью по краям. Он вздрогнул и отдернул ладонь. Пробираясь среди рваных и затянутых пеленой воспоминаний, он усилием воли смог обнаружить лишь, как его нёс охотник. Парень плохо воспринимал настоящее: свет колол глаза, а любое движение вызывало тошноту и головокружение. Тогда он медленно и аккуратно спустил ноги на пол.
Ворона, сидевшая на крыше, вскрикнула протяжно и сухо. Парень представил, как она взволновалась, повела клювом и спрыгнула с дома. Было слышно как царапнули её когти по дереву. Кто-то подошел со стороны улицы к двери. Парень сделал усилие, чтобы приподнять голову и рассмотреть человека. Шершаво заскрежетал замок. Щелкнул. В дом вошёл охотник.
На сухом, с множеством морщин лице росла густая и почти белая борода. Из-под зеленого капюшона смотрели холодные безучастные глаза. Это был твердый, ничего не выражающий взгляд. Парню стало неловко, когда серые глаза охотника скользнули по нему. В левой руке мужчина держал открытый замок, в правой за подвязанные лапки – трех большеухих кроликов. Колчан и лук за спиной покрылись листвой и травой. Охотник положил тушки тут же у входа, и поскрипывая тяжелыми сапогами прошел к стене, где были развешены шкуры белок. Парень смотрел на спину охотника и пытался собраться с мыслями. Нужно было что-то сказать или спросить. Он начал говорить, но горло будто расцарапал песок, а рот слепило от сухости. Вышло какое-то мычание. Мак продолжал проверять и подрезать шкурки. Парень подумал, что его просто не услышали, и напрягся во второй раз, но в груди что-то вздрогнуло, и звук комком застрял внутри. Мужчина откинул капюшон с головы и развернулся к кровати. Просто, без всяких эмоций отстегнул от пояса фляжку и наклонился над парнем. Сначала он смочил ему ссохшиеся губы, а затем аккуратно прислонил к ним горлышко.
– Не разговаривай. Зачем ты сел? Ложись. Я скоро приготовлю мясной суп.
Парень подчинился и толкаемый сильной рукой охотника опустился на кровать.
– Надо бы сменить повязку, – сказал он, посмотрев на голову парня.
Парень видел перед лицом мозолистые ладони и пальцы с черной линией грязи под ногтями.
– Ладно, потом перевяжу тебя, – сказал охотник и вышел на улицу.
Парень приподнялся на кровати так, что у него получилось через окно рассмотреть нахмуренное лицо мужчины. Он сидел на пне, склонившись над тушкой кролика. С улицы донесся его голос:
– Как тебя зовут?
Этот вопрос не вызвал никакой отдачи в памяти. Просто вопрос, не имеющий за собой ничего. Вырванный и выброшенный кусок картины.
– Я не помню, – как можно громче крикнул парень.
Охотник появился в проходе, на секунду заслонив свет с улицы. Он держал в красной от крови ладони разделочный нож. Мужчина прошел к одной из полок, порылся в ней и вытащил небольшой тканевый мешочек. Пол с тоской и безразличием проскрипел под ногами уходящего на улицу охотника, откуда послышался звонкий и глуховатый стук лезвия по дереву. Парень видел через окно макушку охотника, и как она покачивалась в такт ударам ножа. С усилием он приподнялся на локте и сильно вытянул шею, чтобы лучше разглядеть его лицо:
– А тебя как зовут? – парень увидел, как мужчина, услышав вопрос, слегка нахмурился.
– Тебе-то не все равно? – раздалось в ответ.
Охотник вернулся к работе, но потом невидимый для парня нож остановился в руках, а тонкие губы будто напряглись и бросили сухо:
– Мак.
«Мак, – пронеслось у парня в голове, – никогда не слышал такого имени». А потом он понял, что не может вспомнить ни одного.
Духота в доме давила. От этого все кружилось в глазах и становилось тошно. Его потянуло на свежий воздух. Был день, и солнце мягко ложилось на небольшую поляну вокруг дома. «Давай, поднимайся, надо вылезти отсюда», – сказал он себе.
– Мак!
Парень увидел через окно, как охотник перестал что-то резать.
– Помоги выйти, я не могу больше оставаться в доме.
– Тебе лучше остаться внутри, – послышался сухой ответ.
Парень хотел еще что-то сказать, но передумал. «Сам встану». Его кружило, пол перед глазами то падал, то наклонялся в сторону, но спертый воздух становился все противнее. Парню буквально приходилось пропихивать его в легкие. Он нерешительно взялся за край кровати и приподнялся, замерев на секунду, чтобы не упасть. Противная солома резала ладонь. Шарахнулся вперед и привалился грудью к входной двери.
– Твою же, – Мак встал с пня, – я же сказал, оставаться внутри.
Парень ничего не ответил. Он впился всем телом в дверной проход, вцепился в него пальцами, и не видящими глазами, как пьяный, шарил у себя под ногами. Грудь тяжело поднималась при каждом вздохе.
– Пень видишь? – спросил охотник. – Сможешь дойти?
В нескольких шагах от дома, у костра из земли торчали два пня. Лицо парня отсырело, на лбу и под носом выступил пот. Охотник же стоял в стороне и наблюдал. Хворост еще не разгорелся, а на земле, рядом с костром, лежали три палки, на них Мак собирался насадить кроличьи тушки.
Парень глубоко вдохнул, стиснул зубы и попытался сделать шаг, но пальцы, ухватившиеся за дверной косяк, не разжимались, поэтому он только качнулся и прислонился обратно к стене. Мак раздражительным движением откинул тело кролика с надрезанным брюшком и твердым шагом направился к парню. Подхватил его одной рукой под плечи и усадил на пень.
Вокруг дома охотника плотной стеной стоял лес. Темно-зеленые ели в молчании опустили ветви. Деревья в пределах нескольких десятков метров по кругу были вырублены, а на их месте образовалась небольшая лужайка. Парень только сейчас увидел, что сбоку был разбит небольшой огородик, окруженный невысоким плетнем. Мак видел, как парень покачивался из стороны в сторону, сидя на пне, как он вздрагивал всем телом, когда казалось, что вот-вот упадёт.
– На, откуси и запей. Тебе от этого полегчает.
Парень тупо уставился на протягиваемый ему ломоть хлеба и бурдюк. С жадностью сделал три глотка, поперхнувшись на первом.
– Ты сказал, что не помнишь, как тебя зовут.
Парень странно вытягивал шею в попытках пропихнуть в горле большой кусок хлеба. Мак примял ступней траву вокруг себя и начал свежевать второго кролика. Нож с мягким звуком вспарывал мех и пролезал вглубь тельца зверька.
– Не помню, – парень почувствовал себя намного легче.
– Тогда как мне тебя называть?
– Я… я не знаю.
Тоска и слабость промелькнули в глазах. Парень задумался. У него не получалось достать из памяти хоть что-то. Огромная черная стена, в которую он упирался каждый раз, когда задавал себе вопросы. «Что со мной произошло?» Смутно он различал отрывки, смазанные картинки. На них сначала мелькало лицо Мака, когда тот нашел его под деревом. Потом перепутанные, слипающиеся образы леса. Все скачет. «Он донес меня сюда».
– Ты помнишь, когда я тебя нашел?
– Все очень смутно. Ты кажется тащил меня, но сначала наклонился надо мной, еще в самом начале, когда нашел меня.
– Это было девять дней назад. Ты лежал под деревом с перебитой головой.
«Девять дней», – медленно повторил про себя парень.
– А все это время… – выдавил он из себя.
– Ты лежал у меня дома, спал. Редко приходил в себя. Иногда в бреду открывал глаза, что-то говорил и снова засыпал, – Мак почесал бороду кончиком ножа.
Через некоторое время он продолжил.
– Чтобы нам было проще общаться, надо что ли назвать тебя как-то, – охотник задумчиво смотрел, как под сухими палочками разрастался огонь, – когда я жил еще не здесь, у нас в поселении был мужик. Разговаривал только по случаю и то только о лесе, да о тропинках. Наши не любили его, за странного считали. Он, конечно, с приветом, и ходил так странно, как бы раскачиваясь из стороны в сторону, но при этом был великолепным следопытом. Знал все о местности, ориентировался на сотни километров во все стороны от селения, перебродил все тропы и канавы, – Мак взглянул на парня, тот слушал, уставясь на него красными глазами, – один раз ручей пересох, из которого мы всегда набирали воду. Так этот следопыт показал нам сразу три новых источника. И вот когда мужики спрашивали: «слушай, куда идешь?». Он отвечал: «бродить». Поэтому и дали ему кличку Бродяга. Мужик интересный был, своеобразный. Дойти до города: «Бродяга покажет короткую дорогу!». Пещеру, где заляжет медведь в спячку: «Бродяга знает!».
Ветка треснула, и искры посыпались из костра. Пламя лизнуло дно растопки и выскользнуло из под нее резво наверх.
– Что скажешь? – спросил Мак
– О чем?
– Об имени. Бродяга.
Было в нём что-то не от мира сего. Одинокое какое-то.
– Оно будет твоим пока, разумеется, не вспомнишь свое настоящее, – добавил Мак.
– Да, пускай. Только не понимаю, как я связан с этим именем?
Охотник перевел взгляд на парня, выдержал паузу и сказал, оперевшись локтем на колено:
– Забродил ты, парень, слишком далеко. Но об этом позже.
Мак подобрал с земли третью не разделанную тушку кролика. Бродяга провалился в свой мир. На какое-то время он перестал замечать, что происходило вокруг него. «Как же так получилось?» – подумал парень. Солнце вынырнуло из-за верхушек деревьев и разлилось золотом по лужайке. Бродяга прикрыл глаза и постарался вспомнить все, что уже знал. Первое, за что удалось зацепиться, это плывущая размазанная картинка, перемешанная со вкусом крови и тошноты.
Он валялся под деревом, разметав ноги и руки в разные стороны. Голова привалилась к стволу, а подбородок упирался в грудь. Кажется, правая ладонь была в чем-то липком и холодном. Потом появился Мак. Его голос раздавался эхом так, как если бы на Бродягу было надето ведро. Темнота. По горлу течет что-то горькое, обжигающее гортань и грудь. Это буквально вырвало его из забытья. На секунду все стало четким: далеко впереди, в нескольких километрах белели пики горного хребта. «Ну и как ты сюда попал?» – услышал он голос охотника. Но что раньше, что было до этого? Бродяга стиснул челюсти. Так не бывает, чтобы не было воспоминаний. Его качнуло. Уши больно сдавило, и он вернулся.
Мак изредка поглядывал на Бродягу. Тот вот уже двадцать минут сидел, скрючившись на пне и уронив голову на руку. Из гущи леса на лужайку вырвался ветер, пронесся над землей, и качнул пламя, тянувшееся к подвешенным над ним кроличьим тушкам. Бродяга вздрогнул и поднял опухшее лицо.
– Как… Как я попал туда?
– Я не знаю. Ты лежал под деревом, когда я проходил мимо.
– А как я выглядел?
Мак вздохнул и с видом человека, которого отрывают от важного дела бесполезными расспросами, ответил:
– Как мертвец. С затылка по стволу дерева на плечи стекала кровь, лицо в гематомах, левый глаз полностью затек и опух.
– На меня напало животное? Я не понимаю.
Охотник пристально посмотрел тому в лицо. «Неужели и правда не понимает?» – подумал Мак, а вслух сказал:
– Возможно, животное.
Бродяга сгорбился и обхватил колени руками. Его снова начало знобить. С мяса в костер упала капелька жира. Пламя вздрогнуло и зашипело. Охотник встал с пенька и прокрутил три палки с насаженными на них зайцами.
– Спасибо, Мак… – он медленно выговаривал слова, – мне сейчас трудно говорить. Я хочу полежать.
Охотник коротко кивнул. Он чистил ногти ножом и о чём-то думал.
– В дом пойдешь? – бросил как бы между делом Мак.
Бродяга на секунду замер, прежде чем подняться с пня. На свежем воздухе было лучше, свободнее, чем в душной комнате. И как будто боль в голове ощущалась не так резко.
– Я тут лягу.
Бродяга уперся костлявыми ладонями в колени и на дрожащих ногах стал подниматься. Он старался делать это как можно плавнее, чтобы не появилась боль в голове. Мак смотрел на него и на секунду поймал себя на том, что ему стало противно. «Почему противно?» – спросил он себя. Мак понимал, что Бродяга сейчас слаб, но ничего не мог с собой поделать. Охотник поспешил опустить подбородок, чтобы за бородой не было заметно его искривившихся губ. Бродяга напоминал старика. Парень сделал несколько шагов на трясущихся ногах. Сгорбленная спина, на которой отчетливо выделилась цепь позвоночника, вздрагивала судорогой. Впавшие глазницы и бледная кожа, обтянувшая скулы и провалившаяся во впадины щёк. Бродяга не замечал, как трясутся его плечи. Парень замер в четырех метра от костра. Мак угадал причину его неуверенности. «Не знает, как опуститься. Боится упасть». Охотник решил понаблюдать за ним. А парень судорожно пытался думать. Ему стало страшно. Все тело ходило ходуном. В груди бешено колотилось сердце, мышцы ног горели и рвались от резкой нагрузки. «Как мне опустится на траву… Что делать?». Если парень упадет, то травма головы может только ухудшится, и недельное лечение пойдет насмарку. Бродяга не заметил, как подтянул ладони к ушам, будто прячась от громкого звука. «Если я упаду», – и при этой мысли его всего передергивало. Тогда, череп точно расколется, и Бродяга с трудом представил, как с хрустом трескается кость, а изнутри вытекает склизкая красная масса. «Точно! На колени! Упаду на колени!», – вспыхнуло в мыслях, и с каким-то внутренним облегчением парень начал опускаться. Мак наблюдал, как ноги Бродяги подогнулись, затрепыхались и наконец рухнули коленями на землю. Потом, как слепой проверяет трясущейся рукой путь, Бродяга вытянул ладонь вниз, при этом он все время смотрел только вперед, держа голову ровно и не наклоняя её. Наконец рука дотянулась до мягкой и холодной земли, и за ней опустилось тело. Бродяга выдохнул с облегчением. Он лежал на животе, прислонясь щекой к мокрой, пахнущей дождем траве, и наслаждался. Мак отвернулся к костру. Внезапно охотник вздрогнул и подскочил на пне. Мясо подгорало. Он крутанул все три ветки на рогатках и раздраженно сплюнул в сторону.