– Почти вертикальный лоб и размер головы указывают, что это женщина. Верхняя и нижняя челюсти небольшого размера. При необходимости мы позовем одонтолога оценить проведенное вмешательство, но значительная косметическая работа видна невооруженным взглядом. Мягкие ткани лица в основном отсутствуют. По характеру повреждений можно предположить, что ткани съедены морскими креветками или иными ракообразными и беспозвоночными. Первыми, вероятно, были съедены более мягкие ткани губ, глазных век и ушных раковин.
Мэддокс шагнул вперед, чтобы лучше разглядеть. Лео за его спиной шуршал фольгой, разворачивая новую пластинку жвачки. О’Хейган опустила большое увеличительное стекло на раздвижной штанге и вгляделась в мутные выпуклые глаза. Виолончель зазвучала громче.
– Множественные точечные кровоизлияния, – тихо сказала она, приближая лупу со встроенным фонариком.
Мэддокс хорошо знал, отчего возникают точечные кровоизлияния, которые выглядят как маленькие красные или фиолетовые пятнышки: значит, в глазах лопались капилляры. Причиной этого обычно является возросшее давление на шейные вены при перекрытии дыхательных путей. Наличие точечных кровоизлияний убедительно доказывает асфиксию как причину смерти, будь то удушение руками, повешение или лишение воздуха.
– Причем, похоже, возникли они в несколько приемов, – добавила патологоанатом.
– Как будто ее душили, отпускали и снова душили? – уточнил Мэддокс. – Вроде эротического удушения или контроля дыхания для сексуального возбуждения?
– Возможно, – согласилась О’Хейган. – Наличие петехий не доказывает удушения, а их отсутствие не свидетельствует о том, что удушения не было: это просто маркер избыточного давления в венах головного мозга. Но в восьмидесяти пяти процентах случаев удушения руками присутствуют точечные кровоизлияния в глазных яблоках. Для этого всего-то нужно тридцать секунд непрерывного давления.
Она передвинула лампу и осмотрела второй глаз.
– При пережатии сонных артерий резкое прекращение поступления крови к мозгу и накопление углекислого газа может привести к ощущениям головокружения и удовольствия, усиливающих чувственность. В сочетании с оргазмом этот «кайф», как уверяют, производит не менее мощный эффект, чем кокаин, и тоже вызывает зависимость.
Крещендо виолончели резко сменилось вкрадчивым шепотом. Лаборанты расчесывали волосы неизвестной, вынимая морские водоросли и сор. Мелких беспозвоночных и посторонние частицы скрупулезно фиксировали и раскладывали в пакеты, документируя каждый фрагмент вещественных доказательств. Флора и фауна в волосах утопленницы помогут определить время с момента смерти и место, где неизвестная попала в воду и откуда, соответственно, ее принесло течением.
– Клок волос срезан, – вдруг сказал один из ассистентов. – Прямо по линии роста волос, в центре лба.
Мэддокс покосился на Лео. Оба помнили о срезанной пряди у Грейси Драммонд – об этом уже кричали все СМИ. Ассистенты О’Хейган сделали фотографию щетины на месте среза.
О’Хейган начала описывать шею покойницы.
– Веревка, удерживающая пленку у шеи, визуально не отличается от веревки, которой пленка перевязана ниже на теле. Узлы на вид тоже одинаковые. – Измерив длину свободного конца, О’Хейган добавила: – Три метра девяносто пять сантиметров от узла на горле.
– Похоже на полиэстеровый шнур. Должно быть, веревка трехпрядная, – тихо подсказал Мэддокс. – Распространенное морское снаряжение, можно найти где угодно. Недавно сам купил несколько метров такой. А узлы рифовые. Любой моряк, скалолаз, бойскаут и рыбак умеют вязать такие узлы.
– У тебя яхта? – поинтересовался Лео.
– Угу, – буркнул Мэддокс, пристально глядя, как О’Хейган переключилась на пластиковую пленку, ища внешние следы – волоски, фрагменты ткани. Вдруг она взяла пинцет и осторожно извлекла что-то крошечное из волокон веревки.
– Похоже, какие-то волосы застряли в одном из узлов и запутались в грубом плетении веревки. – Она снова опустила лупу и начала аккуратно извлекать и рассматривать улику. – Некоторые до двух сантиметров. Есть и светлые, и темно-каштановые. Один белый, жесткий. – О’Хейган помолчала. – Довольно много, но это не волосы, а шерсть животного. И шерсть, и подшерсток.
– Кошка, собака? – поторопил Лео.
– Это нам в лаборатории скажут, – отозвалась О’Хейган. – Шерсть состоит в основном из белка кератина. У каждого вида животных она характерной длины, цвета, формы, со своеобразной луковицей и микроскопическими особенностями, которые позволяют экспертам определять хозяина шерсти.
Волоски отправились по отдельности в бумажные конверты, которые надписывали лаборанты.
– Может помочь определить место преступления, – негромко сказал Мэддокс. – По-моему, на суше, потому что шерсть не морского обитателя.
Виолончель заиграла еле слышно, создавая подспудное напряжение в ожидании очередного крещендо. Шли минуты.
Мэддоксу стало жарко, несмотря на холод морга. Стальные инструменты звякали о раковину.
– На полиэтиленовой пленке имеются царапины и порывы, – сказала О’Хейган. – Возможно, это ее течением тащило по дну…
Повреждения были сфотографированы и записаны.
– Давайте-ка перевернем.
Лаборанты помогли О’Хейган перевернуть утопленницу в пластиковом коконе на живот.
– Борозды на затылке почти четыре сантиметра глубиной и отстоят друг от друга на девять сантиметров. – Из одной раны О’Хейган извлекла извивающуюся креветку, которая тоже отправилась в один из пакетов.
– Жрали ее мозг… Вот черт, – прошептал Лео.
Мэддокс глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, но тут же пожалел об этом – в нос ударили резкие запахи смерти и морга.
Снова защелкал фотоаппарат. О’Хейган диктовала данные визуального осмотра с головы до ног. Под пластиком были отчетливо заметны темно-фиолетовые следы.
– Трупные пятна? – предположил Лео.
– Или синяки, – сказала О’Хейган. – Узнаем, когда развернем.
Закончив с осмотром, она велела помощникам снова положить труп на спину.
– Стало быть, она участвовала в какой-нибудь эротической игре с удушением, и что-то пошло не так, – тихо сказал Лео. – Или же ее вполне традиционно задушили, а потом завернули в пленку и выбросили в воду. Течениями и приливом ее таскало по дну, наконец в теле образовались газы, она всплыла, попала под винты, снова пошла на дно и каким-то образом оказалась в канале, под мостом Джонсон-стрит…
– Может, подождем с версиями, пока не развернули пленку? – перебил Мэддокс.
Лео полоснул его взглядом, сжав рот в тонкую полоску.
– Так, давайте открывать, – распорядилась О’Хейган.
Струны виолончели стонали, сойдясь в яростной какофонии, становившейся все пронзительнее.
– Хоть бы она выключила эту дрянь, – пробормотал Лео, доставая новую жвачку. – Какой-то Йо-Йо Му, или Ма[3]… Всякий раз это дерьмо ставит.
О’Хейган аккуратно разрезала слои плотной мутной пленки, отгибая их один за другим, словно доставала куколку из кокона. Куколку, которая никогда не станет бабочкой… Кожа утопленницы была прозрачно-белой, с голубыми жилками, соски маленькие, темно-розовые. Через прокол в левом соске было вставлено золотое колечко.
– Удивительно хорошая сохранность, учитывая состояние лица, – отметила О’Хейган, обнажая плоский живот покойницы, согнутые руки которой были сложены одна поверх другой. Патологоанатом разрезала новую веревку и отогнула пленку.
Все сразу увидели татуировку, и в комнате стало очень тихо.
– Мать твою, – прошептал Лео, позабыв про отвращение к утопленникам и подавшись вперед.
Разъяренные змеи извивались внизу живота потерпевшей – змеи, росшие из головы Медузы горгоны. Открытая в крике пасть, усеянная заостренными зубами, приходилась прямо на бритый лобок, словно вагина – это пасть Медузы, и все, что вставят Медузе в «горло», будет сожрано заживо. О’Хейган остановилась и нахмурилась. У Мэддокса возникло нехорошее предчувствие.
Наклонившись, патологоанатом осторожно раздвинула большие половые губы, словно раскрывая Медузе рот.
Виолончель заиграла едва слышно.
О’Хейган подняла голову, глядя на детективов прямо и серьезно.
– Капюшон и головка клитора и малые половые губы отсутствуют, – тихо сказала она. – Ей сделали обрезание.
Несколько мгновений детективы молча смотрели на О’Хейган.
Двери с шипением разъехались, отчего все так и подскочили.
– Привет, док! Кто-нибудь желает пообедать или перекусить?
Обернувшись, Лео и Мэддокс увидели пухлую блондинку, которая вкатила в морг столик-тележку с едой. Она казалась существом из привычного внешнего мира, ненароком вторгшимся в эту альтернативную реальность ужаса, холода и смерти.
╬
Креститель
Ибо вот, в беззакониях я зачат, и во грехах родила меня мать моя.
Псалом 50:5
Был вечер воскресенья, когда он положил три рулона клейкой ленты и коробку экстратонких синих латексных перчаток в тележку для покупок «Драгги март» в бухте Джеймс. У него закончились перчатки, а он всегда имел при себе пару, как детектив. Когда-то он пытался стать полицейским, но на предварительном осмотре выяснилось, что он не различает зеленый и красный цвета. Полноценное цветовое зрение было одним из минимальных требований для поступления в столичную полицию. До этого он и не подозревал о своем дальтонизме.
Тем не менее он выучился думать как коп – учится же полицейский думать как преступник. У прохода с белковыми коктейлями он замедлил шаг и взял с полки банку своего любимого коктейля. Дорого, но оно того стоит. Тело – это храм.
«Уход за собой – признак уважения к себе, мальчик Джонни…»
Он пробегает минимум сорок километров в неделю, качается в парке на бесплатных тренажерах. От этого он всегда собран. Силен. В форме. Ему нравится собственное тело. Женщинам тоже нравится: это читается в их взглядах, когда он в солнечную погоду тренируется полуголым.
Войдя в отдел косметики, он нашел помаду, которую искал (темно-красную, оттенка «румяная вишня»), и покатил покупки на кассу. Магазин на его же улице – ему нравилось ходить пешком. Машина у него предназначена для приватных ночных дел, когда нужно перевезти что-нибудь большое и тяжелое, поэтому сегодня она, надежно закрытая, стоит в гараже…
– Как мамаша? – спросил владелец магазина Оливер Тэм, начиная пробивать покупки. «Драгги март» – маленький семейный магазинчик, и Тэм часто стоит за кассой сам. Маме нравится этот Тэм – она поддерживает местных торговцев, которых еще не разорили сетевые универмаги.
– Хорошо, – ответил он, выкладывая на прилавок помаду и протеиновый коктейль. – Ей гораздо лучше. – Он рассеянно взглянул на проволочный стенд у кассы и замер, не закончив движения, при виде газетного заголовка:
«Зверское изнасилование на кладбище Росс Бей! Молодая женщина в коме».
Так он впервые узнал эту новость.
Вчера он лег поздно. Так устал на работе, что проспал большую часть сегодняшнего дня и проснулся лишь около пяти вечера. Тэм кивнул на первую полосу «Сити Сан»:
– Жуткое нападение на девушку, – сказал он. – Это утренний выпуск, но по радио уже сказали – скончалась. Всего шестнадцать лет! Причина смерти – утопление. Как, черт побери, можно утонуть в больнице?! – Тэм отставил в сторону первый пакет с покупками. – По радио передали, что ей сделали обрезание, а на лбу вырезали распятие. А еще у моста Джонсон-стрит сегодня утром выловили тело, все завернутое в пластик. Говорят, это та девушка, что пропала две недели назад. С отличным же настроением мы встретим Рождество… Новому мэру лучше побыстрее сдержать свои обещания.
От этих слов он очнулся, оторвав глаза от заголовка:
– Какая пропавшая девушка?
– Студентка Университета Виктории, восемнадцать лет. Исчезла с территории кампуса неизвестно куда. Аннелиза… Йенсен, вот как ее зовут.
Он взял газету со стойки, прочел первый абзац и вгляделся в черно-белый снимок детективов из отдела по борьбе с сексуальными преступлениями. Они выглядели как два призрака под густыми хлопьями снега в свете вспышки. Впечатление усиливало попавшее на фотографию сведенное гримасой лицо горгульи, высеченной на каменной стене.
– Эти детективы и сами не лучше преступников, за которыми гоняются, – постановил Тэм. – Газетку берете?
– Да. – Он положил газету на прилавок. – И пачку легких ментоловых.
– Вам надо убедить ее бросить курить, – улыбнулся Тэм, на секунду обернувшись к стенду и положив сигареты на прилавок.
Встретившись взглядом с Тэмом, он сверкнул в ответ своей широкой ослепительной улыбкой. Эта улыбка вызывала у людей доверие. Искренняя или нет, она расцветала вместе с ямочками, начисто стирая логику в мозгу некоторых женщин. Он сразу распознавал таких дамочек – в них угадывалась эмоциональная зависимость.
– Так она меня и послушает, – отозвался он. – Да, и один билетик «Быстрого выбора».
Постер на стене магазина гласил, что в следующем тираже разыгрывается до пятнадцати миллионов. Ему совсем не помешает выиграть несколько миллионов, учитывая ситуацию с работой.
Тэм пробил итог и подал лотерейный билет.
– Передавайте маме привет.
– Обязательно, – пообещал он, забирая пакеты.
Дорога домой показалась неожиданно долгой – было холодно и ветрено. Когда он вернулся в аккуратно покрашенный домик постройки начала века, то повесил куртку у входной двери и начал разбирать покупки. Затем он зажег огонь в камине, включил записанную серию «Улицы Коронаций» и присел почитать газету.
Стало быть, ее нашли живой.
Это серьезный промах. Пожалуй, он немного поторопился, решив, что она мертва, когда оставлял ее на кладбище. Впредь нужно будет проверять.
Неуклюжий Джонни, глупый, глупый, ах, глупый мальчишка…
Он вскочил и принялся ходить по комнате, стискивая кулаки, потом снова взял газету и начал читать дальше, запомнив имена детективов: Энджи Паллорино и Кьель Хольгерсен. Ну и имечко… Может, нужно произносить Киль? Или Кейль? Или Кайгель?
Энджи. С этой, по крайней мере, проще.
Самодовольство смешивалось в нем с разгоравшимся сексуальным возбуждением.
Ну что ж, играем, детективы. Вам не поймать Джонни. Вот увидите, Джонни снова ускользнет. Никто еще не поймал Джонни, глазастого Джонни, а Джонни развлекается уже много лет…
А теперь развлечение превратилось в миссию. У него появилась высшая цель.
Спаси дрянных девчонок, Джонни… Сделай их хорошими девочками…
Он взял со стола новую помаду, открыл и аккуратно накрасил себе губы. Открыл новую пачку ментоловых сигарет, вставил одну в рот, зажег и положил на край пепельницы на кухонном столе. Сигарета тлела, выпуская кудрявый дымок вроде ладана. Это для создания атмосферы. Это возбуждает. Он сходил вниз, принес шкатулку для шитья и поставил на стол, присел сам и только после этого открыл крышку. Катушки с разноцветными нитками, иглы, пуговицы. Пузырек клея и ультрафиолетовая ручка-фонарик.
В нижнем отделении лежала прядь волос, приводить которую в порядок вчера у него не было сил.
Он достал волосы. Прелестный каштановый оттенок.
Напевая под нос, он открыл клей и макнул туда кончик пряди. От резкого запаха слезились глаза и щипало в носу. Он посветил ультрафиолетовым светом, подсушивая клей, и через две или три секунды краешек пряди стал гладким и блестяще-твердым. Теперь волосы надежно скреплены. До недавнего времени для отделки своих трофеев он использовал лак для ногтей, но волосы приходилось фиксировать, пока не высохнет лак. Это занимало время, и иногда прядь прилипала к поверхности, на которой сохла. Но потом он увидел документальный фильм на спортивном канале про вязание мушек, где один рыбак использовал для своих мушек светоотверждающий клей, и дело пошло как по маслу.