Иерархический человек
Зерот
Алмаз Браев
© Алмаз Браев, 2021
ISBN 978-5-4496-5175-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Противостояние. Иерархия
Яннис Рицос: «Человек – это пирамида. В её основании – зверь, на её вершине – Бог. Наше предназначение – это восхождение».
Зероты – это традиционная иерархическая элита. Они стоят первыми в списке ревкона. Потому что с них все начинается. Всего в ревконе шесть типов рефлексий: зероты, зерефы, зеремиды, ремиды, рефаги, зелоты. И для каждого вида рефлексии есть отдельная книга. Это значит, есть книги с названием Зереф, Ремид, Зеремид, Рефаг, Зелот – сколько ревконовских рефлексий, столько и книг. И все они вышли серией одна за другой.
Теперь, что такое сам ревкон?
Ревкон – это неологизм или сокращение двух слов революция и консерватизм.
В мире до сего момента есть два вида обществ – индустриальные и традиционные. И само противостояние сегодня глобально, на уровне противостояния традиции и рынка.
Противостояние традиции и рынка носило (и носит) разное название и происходило (и происходит) по всем направлениям. Масштабное внедрение культуры рынка среди традиционных народов носит название глобализма.
Глобализм сам по себе унифицировал народы, то есть сделал в перспективе все народы похожими. Так вот, каждый народ встречает (и встречал) эти самые рыночные отношения по-разному и сопротивляется (и сопротивлялся) по-своему. Это каждое сопротивление рынку отражено в ревконе по уровню рефлексии. Хотя и сопротивлением то это не назовешь. Скорее, обреченностью.
Почему традиционные народы сопротивляются рынку как бы без охоты? Самое главное, все народы, к которым пришли (и приходили) рыночные отношения, находятся (и находились) на разной стадии развития. Сопротивляются (и сопротивлялись) рыночной культуре только крайние традиционалисты. У каждого народа есть свои радикалы. Это очень пожилые или по другому – люди старших возрастов. Люди помоложе, а таких всегда больше просто по законам природы, встречают рыночные реформы даже с большим желанием. Почему это происходит, вы также найдете ответы. Кроме того, в ревконе вы найдете ответы и на другие разные и злободневные вопросы.
Во-первых, противостояние чего с чем или кого с кем?
Кто эти люди? Какие люди против новизны, а какие люди ее хотят? Это противостояние может происходить не обязательно внутри одной общины или даже внутри соседей одного материка. Прежде всего это противостояние старого и нового: старого порядка и старой элиты и новой, революционной группы.
Революции сознания или просто вирусы нового приходили вместе с другими людьми. Это могли быть мореплаватели, путешественники, конфессионеры. Ими могли быть культуртрегеры, пришедшие вместе с авантюристами и разбойникам, то есть принесли культуру на плечах завоевателей и колонизаторов. (Сегодня точно также пришли биржевики, банкиры, спекулянты).
Некоторые народы, которые достигли уровня государства, объединялись против пришельцев. Локальные вожди и патриоты поднимали народа на восстание. Таким народам было легче. Они могли противостоять культурной ассимиляции.
Где-то, наоборот, пришельцы образовывали союзы и подчиняли местную элиты – создавались крупные образования – империи, орды. Потом эти самые орды и империи сами рушились по каким-то неведомым законам. Причем имперские элиты свергали собственные соседствующие варвары: это было часто, люди империи этих варваров раньше и не замечали, не видели в них никакой опасности. Все это в истории происходило под девизом – больше пространства мне и моему народу. (А сегодня все происходит под другим девизом: больше пространства мне и только мне!) Однако всем не хватает этого пространства, какого то воздуха – власти или свободы, и варварам, и их цивилизаторам: и рабам, и их господам, и завоевателям, и завоеванным.
Современное противостояние выглядит внедрением рыночных ценностей среди традиционных народов, – да-да, все тех же традиционных народов, для которых голос крови или общины, или равенства все еще важен.
На самом деле это так или скорее это новое лицемерие? (Способ пробиться поскорее к кормушке через кровь и майдан?).
Про эти события мы тоже поговорим. Или, скорее, вы сами ответите себе, по мере увлекательного чтения.
Желаю приятных минут и часов. До встречи на самой последней странице самого последнего тома. Самое главное: нам всем быть готовыми или по другому – встретить эту самую глобализацию во всеоружии. Даже извлечь из новых условий выгоду. Не личную выгоду, а общую выгоду. Задача ревкона – сохранить свой народ.
Глава I
Феодальная элита
Феодальная элита надменна и толстокожа. Казалось бы, ничто не может нарушить ее покой и самодовольное житие бытие, кроме нее же самой. Так и есть. Феодальная элита не замечает, как точно такой же клон от ее же самой подбирается к ней, чтобы свернуть самодовольную шею. Ничто не поменяет порядок и феодальный ход вещей. Стража покоев феодалов обычно (как всегда) крикнет: Король умер, да здравствует король! И снова феодальная, но уже новая элита займется балами и пирами, и чихать она хотела на народ.
Феодалы всегда играют за себя. И это чисто феодальный сюжет. Хотя, надо сказать, любая старая ли или новая феодальная элита все время думает, что будет править вечно, оттого что будет жить не меньше. Это такая феодальная психология. Феодальный двор, прислуга создают вокруг правящих персон подобную скуку, что сами феодалы зевают от тоски. Каждый разверзнутый зев напоминает эту вечность.
Но что будет, если к народу с генетическими часами прошлого пришли новости совершенно не феодальные?
Например, с буржуазными новостями: что власть надо отдавать каждые пять лет новому правителю. Что власть принадлежит избирателям (в пошлом варианте – народу, ведь в борьбе за власть буржуазия врет самым отчаянным образом).
Вот возьмем писателя Бомарше. С французского фамилия Бомарше переводится «рожденный на рынке». Так и есть. Рожденные на рынке, на базаре или рыночной площади всегда врут. А вранье буржуазии объясняется ее единственным желанием сбагрить свой товар покупателю. Вот и врет всякий бомарше, что власть принадлежит народу, то есть покупателю. Но не факт. Самое главное, надо отметить и я отметил, что правящая феодальная элита вновь такая же надменная и самодовольная, как будто вокруг нет никаких бомарше. А есть только толпа придворных льстецов, ничтожеств, рядом с ними ходят писаки с болтунами и все. Эти люди, они же писаки обслуги создают такой фон вокруг, итак, нечувствительных и (якобы) глупых правителей, что кажется, что правители глупее, чем есть на самом деле.
На самом деле, перед тем как к феодальной элите подбираются ею же взращенные феодальные бунтовщики, с целью свергнуть, ничего происходить не будет. Потому что вокруг феодальной элиты отбираются естественным ходом очень ревностные наблюдатели, они же прихлебатели: лакеи у входа в спальню, гардеробщики, носильщики тяжести и даже мальчики для битья (в средневековье такие были). Все эти мальчики начинают доносить друг на друга. Кроме лести конечно они ничего не умеют. И конечно не любят, ненавидят конкурентов.
А что же феодалы?
Феодальная элита разговаривает на равных только с равными, то есть себе подобными. Она так считает. Ведь среди феодалов во всем мире так принято. Потомственное высокое происхождение не позволяет. Или, по крайней мере, имущественный ценз нуворишей. В нашем случае феодалы видят противников в своих учениках, – в людях, которые появились, поднялись, разбогатели под крылом власти. В олигархах, надутых деньгами власти. Протеже расцвели только благодаря главному двору, то есть вознеслись наверх исключительно по воле монарха. Для феодалов есть только феодалы, для элиты есть только подобная же элита. Вот с ней она готова спорить, бороться, даже вести борьбу на уничтожение. Других они не хотят признавать за равных. Оппозиции здесь быть не может. Только фронда.
Остальные, спорящие и конкурирующие друг с другом, получают от феодалов приказы. В том числе секретари, писари, повара, стража, палачи, площадные ораторы, журналисты – по-современному значит и политологи: на момент передачи и готовности и смены феодальной элиты одной на другую эти самые журналисты и политологи, аналитики очень смешные. Со стороны представляют собой очень удручающее зрелище. Эта такие тупые и подлые люди? Нет же. Все они не хотят, чтобы их отбросили от кормушки. И только. Больше нет никакой причины для беспокойства. Только страх. И выражение фанатичной преданности на лице (лицемерной конечно по той же самой причине). И потому они еще теснее сплачиваются вокруг кормушки (или трона, или режима, или редакции, или студии какой -либо, что есть одно и то же) И ни один лучик света не проникнет в этих местах. Не сверкнет в пластах. А если проникнет, то сверху тут же упадет мешок с дерьмом. И закроет любую дырочку. Причем дерьмо это вполне конкретное. И падает оно тихо, точно и не сговариваясь, с другими мешками. (Если же свет проникнет, то и мешки исчезнут, помещенье проветрят).
Вот с древности появился такой «бродячий сюжет», что девушки деревни или селения, или замка, иди дворца не хотят, чтобы некую Золушку увидел принц. Принц – это один из вариантов молодого феодала, правда в гоне. Если бы он не был в гоне и не имел вкуса, он видел бы перед собой исключительно эту толпу блядей, а не Золушку. Но эти злые и несчастные в страхе женщины еще теснее сомкнут свои ряды, дабы феодал в гоне не увидел Золушку. Вот точно такая же картина феодального консервативного мира. Вот почему этот мир проигрывает рыночному миру бомарше (всегда проигрывает). Что придворные ряды образуют вокруг правящих самодовольных феодалов толпу из своих дрожащих потных тел. Лучшее или передовое не может со времен Шарля Пьеро, и даже еще древнее, попасть на глаза тому, кому нужно.
Глава II
Власть – это все. «Все или ничего»
Почему мы хотим быть первыми. Почему хотим выглядеть богатыми, важными. Всячески изображаем из себя значительность, элитарность, надменность, глубину (которой нет). Хотим пустить пыль в глаза. Если что, то обозначить. Обозначить и не отвечать. Корчим из себя аристократов, мнимую и надуманную элиту. А манеры все равно выдают. Стоит только пройтись и заговорить. Но попытки все равно будут все равно. Этот бег показухи бесконечен. Пусть мнимую, пусть ужимки, пусть гримасы, пусть желания. Но все же мы это делаем. Значит хотим от своего придуманного полета получить дивиденды, хотя бы для себя.
А еще что хотим? Хотим подобострастное окружение? Даже не дружеское, а угодливое. Если вес подтвержден делами, пусть дела связаны с постом, с должностью, но даже это все работает и внушает уважение окружающим. Более того, этот вес сегодня самый главный. Человек имеет сразу возможности. Кто не имеет возможности, тот никому не интересен. Значит, дело тут не в одном человеке, а в самом обществе. Толпа записывает в авторитеты, в «столбовую дворянку» и даже владычицу морскую, потому что сама хочет либо подчиняться, либо повелевать. Чтобы тебя записали во «владычицу морскую», как раз и надо попасть наверх, причем любыми путями. Коротко это звучит так: не будет должностей, не будет и морей. В общем, важность, а по-народному просто понты – есть наш (степной) конек. Возможно, да не возможно, такое есть у всех традиционных народов, я уверен, – все хотят быть наверху, впереди, особенно если это первое место не опасное, наоборот, уютное, сулит подарки и подношения. Все хотят быть чиновниками. Или хотя бы банкирами, чтобы денег было много. Хотя деньги – это совершенно не самое главное при тоталитаризме. Власть важнее. Потому все хотят их заиметь, пока есть должность. Сегодня ты владычица, а завтра никто. Никто и не посмотрит на вчерашнюю «владычицу».
Для традиционного человека власть – это все. Из всех земных ценностей наипервейшая. Это так кажется на первый взгляд, что традиционный человек тихий ягненок, такой полусонный инертный баран, но это на первый взгляд, не надо обманываться. Из всех ценностей, который могут только казаться, самая кажущаяся и манящая – это стояние над всеми. Над всеми, значит выше всех. А кто выше, тот и управляет. Это и есть власть. Середина или знать тоже имеет значение по причине ограниченности самого главного места. И потом всем, кому главное заветное место кажется доступным и недоступным одновременно, все равно окажутся на середине и они это знают. Все традиционные люди будут карабкаться, заползать, проникать, но все равно из этого что-то выйдет посередине. Самое главное, не оказаться в самом конце. Конец все презирают. Хвост – это хвост.
В конце концов, все места у традиционных людей имеют значение. Они их обозначают для тех, кто не знает. Но все традиционные люди знают, что даже в гостях – на торжествах и поминках, а ритуальные мероприятия для того и служат, каждый будет рассажен в зависимости от статуса и ранга. Потому все друг за другом следят. Точно также традиционные люди следят за каждым движением поступком и словом. Каждое движение и поступок тут же оценивается другими точно такими же людьми. Традиционных людей не надо учить этому. Хотя власть все время делает попытку их чему то учить, дабы облегчить свой контроль над населением. В многодетных семьях братья и сестры готовы рассказать все родителям. Отсюда самый смирный он же самый любимый ребенок, – кто? А чем общество лучше? Как в семье, так и вокруг. Моментом триумфа традиционных навыков слежки всех времен и народов является командно-административный режим.
Когда зерефы начинают.
Друг за другом следить, искать сомнительный элемент, врагов народа, шпионов и тд. Так было в Китае при секретаре партии Мао, так было в Камбодже при диктаторе Пол Поте. Но особенно гротескный вариант по количеству жертв, приговоренных формально цивилизованными методом через суды – это при режиме Сталина. Если Камбоджа занимает первое место по дикости, а это обычно расстрел и самоуправство на месте, то в СССР репрессий равны по масштабу самому аппарату власти.
Но этот командно-административный режим необязательно социалистический. В Европе, например, во времена святой инквизиции верующие (хорошие христиане) также следили за еретиками (отступниками). То есть, еретик в неформальной иерархии порядочности – это самое дно или человек со дна, он же нарушитель закона и порядка. А в порядке есть свой иерархия веса и значения. Есть конечно и самый первый, самый уважаемый человек – это Папа Римский. Его епископы, есть его люди на местах. Есть добропорядочные христиане. Есть недобропорядочные. Есть, наконец, самое еретиковое дно, – вольнодумцы. Вольнодумцы не только потому, что они делают не как все, а прежде – не как Папа Римский и его люди, а потому что они нарушают традицию, по которой живут все во главе с Папой. Вера она сильно дополняет традицию будней и освещает их. Делает каждый день светлей, наполненным смыслом. И вдруг, приходит какой-то негодяй и плохой человек и говорит – бога нет! Ату его. Ату его, – командуют люди веры. Ату его, – поддерживает обыватель. Ату его, – ревет толпа. Распни его, сожги и повесь! Он не должен жить. Он нарушает порядок. Он есть дно.
Но мы немного отвлеклись насчет любви зерефов к первому месту. Что они хотят, желают, алчут. Но они желают страстно, если они уже элита, имеют какое-то отношение к знати. Это не возбраняется, наоборот приветствуется. Отсюда феодальная рознь, распри династий, битва престолов. Зерефы или простые люди потому хотят власти тихо, про себя. Мечтают быть знатью. Распоряжаться своей судьбой в первую очередь, а затем и чужими. Они только-только делают свои робкие попытки, начинают мечтать, а как бы взобраться наверх. И тут приходят еретики – вольнодумцы и говорят, раз мечтаешь, то бери. Понравится ли такой ненормальный ход мысли забитому и тихому пока зерефу? В глубине души понравится, но в самой жизни, этот дурак вольнодумец вызовет такой страх и такой испуг, что наш зереф тут же бросит в еретика камень. А затем посмотрит по сторонам, кто это рвение заметил? Кто-нибудь, может быть, заметил. Ведь все друг за другом следят. Ведь даже у стен есть уши. Сам зереф эти стены с дырочками возводил.