ПОГОДНОЕ
Ностальгия по теплу
Очень скучная весна:
ни сосулек, ни капели.
Лишь ленивые от сна
две не мартовских недели
Издеваются дождем,
сыплют мокрый снег внезапно,
грязным под ноги ручьем
расползаются масштабно.
Видно (в сговоре с зимой?),
топят солнце в злобных тучах.
Но… за серой бахромой
иногда… мелькает… лучик…
Порхает лето
Порхает лето мотыльком,
и плавится июль-повеса.
Еще тепло, и босиком
бегу в любимый август месяц.
А в нем от звезд рябит в глазах
и сон приходит на рассвете.
А в нем мечтается в ночах,
и каждая мечта заветней.
Пусть плоть и разум не в ладах,
пусть бьется сердце учащенно,
пусть страх охватит иногда,
Пусть… Все же счастье – быть влюбленной.
Предосенняя агония
Душно. Муторно. Плохо.
И нечем дышать…
Воздух словно из плоти —
хоть вешай топор.
А погода-насмешница
стала в шутку мешать
краски жаркого лета
в холодный «колор».
Лето стонет в агонии хрипами грома,
выстилается радугой страстной в изломе.
Не таясь, осень тихо приблизилась к дому,
шелуху красно-желтую ссыпав на склоне.
Грязно. Слякотно. Мерзко.
И сыро, и мокро,
гадко будет,
причем очень скоро —
не сказкой, а былью.
Неизбежность.
Ее не люблю,
я зашторила окна.
Полумрак. До весны загрустим,
покрываясь тончайшею пылью.
Как скудны цвета
Как скудны цвета у сентябрьских
прохожих.
К чему заточают себя в черно-сером?
Хотят показаться суровей и строже
на огненном фоне осеннего сквера?
Возможно, они сожалеют о лете,
в отместку ушедшему в скорбь облачаясь.
Эй, люди! Хотя бы улыбку «наклейте»,
над дивной погодою чуточку сжалясь.
Октябрь скребет у порога дождями,
но бабьему лету прогноз не помеха.
Рябины, тряся багряными перстнями,
как будто заходятся в приступе смеха.
А божья коровка в последнем полете
резвится – смешная, но знает едва ли,
как вы улыбнетесь и грустно вздохнете:
«С тоской предстоит еще много баталий…»
С поводка октябрь спущен
Краски осени все гуще,
рыжесть ярче и наглее,
с поводка октябрь спущен,
от свободы он шалеет.
Разгулялся не на шутку,
золотя дворы и скверы,
с солнцем дружит третьи сутки,
раздает тепло сверх меры.
Кутюрье – одел весь город,
козыряя разноцветьем.
В глубине его декора
Осень
празднует
бессмертье.
Осень. Скука вызрела
Осень. Скука вызрела
до тупого выстрела.
От любви до глупости маленький шажок.
Прошлое за шторами,
за семью запорами
наше настоящее с будущим, дружок.
Страхи одиночества,
вестники пророчества:
прав, мы очень разные – холодно вдвоем.
Нежности чураемся
и в душевном хаосе
утопаем заживо со своим враньем.
Было – то, что не было.
На земле ли, в небе ли
грешных мыслей заводи обмелели вдруг.
Больше нет доверия —
сказка с явью сверена.
И глуха отныне я, ты же – близорук.
Слов услышать искренних
или вспыхнуть искрою
суждено когда-нибудь, только не с тобой.
Я прощу заранее
«наши не свидания,
наши не гуляния нашей не весной» (с).
Осень. Скука бесится,
вместе с первым месяцем
грустного периода на календарях.
Знаю, делать нечего.
Значит, этим вечером
карты брошу заново, на свой риск и страх.
Эй, музыкант, возьми гитару…
А за окном зовут в тоску
осенний сад с дождем на пару.
Эй, музыкант, возьми гитару —
избавь природу от хандры.
Мне лик ее, кофейно-рыж,
не режет глаз, не утомляет.
Ведь то, что осенью линяет,
весной подарит новизну.
Совсем не балуют сосну,
хотя старушке не впервые,
четыре белки озорные.
Трудяга-дятел запропал
и позабыл про ритуал…
Не радует своим визитом
ее никто – грустит без свиты,
качает мокрый сарафан,
и приручает ураган,
и учит гордости березу.
У той в серьгах мерцают слезы,
макушкой бьет земле поклон.
Дождь продолжает марафон…
Атака точечных ударов…
Эй, музыкант, возьми гитару —
избавь природу от хандры.
Штормит ноябрь
Ну, вот и все. И снова круг за кругом
год марафонит по знакомому маршруту.
Сомнений след (зануды – друг за другом)
в забвенье канул, на душе нет смуты.
Чтоб не спалось, мне задан темп авансом
И легкость шага, чтоб бежалось без оглядки.
Но я плетусь, мне дороги нюансы,
лишь раздаю «на завтра» в настоящем взятки…
***
Штормит ноябрь, чернеют грозно небеса,
скулят ветра, буянит снегопадом вечер,
куском луны зловеще подмигнул фасад.
В остатках осени – известная предтеча.
У погоды тоже кризис
Однозначно: у погоды тоже кризис —
от дождей декабрьских захлебнулся город.
Нестандартны нынче зимние капризы,
изменили вкусам, снега ждать не скоро.
И синоптики наобещали: «Завтра
(ведь они всегда – сверхточный катехизис)
будет солнце,
только луч,
и лишь на завтрак».
Однозначно:
у погоды тоже кризис.
Февральский дисбаланс
Февралит…
и зима стороною рулит.
И по-прежнему снег порционно.
Тонзиллит, и ангина,
и грипп, и бронхит —
Лишь они,
как всегда,
по сезону.
Льют дожди.
Незатейливый, скучный мотив.
Цвет погодной палитры лишь серый.
Дисбаланс:
есть пассив и…
еще раз пассив…
А в актив
уже нет больше
веры…
Ненавижу февраль…
Ненавижу февраль.
Есть за что.
Как ни странно, но вещие сны,
обратившись в привычный поток,
гонят мысли мои на восток
и, отняв приближенье весны,
отравляют покой.
Как назло.
Слезы, страх, огорченье, печаль:
этот месяц – близнец миража.
Так за что же любить мне его?
Кто-то скажет, что стала брюзгой.
Будет прав, он не всех обижал.
Мне ж – под дых.
Ненавижу
февраль…
Снежная весна
А у нас опять замело —
все в сугробах…
Весна заблудилась…
И зима колдовским помелом
на дорогах
с утра потрудилась.
Кружева набросала
с усмешкою,
настрогала снежинок
немерено…
И весна растерялась,
замешкалась,
на пороге застыв
неуверенно.
Весне
И опять закружила, завьюжила,
заметелила зимушка снежная.
Опустила на голову кружево
и покрыла снежинками нежными.
Поцелуев морозно-прощальных
нам на память наколдовала,
в небе тучек мрачно-печальных
шесть десятков припарковала.
Не сдается старушка, кусается
и весне переправы закрыла.
А бедняжка в дверях жмется – мается.
Звездопад
Свеченьем сказочным окружена
и тучами кокетливо прищурясь,
на небосклоне полная луна
загадочно молчит, собой любуясь.
И, тайной очарована ее,
молчу и я, застывши в изумленье.
Встряхнув воображение мое,
исчезло это чудное явленье
за облаком, но миллиардом страз
вдруг бросило сиянье звездопада.
Мне на руку упал один алмаз.
Его, зажав, шепчу: «Спасибо, рада,
что наконец исполнилась мечта,
что с амулетом жизнь начну сначала».
Луна вздохнула с полуночного холста
и лишь многозначительно смолчала…
МЕЧТАТЕЛЬНОЕ
Впереди, или Похмельный синдром
Жизнь – мгновение?
Жизнь – тарарам!
Как-то раз, сигарету смоля,
заглянула вперед, а там…
Там жнивьем поросли поля.
Там рассветы хмельные зовут.
Вперемешку – уют, неуют.
Солнце, звезды, луна, норд-ост.
Счастье, радость, беда, погост.
Долгостроя унылый остов
и забытый песчаный остров…
Мой виртуальный герой
Я тебя придумала —
ты такой, какого в целом мире нет.
Я тебя нарисовала —
хочешь, вышлю почтой масляный портрет?
Я тебя крестами шила
гладью, рядом – свой портрет цветными нитками.
Я тебя слепила в гипсе,
написала сто стихов, вокруг сложила свитками.
Я тебя всегда любила —
поначалу нежно, а потом так нетерпимо, страстно.
Я тебя всегда хотела —
ты ж черту провел, табличку прицепил: «Взрывоопасно».
Я ведь до сих пор люблю, и тебе известно…
Жаль, что нет вакантного рядом с другом места…
Чудо
Ему, ей… не важно
Если есть на свете чудо,
это – чудо ожиданья
взгляда и прикосновенья…
Только… ты всегда в виденьях,
и лишь ты живешь в сознанье,
будоража мой рассудок.
Знаю, ждать совсем немного,
и не важно даже имя,
и пускай мы не знакомы…
У любви свои законы:
раз обрушилась лавиной,
значит, чуда жду большого.
ТОМИТЕЛЬНОЕ ЛЮБОВНОЕ
Лебединая песня
Ты – свет среди полночной тьмы,
ты – моя песня лебединая,
попавшая в сачок рутины.
Из круговерти кутерьмы,
из будничных и серых дней
дарована. Еще один мой крест?
Иль с барского плеча красивый жест:
«На! – счастье принимай и пей».
И делаешь глоток… Но грех…
Принять иль нет? Как «быть или не быть».
А хочется одним теченьем плыть,
гореть с тобой в одном костре.
Ты – боль мечтаний и надежд,
утраченных и обретенных вновь,
Пришедший из счастливых, вещих снов.
Ты – талисман и амулет.
Летнее отступление
«Было» (Ю. Морозова)
Спешной поступью шествует осень,
отбирая красу у деревьев,
бьет дождями в истерике оземь,
чтобы летнее смылось томленье,
и грохочет раскатами власти,
отправляя летающих в ссылку,
разрывая сердца на запчасти,
те, что летом зажглись слишком пылко,
у которых не зажили раны,
что взирают на осень уныло.
Им бы чуточку, каплю бальзама,
но, увы, – все прошло. Было, было…
Колдовская каша
Колдунья заварила «кашу»
любовную. По шерстке глажу
с ее обманчивой подачи
себя, его, а стоит ли?
Ведь знаю, будет все банально,
коль виртуальность нереальна,
как одноразовый стаканчик.
Вот… только сердце защемит.
Что раз упало, то пропало.
Ищи хоть с поднятым забралом,
и толку нет от медитаций.
Свищи, кричи до хрипоты…
Без пользы глупые страданья,
смешны полночные стенанья,
беспочвенны извне советы —
муляж вселенской пустоты.
«Учиться заново сподручней, —
брюзжит душа, – товар-то штучный.
Коль истина в грехах погрязла,
очиститься спеши в Эдем.
А слушать никого не надо,
достаточно с тебя и сада.
Спеши. Остались только крохи,
дают бесплатно – насовсем».
И грезится, что это счастье,
и сердце рвется вмиг на части,
последнее кидаешь нА кон
в надежде на солидный куш.
Но все обыденно и просто —
то «мысли-осы строят гнезда».
А счастье? Да в другом вагоне
проводит сверку мнимых душ…
Подполье
Когда ниже плинтуса сырость, темень – ни зги не видно,
пусть даже ты не один, а в компании с насекомыми,
уже не спасут четыре бочки, в которых крепленые вина,
и смысла нет ничего себе доказывать. Есть аксиома.
И иксы с игреками становятся вялыми пьяными паяцами,
а знак равно превращается скоро в знак бесконечности,
не вдруг вербальность ощущается на горле пальцами
собственными – пошлая, жалкая в своей безупречности.
Тогда проклинаешь склеп, в который влез по доброй воле,
и ненависть ко всему живому становится маниакальной,
навязчивой идеей фикс – родной до колик и кровной до боли.
Волей-неволей вживляешь свой фантом в бытовые реалии.
Правда, здорово? Из подполья есть выход, и даже не один.
А точку ставить никогда не поздно и совсем не обязательно,
есть другие знаки препинания. Кстати, а лечением амнезий
занимаются, как правило, друзья —
по доброте душевной и бессознательно.
Улей
Я – тварь, летающая, пчелка,
в трудах, заботах целый день.
Мне не положен бюллетень,
лишь к вечеру в свою светелку
влетаю я почти бескрыла,
устав от будничной борьбы,
сбежав от матушки-судьбы.
И иногда веревка с мылом —
простое вроде бы решенье,
на видном месте, как исход,
лежат, но знаю наперед
святое их предназначенье:
прибавить мук, посеять страхи,
меню навязчивых идей,
что лезут изо всех щелей…
Я не боюсь. Готова к драке.
Два дня, не более, унылость,
по комплексам два раза: «Пли!»
И от хандры остался всхлип,
пусть даже попаду в немилость
к самой себе. Себе – не враг я?
Конечно, нет.
Моим врагам
я яду подложу в бальзам —
назло воскресну и по каплям
остатки пропущу сквозь фильтры
и через сетку решета.
Пусть будут сплетни и молва —
без разницы. Поверьте, игры —
всего лишь детская жестокость.
Куда страшнее взрослый бред,
прописанный в автопортрет
и зарифмованный под плоскость.
Жужжанье улья столь приятно,
что суицидный арсенал —
к чертям! Рогатый проморгал!
Его ходы безрезультатны,
он только пыжился напрасно,
он сам фантом давным-давно.
Мне ж вечной пчелкой быть дано —
и ощущения прекрасны!
Я небыль в быль кромсаю смело, финальную строку сожгу.
И от себя к себе сбегу —
решение давно созрело.
Лети, мой ангел
О, солнечный нектар, питательный и сочный,
дающий силы днем и канувший в закат.
Небесным божеством явился мне заочно,
с грустинками в глазах – алмазами в карат.
Надежду воскресив, заставив сердце вздрогнуть,
ты душу принудил отдать заветный ключ.
И, тайну приоткрыв, столкнул невинность в омут.
Твой нежности порыв коварен и хитрющ.
Из обещаний-слов составил иллюзорный,
заманчивый, манящий и красочный пейзаж,
в котором без тебя твои родные клоны
устраивают быт и создают мираж.
И меркнут краски вмиг, когда мое сознанье
догадками сразит случайная стрела.
Но ты неуловим, схороненный за гранью
кривых зеркальных луп и битого стекла.
Из грусти соткан сон, а явь играет в прятки,
на слезы больше нет желания и сил.
Мой ангел, ты лети дорогой самой краткой,
но мимо. Я прошу. Свое ты отслужил.
Вкусная тишина
А давай помолчим на двоих?
Сядь напротив, в глаза посмотри.
Как бывало – в ладонях твоих
я согрею свои. Повтори
те слова, что сказались однажды,
когда было вселенной нам мало,
нас любовная мучила жажда,
нам ночами часов не хватало.
Повтори. Только молча, глазами.
Растворюсь в этой зыбкой тиши.
А потом на досуге стихами
про себя и меня напиши.
Расскажи всему миру о радости,
исповедуйся в лучших грехах,
вспоминая, как млела от благости
я в надежных и нежных руках,
как горела, дымилась, взрываясь,
остывала, зажав в горле стон…
Как вдыхала тебя, прижимаясь,
как стучали сердца в унисон.
Расскажи, я прошу, ты умеешь.
Повтори нашу ночь наизусть.
Ты боишься, что вновь заболеешь,
а диагноз – любовная грусть?
Ступая сердечной тропой
Не новость вовсе – с опытом приходит пониманье
себя самой, своей родной души.
Нашептываю мантры, концентрирую вниманье.
И вот уж в центре я лесной глуши
тихонечко бреду по тропкам собственного сердца.
Стена бурьяна, заросли вокруг.
И лунный серп их косит, открывая настежь дверцу
к тебе, мой друг, к тебе, мой милый друг…