Бесконечное количество пособий по воспитанию детей – как и бесчисленных книг о различных системах питания – само по себе должно служить доказательством их бесполезности; в самом деле, если бы хоть одна из них и правда работала, то ее успех должен был бы вытеснить с рынка все остальные подобные книги. И если в случае с питанием зазор между целями отдельного человека и общественной пользой уже очень хорошо заметен, то в случае с воспитанием детей этот зазор превращается в зияющую пропасть. Общество, одержимое диетами и системами питания, демонстрирует высочайший уровень ожирения, а общество, одержимое родительством, – высочайший уровень детской нищеты[11].
Проблема в том, что мы не в состоянии загнать джинна обратно в бутылку. Стоило нарушить преемственность традиций, как стало невозможным просто восстановить ее. Мы уже не можем просто выращивать детей и готовить – без всякой “самоосознанности”, так, как это делали наши родители и их родители. Но мы и не должны. В сущности, будучи бабушкой, я очень благодарна за то, что могу налить замороженное грудное молоко, сцеженное электрическим молокоотсосом, в бутылочку, – это замечательное изобретение для ухода за ребенком. Мобильность, разнообразие и выбор – сами по себе, бесспорно, благие вещи. Конечно же, я не хочу отказываться от суши, или тортильи, или замороженного йогурта и возвращаться к бабушкиной пережаренной грудинке и макаронам-“бантикам” – или, если уж на то пошло, к кореньям и ягодам, которыми питались наши предки эпохи плейстоцена. Точно так же я ни за что не откажусь ни от молокоотсоса, ни от своей научной карьеры только потому, что у предшествующих поколений таких возможностей не было.
Похвала хаосу
Но если нюансы выращивания детей на самом деле не определяют то, какими дети вырастут, почему мы должны тратить столько времени, сил и эмоций – да и просто денег – на это выращивание? Зачем вообще вступать в столь затратные, сложные и ненадежные отношения?
Это вопрос одновременно личный и политический, вопрос эволюции и науки. Мы можем лишь сказать, что сама эволюция заставляет нас заботиться о детях – ведь мы должны передать дальше наши гены. Но в таком случае почему мы не становимся самостоятельными уже очень скоро после рождения, как это происходит у многих животных? Почему человеческим детям требуется так много внимания и заботы? И почему взрослым приходится обеспечивать такую заботу – несмотря на то, что ее плоды невозможно точно предсказать?
Главная научная идея этой книги состоит в том, что ответ на эти вопросы – хаос. Дети, бесспорно и несомненно, – совершенно хаотические существа. От них сплошной беспорядок. Какими бы ни были награды, венчающие родительские усилия, чистота и порядок в их число точно не входят. Вообще-то в бесконечном процессе поиска научных грантов я не раз подумывала о том, не предложить ли военным идею хаотического маленького ребенка в качестве оружия. Стоит обрушить этот беспорядок на вражескую армию – и противник утром не сможет даже из дому выйти, не то что воевать.
У ученых есть много разных слов для обозначения беспорядка: вариабельность, стохастичность, шум, энтропия, волюнтаризм. Долгая традиция, восходящая к греческим философам-рационалистам, воспринимает эти силы хаоса как врагов знания, прогресса и цивилизации. Но другая традиция, восходящая к романтикам XIX века, усматривает в беспорядке источник свободы, новаторства и креативности. Романтики воспевали детство: для них ребенок был образцовым примером преимуществ хаоса.
Современная наука до некоторой степени поддерживает этот романтический взгляд. От мозга младенца до мозга ученого, от человеческого разума до искусственного интеллекта – хаос везде играет важную роль. Система, которая колеблется и варьируется, пусть и произвольным образом, сможет приспособиться к меняющемуся миру гораздо более гибко и разумно.
Конечно, один из лучших примеров преимуществ хаоса – это эволюция путем естественного отбора. Случайные биологические вариации приводят к адаптации. Но биологов, кроме того, все больше интересует идея “эволюабельности” (evolvability), то есть способности к эволюционному развитию[12]: возможно, каким-то организмам лучше других удается образовывать новые, альтернативные формы, которые затем будут сохранены или отброшены в ходе естественного отбора. Существуют свидетельства того, что и сама эволюабельность также может эволюционировать; некоторые виды, возможно, эволюционировали именно в том направлении, чтобы производить больше варьирующихся особей.
Например, бактерии, которые вызывают болезнь Лайма, отлично умеют производить новые варианты, устойчивые к антителам, – именно поэтому болезнь Лайма так трудно лечить[13]. Если воздействовать на бактерии с помощью множества новых антител, бактерии станут еще более вариативными. Возникшие в результате новые вариации необязательно смогут эффективно защищаться от тех или иных антител, которые атакуют бактерии в настоящий момент, но эти вариации увеличивают вероятность того, что в будущем бактерии переживут атаку других антител.
Человеческие существа производят особенно широкий, разнообразный и непредсказуемый спектр вариаций потомства: каждый ребенок наделен неповторимой комбинацией свойств нервной системы и уникальными способностями, обладает сильными и слабыми сторонами, разными типами знаний и различными навыками. Это дает нам те же преимущества, что и у “эволюабельных” бактерий Лайма: вариации позволяют человеку как виду адаптироваться к непредсказуемым изменениям культуры и окружающей среды.
Давайте поговорим об отношении к риску. Мы знаем, что одни дети уже с самого раннего возраста довольно осторожны, в то время как другие очень предприимчивы. Например, мой старший сын Алексей всегда залезал на самую вершину горки на детской площадке, но при этом никогда не начинал карабкаться по лесенке, не изучив предварительно, как можно будет спуститься. А мой средний сын Николас стремительно взлетал на самый верх, ни разу не оглянувшись и ничего не изучая (что касается меня самой, то я, будь моя воля, к таким горкам близко бы не подошла).
По всей вероятности, родители детей, готовых рисковать, живут в постоянном напряжении, и их можно понять. Однако если люди, склонные к риску, и в самом деле ведут более рискованную жизнь, то почему же естественный отбор давным-давно не искоренил эту склонность? И аналогичным образом – если награда за риск перевешивает опасность, почему до сих пор не исчезли более осторожные и пугливые дети?
Когда события развиваются предсказуемым образом, то наиболее успешной будет консервативная стратегия под девизом “безопасность прежде всего”. Но когда обстоятельства меняются, умение рисковать становится более важным[14]. Те самые стратегии, которые годились в прежней обстановке, вдруг становятся непригодными. И, разумеется, невозможно заранее вычислить, когда произойдут непредсказуемые перемены, – на то они и непредсказуемые.
В результате, когда в популяции есть самые разные личности – и осторожные, и склонные к риску, – шансы на выживание каждого отдельного индивида повышаются. В предсказуемой ситуации консерваторы обеспечивают любителям риска все преимущества безопасности, а когда наступают резкие перемены, храбрецы дают осторожным соплеменникам возможность воспользоваться преимуществами инноваций.
Мой Николас, в детстве без оглядки взлетавший на самый верх горки, сегодня очень успешен в профессии, где ему постоянно приходится принимать рискованные решения стоимостью в миллионы долларов, – мне о таком и подумать-то страшно. Воспитывая Ника, я совершенно определенно не преследовала цели вылепить из него взрослого, жизнь которого будет полна риска и неопределенности. Но оказалось, что такая жизнь просто создана для Ника.
Приведу другой пример. Охота была важнейшей частью нашей эволюционной истории. На охоте необходимо держать ухо востро, обращать внимание на множество вещей одновременно и реагировать на мельчайшие изменения вокруг[15]. Поэтому кажется разумным предположить, что в те времена, когда охота была критически важна для выживания, такие свойства должны были развиться у всех членов человеческой популяции. А у тех, кто был способен сосредоточиться в каждый момент времени только на чем-нибудь одном, были, возможно, какие-то другие преимущества, но в целом такие люди, вероятно, считались менее ценными для общества.
Однако впоследствии, когда обстоятельства переменились, люди с подобным умением фокусироваться оказались как раз очень ценными. Как только в образе жизни человека на первый план вышло обучение, а не охота, способность фокусировать внимание превратилась в преимущество. В наши дни проблемы с адаптацией возникают как раз у тех детей, которые неспособны сосредоточиться на чем-то одном.
Идеи, которые умирают вместо нас
Вокруг концепции эволюабельности по-прежнему идет дискуссия, и предстоит проделать еще много научной работы, чтобы понять, как образом эволюция отвечает на изменения среды, порождая вариативность живых существ. Бесспорно одно: человеческая культура и обучение порождают особого рода “эволюабельность”, которая работает куда быстрее, чем биологическая эволюция.
Вместо того чтобы дожидаться, пока естественный отбор превратит нас в более приспособленные существа, мы адаптируемся самостоятельно, примеряя множество различных вариантов картины мира (разных теорий) и сохраняя те из них, которые соответствуют фактам, а несоответствующие отметаем. Философ Карл Поппер сказал однажды, что наука позволяет нашим теориям умирать вместо нас самих[16].
То же самое можно сказать и о культурном прогрессе. Мы можем тестировать и примерять различные картины мира, но в то же время мы способны создавать различные типы миров. Мы можем сделать это и с помощью новых инструментов и технологий, и посредством новых политических и общественных установлений – новых законов, обычаев и институтов. А затем посмотреть, какие технологии и социальные установления будут способствовать нашему процветанию.
Поэтому стратегия успеха для человечества состоит из двух частей. Мы начинаем с того, что генерируем множество разных вариантов-возможностей, причем по крайней мере часть из них – случайным образом. Затем мы сохраняем те из них, которые работают, однако при этом не отметаем полностью альтернативы. Вместо этого мы продолжаем генерировать новые альтернативные варианты и сохраняем их про запас, чтобы пустить в ход в новой среде или столкнувшись с новым набором задач.
Исследование vs. использование
Однако у этой стратегии есть слабое место. Как известно каждому родителю, беспорядок и эффективность – вещи несовместимые; именно поэтому хаос, который способен устроить маленький ребенок, мог бы стать поистине сокрушительным оружием. Неизбежно приходится искать баланс между исследованием множества альтернатив, которые могут пригодиться когда-то в будущем, – и надежной, прочной, быстрой и эффективной системой, необходимой здесь и сейчас. В области компьютерных технологий и в нейронауке это узкое место принято называть конфликтом между исследованием и использованием[17].
Исследование новых возможностей, идет ли речь о возможностях отдельной личности или возможностях теорий, технологий или культур, открывает путь к инновациям, к альтернативным решениям, необходимым в новых условиях. Но, разумеется, вам нужно еще и действовать здесь и сейчас, сообразуясь с текущими обстоятельствами. И здесь изучение возможностей ничего не дает – вы вряд ли захотите изучать все возможные варианты обращения с мастодонтами, если один из них уже несется прямо на вас. Великие полководцы и руководители не продумывают все возможные варианты планов и не выбирают самый лучший из них; они выбирают тот, который достаточно хорош, и выполняют его уверенно и решительно. Даже нерешительные ученые вроде меня в конечном итоге вынуждены выбрать какой-то один из множества возможных экспериментов и провести именно его.
Один из способов решить эту проблему состоит в том, чтобы чередовать исследование и использование[18]. Особенно плодотворно сначала заняться исследованием, а затем уже использованием. То есть вы начинаете с того, что произвольно генерируете множество вариантов, а потом отметаете негодные, пока не остановитесь на том, который очевидно работает.
Разумеется, пока вы занимаетесь всеми этими исследованиями, неплохо было бы остаться в живых. Как вы отобьетесь от мастодонта, если все еще размышляете, какое оружие тут будет самым уместным – копье? Или все-таки лучше праща? А если вы еще только учитесь обращаться с копьем или пращой?
Один из возможных ответов: “Быстрее зови на помощь маму и папу!” Именно защищенный период детства – одно из решений конфликта исследования и использования. В детстве мы призваны исследовать окружающий мир, чтобы мы смогли использовать результаты исследований, когда станем взрослыми. Детство и забота о детях – это две стороны одной медали: детство без заботы и защиты существовать не может. Обеспечивая детенышу защищенное и безопасное детство, период, когда нужды маленького существа удовлетворяются надежно, стабильно и без дополнительных условий, вы создаете особое пространство беспорядка, вариативности и исследований.
Вероятно, люди из всех биологических видов наиболее склонны к исследованию. Другие виды очень точно адаптированы к их конкретным средам обитания. Но мы, люди, всегда были и остаемся кочевниками, которые перемещаются из одной среды в другую и работают с тем, что обнаруживают в новой среде обитания. Нас можно найти повсюду, от дремучих лесов до вельда, от арктических пустынь до песков Сахары. И в отличие от других биологических видов, мы создаем новые разновидности среды обитания. Огни мегаполисов озаряют Землю и видны даже из космоса. Воображение и креативность исключительно важны для нашего успеха – ведь нам приходится заранее представлять себе, как будут работать новые места, которые мы откроем и которые мы построим.
Сноски
1
Термин parenting в современном английском языке употребляется в значении, наиболее близком к русскому слову “воспитание”. Однако термин “воспитание”, постоянно использовавшийся в специальной литературе в 1950-х – 1980-х годах, в настоящее время употребляется все реже. В то же время слово “родительство” сегодня активно живет в обсуждениях, практических советах, личных беседах современных родителей и означает именно ту модель воспитания, которую критикует автор. Поэтому здесь и в дальнейшем мы будем дословно переводить английский термин parenting. – Примеч. науч. ред.
2
Запутанные установки у современных родителей превосходно обрисованы у: Senior, 2014.
3
Rapp 2011. В 2014 г. вышла ее книга The Still Point of the Turning, основанная на данной статье, опубликованной в 2011 г. в газете The New York Times.
4
Автор использует здесь слово learning, которое в данном случае больше соответствует понятию “научение” или “освоение”, то есть – в отличие от русского слова “обучение” – не подразумевает намеренного и формализованного процесса под руководством обучающего взрослого. В дальнейшем, однако, слово learning в зависимости от контекста будет переводиться и как “научение”, и как “обучение”. – Примеч. науч. ред.