– Зачем ты с ним так, он же ящик безмозглый, к делу тяжелому не по своей воле приставленный, – сказала Марья Моревна.
– А затем, что я уже раз сто калитку чинил с тех пор, как его научили входить, а того, что калитки в разные стороны открываются, не запрограммировали. Раньше газеты в ящик за забором клали, а как приняли декрет об обязательном подтверждении в получении путем пальцеприлагания, так он и ломает.
– В этот раз, когда входил, не сломал, – повторил старичок Прохор.
– Теперь совсем ломать не будет, – сказал Батя, передавая письмо Василисе, – на, прочти.
Письмо было из центрального офиса почтовой компании. В нем сообщалось, что для исполнения пожеланий многочисленных домовладельцев в программу ЭДИПов добавлена опция открывания калиток во внутрь.
– Выбор направления открывания определяется самим автоматом путем моментального анализа сопротивления. Никаких дополнительных знаков, указывающих направление открывания калиток, на входе не требуется, – прочитала Василиса.
– Вот какие умельцы, – покачал головой старичок Прохор, – и в какую сторону открывать сами понимают!
– Только обидчивые какие-то, – сказал Иван, возвращаясь к телевизору.
– Тут и об этом написано, – Василиса перевернула страницу, – вот: для пополнения информации о частных предпочтениях получателей корреспонденции в целях улучшения их обслуживания в программу внесены более чувствительные настройки на интонации, тембр голоса и многие другие параметры домовладельцев.
– Ну, теперь понятно, – ответил Джон, – у кого эдиповы комплексы, а у кого ЭДИПовы программы.
Он потряс своего подметальщика за лапки, посмотрел на груду фарфоровых осколков, до сих по не убранных, и спросил:
– Что с этими бездельниками делать будем?
– И с мухами, – добавил старичок Прохор, глядя на потолок, у которого носилась уже целая туча черных больших мух.
Джон поставил своего подметальщика на пол, показал ему пальцем на мух под потолком, и скомандовал:
– Убрать!
Подметальщик прижался к полу, сложил лапки на спинке, но остался неподвижен.
– Не слушается, – удивленно произнес Джон.
– Это какой-то бунт машин, – сказал старичок Прохор, шурша газетой со своей лавки.
– Ладно с мухами, давай телевизор починим, – позвал Джона Иван, – я неисправность нашел, осталось контакты восстановить.
Джон и Иван занялись телевизором. Оставшийся возле них ВУмник старательно подавал инструменты и держал фонарик, освещая через снятые планки черное чрево аппарата.
– Зачем ему так много мозгов, если мы от него только прогноз погоды и ждем? – спросил Иван, имея в виду телевизор.
На его риторический вопрос никто отвечать не стал.
– Я понял, почему он чашки раздолбал, – сказал Джон, глядя на осколки у стены – Василиса ему во второй раз сказала убить не муху, а насекомых. Вот он на нарисованные бабочки и нацелился. Учить их надо.
– Да, у этого мозги лишние, а у тех – не хватает, – сказал Иван, засовывая отвертку в телевизор.
Бах! раздалось от стола.
– Попал! – воскликнула Марья Моревна
– Убил! – захлопала в ладоши Василиса.
Батя поднял широкую ладонь, под которой оказалась раздавленная черная муха, и наклонился к столу:
– Ну-ка, дочка, принеси лупоглаз!
Василиса резво сбегала к сундуку и вернулась. Батя прищурил один глаз, а вторым принялся рассматривать раздавленную муху.
– Готово, должен заработать, – сказал Иван, с помощью Джона возвращая телевизор на стенку, – где пульт?
Старичок Прохор, не отрываясь от газеты, вытащил пульт из кармана и протянул, не глядя, Ивану.
– Да, не будет она больше работать, – произнес Батя.
– Да не она, а он, телевизор, – поправил Батю Иван, – почему не будет? Сейчас включим.
Иван нажал на кнопку, телевизор зашипел, настраиваясь на каналы, в объемном экране замерцали звездочки и искорки.
– А я не про ящик, я про нее, – сказал Батя.
– Про муху? – спросил Иван.
– Не муха это, – произнес Батя, откладывая лупоглаз, – а хрень автоматическая назначения неизвестного.
– Да ну! – удивились Иван с Джоном, с двух сторон подходя к Бате.
Василиса тоже приподнялась со своего стула и легла грудью на стол, чтобы поближе рассмотреть черную пыль перед Батей.
Джон посмотрел в лупоглаз, потом передал его Ивану.
– Да, – согласился Иван, – ничего живого. Микросхемки на микробатарейках.
– А какие манипуляторы, как волоски, – добавил Джон.
– Изящная работа, – сказал Батя.
– Но зачем? – спросила Василиса.
– А затем, что почтальонов оскорблять не надо, и газеты вовремя получать, – прокашлял с лавки старичок Прохор. – Вот тут черным по белому написано, что и не мухи это вовсе. А в порядке эксперимента выпущены в автономный полет модернизированные уборщики хлама атмосферного мелкого. Вот как теперь пыль именовать следует – хлам атмосферный мелкий.
– Тогда все понятно, – сказал Джон, разгибаясь.
Он подошел к своему подметальщику, присел возле него и погладил по спинке:
– Ты-то сразу понял, что это не мухи, а микроавтоматы. На своих рука не поднимается.
– Так и есть, – сказал Иван, – нас еще в школе учили, что домовые автоматы имеют блокировку против команд или случайных сигналов, направленных на уничтожение других автоматов. Это из-за того, что им приходится в тесном контакте друг с другом работать без присмотра, а научить всех понимать, что другие делают – сложно для таких небольших габаритов. Так вот, чтобы не учить, решили просто запретить физический контакт. Толерантность, одним словом.
– А гудят все-таки препротивно, – пожаловалась Марья Моревна, закрывая уши ладонями.
– Сделай звук погромче, – посоветовал старичок Прохор, с любопытством глядя в телевизор.
Он поерзал на лавке, устраиваясь поудобнее, и позвал:
– Марья Моревна, иди сюда. Твоя передача – кулинарная,
– А то и правда, совсем забыла, захлопоталась! – воскликнула Марья Моревна, усаживаясь рядом с Прохором.
В телевизоре медленно поворачивался великолепный, украшенный кремом, взбитыми сливками, ягодами и чем-то еще по виду вкусноты неописуемой огромный торт. От экрана медленно поплыл аромат ванили, клубники, арбуза и цветов.
– Пахнет, как плантация фиников, – сказал Джон.
– Как земляничная поляна, – добавила Василиса.
– Как вересковая пустошь в цвету, – щегольнул эрудицией Иван.
– Моей шестидесятиградусной пахнет, – пробубнил старичок Прохор.
– Да помолчите вы! – сказала Марья Моревна, бесшумно шевеля губами, повторяя рецепт с экрана.
Тут черное облачко под потолком издало совсем уж гнусное жужжание, сгруппировалось в клин и … стремительно влетело в экран, облепив торт со всех сторон!
Запахло горелой пластмассой, что-то вспыхнуло, и экран погас. Мухи посыпались вниз. Из-под дальней лавки тут же выбежали давешние ВУмники с отвертками в лапках, а оба подметальщика бойко застучали лапками по полу.
– Пойду на свежий воздух, – сказал Иван, – пока эти тут приберутся.
Он прошел мимо бадьи со щукой, на ходу смочив ладонь и протерев холодной живой водой лоб, вышел на крыльцо.
– Черт! Чтоб его! – раздался через минуту с крыльца громкий крик.
– Случилось что? – спросил Джон, выходя следом за Иваном.
– Случилось, – сказал Иван, показывая на дорожку к забору. Калитка была сорвана и лежала так, как будто ее сильно толкнули наружу.
– Это тебе месть за ЭДИПов комплекс, – посочувствовал Джон, – надо написать в управление, чтобы сменили почтальона.
– Бесполезно писать, – сказал Иван.
– Почему?
– Да потому, что мы думаем, это бунт машин, а это перекос в мозгах!
Вечером, как обычно, сидели в саду на скамейке.
Джон достал трубочку и умело плевал через нее жеваной бумагой по мухам, попадая часто.
Старичок Прохор делал то же самое, но все время промазывал.
– Попробуй, разберись тут, какие из них настоящие, какие нет? – ворчала Марья Моревна. – Кто теперь этим автоматам ум-разум вправит.
Ум-разум автоматам вправляла щука. Вокруг бадьи в прихожей собралась челядь и, опустив объективы к полу, внимали ее неслышным наставлениям. ВУмники, подметальщики, огородники и прочие помощники поскрипывали и попискивали. Молчали только полные синеокие подавальщицы, пришедшие с кухни.
Впрочем, всем и так известно, что подавальщицы вообще не говорят – а только хороводы водят, да поют.
ВРЕМЕНА ГОДА
Батя сидел за столом на своем стуле с высокой резной спинкой. Стучал кулаком по столу.
– Кто!
Удар
– Написал!
Удар.
– Времена!
Удар.
– Года!
Удар.
Звенящая тишина.
Удар.
– Да кто бы не написал, с него и взятки гладки, – сказал с лавки старичок Прохор.
– И что это за новость такая нежданная, – в расстроенных чувствах добавила Марья Моревна, – этот циркуляр сыграет недобрую шутку с нами.
– Лучше я сейчас сыграю, – воскликнула Василиса и побежала к полке.
Достала рулончик, расстелила скатомузку прямо на столе, сама уселась поудобней.
– Вот, "Времена года". Со “Святок” начну!
– Хорошо, – сказал Батя, а сам насупил брови.
Старичок Прохор на лавке согнулся, положил подбородок на ладони, но пальцами уши то прикрыл. Василиса низко нагнулась над напечатанной клавиатурой и ударила по клавишам.
– Хорошо, сказал Батя, – громко!
В прихожей затопали. Вошел Джон.
– Празднуете уже? Или только репетируете? Правильно делаете, Рождество скоро.
– Да уж теперь не известно, когда, – пробормотал Иван.
– А может, и вообще никогда, сказал старичок Прохор и ткнул пультом в телевизор. – Вместо погоды одни амазонки.
– Плохо, – сказал Батя.
– Случилось что, Трофим Трофимыч? – спросил Джон, приваливаясь спиной к двери.
Дверь вздохнула и ощутимо напружинилась.
– А под стол загляни, – сказал Батя.
Под столом лежали смятые в комки бумажки. Джон вопросительно посмотрел на Марью Моревну. Марья Моревна щелкнула пальцами.
– Ох! Самому уж и не нагнуться с трудов-то, родимому!
На щелчок из-за сундука выбежал на восьми ногах покрытый шелковистой ангорской шерстью в пол шустрый подметальщик. Побежал под стол, но не выдержал – сделал крюк, стер капельки от растаявших снежинок с сапогов Джона, и, прибавив скорости, помчался к бумажкам. Уставил на них три из четырех глаза, а четвертый воздел вверх прямо сквозь столешницу на Марью Моревну.
– Почитать! – строго сказала Марья Моревна.
Подметальщик завертел лапками, разгладил листы.
– Ему! – Марья Моревна кивнула в сторону Джона.
Подметальщик побежал, неся белые листы над собой, как белый флаг. Подбежал к сапогам Джона и подпрыгнул на добрые полтора метра, всучил циркуляр прямо в черные руки, опустился медленно, распушив как облако белую шерсть, и, зыркая во все стороны глазами на палочках, спрятался за сундуком.
– Зачем вашему четыре глаза? – спросил Джон.
– Чтобы лучше видеть, – хихикнула Василиса.
– Четыре глаза, – хорошо, сказал Батя.
– Да только инженеришки с мозгами что-то напутали, – добавил Иван. – Он, когда в перекрест сам на себя смотрит, задумывается. Пинать приходится.
– Сам себя не узнает, горемыка, – жалостливо пояснила Марья Моревна.
Джон тем временем прочитал бумагу, почесал облупившийся нос.
– А с носом-то что? – спросила Василиса.
– Да подморозил вчера на ветру, – ответил Джон, удивленно разглядывая циркуляр, – на санях-самоходах наперегонки вдоль взлетной полосы гонялись.
– Так, значит, видел ящик с надписью, которым двух погрузчиков вчера же и придавило? – спросил Иван.
– Ящик видел, – ответил Джон. – И лапы погрузчиков, торчат снизу как щупальца осьминогов. Дергаются, выбираются помаленьку.
– Вот-вот, – прокудахтал старичок Прохор. – Скоро и в нашем озере осьминоги заведутся.
– Плохо, – сказал Батя.
Джон посмотрел на свои подчищенные подметальщиком сапоги, шагнул к столу, сел.
– А надпись на ящике прочитал? – продолжал спрашивать Иван.
– Читать некогда было, – ответил Джон, – гонка!
– Вот, молодежь, – всплеснула руками Марья Моревна, повернувшись к Бате, – ящик такой, что лес загораживает, сблизи смотреть, а они надписи не читают. Ничем не интересуются!
– Плохо, – согласился Батя и повернулся к Василисе, – а ты с музыкой-то повремени. Дело обмозговать надо.
– Да что за дело? – спросил Джон, – не томите. У меня голова не щучья, самому догадываться.
– Щука не догадывается, она точно знает, – поправила Джона Марья Моревна
Ее поддержал старичок Прохор:
– Вот и я говорю, щука – не попугай. Здесь вам не Африка!
– Не вам, а нам, – обиделся Джон, – при чем тут Африка!
Старичок Прохор уставился на Джона, как будто первый раз увидел.
– Читать надо на ящиках, не на заборе, чай, для знающих людей писано.
– А все равно не поссоритесь, – сказала Василиса.
– Ну, значит, так, – сказал Батя и задумался, подперев голову кулаками. – Дело, значит, не простое, а государственное.
Все замолчали. Джон тихонько пересел на лавку к старичку Прохору, наклонился к самому уху, спросил:
– Я что-то совсем ничего не пойму, дед Прохор. Государственные дела разве в вашей избе делаются. Я думал – там, – Джон кивнул на потолок.
– Там, там, – также шепотом ответил Прохор. – Там делаются, а тут переделываются.
Батя вздохнул, сжал кулаки. Марья Моревна, сидящая по-прежнему рядом, обвела настойчивым взглядом по лицам.
– Коровам оно, может и хорошо. А где мне амбары новые строить? А молотилку вторую кто подаст? – угрожающе произнес Батя.
– Медведи шалить начнут. Надо бы патронов прикупить, – задумчиво сказал Иван.
– Погреб затопит. И так худой. А как без погреба? – Марья Моревна склонила голову на плечо Бати.
– Колено, ох! – разболится, – старичок Прохор начал интенсивно растирать больное колено.
– А в отпуск когда же, Ванечка! Ведь собирались! Африку повидать мечтали, – взяла Ивана за руку Василиса.
– А скажи ты нам, будь добр, как у вас в Африке без погребов живут? – встрепенувшись, спросила Марья Моревна Джона.
Старичок Прохор толкнул локтем Джона в бок и предрек:
– И про санки-то забудешь.
– Да нормально живут, – ответил ошеломленный таким мрачным прогнозом Джон и вскочил.
– Что у вас тут происходит. Когда я входил, Трофим Трофимыч про “Времена года” спрашивал. Кто написал. А про санки я не забуду. Очень я эту забаву люблю!
Батя выпрямился на стуле, насмешливо посмотрел из-под густых бровей на Джона. Старичок Прохор тут же понял, какой ветерок подул, и тоже насупился.
– И кто написал? – спросил Батя.
– Наши, – Петр Ильич Чайковский, – ответила за Джона Василиса.
Потом посмотрела на стену, где с незапамятных времен висела картина маслом, изображающая виноградники на склонах Везувия, и добавила:
– А их – сеньор Антонио Лусио Вивальди.
– А ЭТИ? – спросил, ткнув пальцем в сторону бумаг в руках Джона, Батя.
– Эти, – Джон растерянно зашелестел листиками, – эти… – он нашел нужное имя, – министр Занзибаров.
– Так! – сказал Батя. – А выше что написано?
Старичок Прохор выдернул листки из рук Джона, кряхтя взобрался, на лавку.
– Читаю, – сказал он и начал нараспев:
– Циркуляр номер… так-так… Начало пропускаем, вот главное: "установить в квадрате, ограниченном 50-ой и 70-ой параллелями северной широты, 25-ым и 45-ым меридианами восточной долготы среднюю зимнюю температуру, равную температуре всхожести овса плюс 5 градусов Цельсия." А называется циркуляр "О временах года". Вот!
– Новость, так новость, – согласился Джон, глянул на картину с Везувием и добавил:
– Виноград посадите?
– Не дождутся! – ответил Батя.
– Наше все – из яблок и с медом, – многозначительно вставил старичок Прохор.
– А на ящике, – внес ясность Иван, – написано: “Даешь два урожая в год!”. В ящике – термоустановка.
Старичок Прохор засуетился и поминутно кивая головой на телевизор стал выдавать неслыханное:
– Особый луч устремляется вверх, достигает озонового слоя, отражается от него и плавно опускается по заданной параболической траектории, обеспечив в зоне покрытия среднюю температуру заданного диапазона.
– Как-то так, – вздохнула Василиса, по молодости и неразумению тоже иногда слушавшая новости.
Джон, наконец, уразумел широту проблемы. Он перевел глаза на другую стену, где тоже висела картина маслом, но изображающая солнечный февральский денек и детей на горке. Он встал и патетически провозгласил, почти как мавр в известной пьесе, текст, правда, использовал свой собственный: