– Да, коротко ответила она.
«Тебе, негру-стриптизеру, конечно, православным храмом любоваться в самый раз, − девушка почувствовала, что ее прямо-таки захлестывает волна ненависти к своему спутнику. − Э-эй, подруга, а ну сбавь обороты. Уволила парня на всю оставшуюся ночь. Заплатила кучу бабок за это. А сейчас разговариваешь с ним, будто с охранником ночного клуба. Тебя, Ксюха, не поймешь».
– А ты мягко машину водишь, мне нравится, − девушка выдавила из себя улыбку.
– А я все мягко делаю, − и вновь белоснежная улыбка, хоть какой-нибудь «Орбит» рекламируй.
«Все Вы так говорите. А потом под нож из-за вас, козлов, иди», − неприятные воспоминания вновь нахлынули на Ксению.
Боли, когда она, с широко разведенными ногами, лежала в гинекологическом кресле не чувствовала. Хороший мягкий наркоз сделал свое дело. А она лежала и кляла себя, что так затянула и теперь, чтобы прекратить нежелательную беременность, понадобилось хирургическое вмешательство.
А потом ей учтиво помогли встать с этого женского эшафота и отвели в отдельную палату, чтобы она смогла набраться сил. Вечером за ней должна была приехать мать. Когда Ксения выходила из операционной, ее взгляд случайно скользнул по обычному зеленому эмалированному ведру, наполовину задвинутому под столик на котором стояли какие-то баночки и бутылочки. На его белой стенке, дальней от девушки был виден густой, свежий кровоподтек. Ее словно хлестнули наотмашь по лицу. Она поняла, что или уже кто лежит в том ведре. Уже в палате, по привычке взглянув на себя в зеркало, Ксения увидела, что щеки у нее прямо-таки пунцовые, будто и вправду ее отхлестали по ним.
– Такие деньги им платишь, а спрятать от клиента все это… все это непотребство им в падлу», − Ксения никак не могла отойти от пережитого, поэтому не сдерживалась. − Суки!
– О, Ксюша, это ты, надеюсь, не мне? − Уилсон белозубо улыбался девушке.
Девушка ответить не успела. Ей на мгновение показалось, что машина попала в яркий голубоватый пучок света.
«Ни фига себе как уже вывески освещают», − еще успело мелькнуть в ее голове, прежде чем нестерпимая боль обожгла ее тело.
А-а-а-а, − дико, вмиг утратив все человеческое от такой боли, заорала Ксения, уже ускользающим сознанием с ужасом наблюдая, как чернеет, обугливается кожа на ее руках, как факелом вспыхнули ее роскошные волосы, ярким бликом отразившись от лобового стекла. И последнее, что увидела девушка, прежде чем пламя выжгло ее глаза, были красиво подсвеченные золотые купола Храма Христа-Спасителя…
Черный «Мерседес», едва проскочив метро «Кропоткинская», вспыхнул ослепительным голубым светом. Несколько мгновений и на дороге остался один лишь покореженный от высокой температуры остов машины, без малейших следов органики внутри. То, что раньше было студенткой МГИМО Ксенией Козиной и стриптизером клуба «Красная шапочка» Уилсоном можно было вместить в бардачек машины. Впрочем, его тоже уже не было. Температура была настолько высока, что даже бензин в баке машины мгновенно сгорел, не успев взорваться.
* * *
− Лешенька, почему ты не отвечаешь на мои звонки?
– Потому что я решил завязать с тобой! − молодой, высокий рыжеватый парень, засунув руки в карманы джинсовой курточки и смотря куда-то вверх и вбок, раскачивался с носка на пятку.
– Завязать со мной? Почему?
– Потому… потому что разонравилась и все! − по лицу Алексея было видно, что он начинает раздражаться. − Надоела! − с прямолинейностью парового молота, на котором он работал на мотовозоремонтном заводе, добавил парень.
– Леха, тебя ждать?
– Идите, я вас догоню! − крикнул парень двум молодым людям, стоящим на другой стороне улицы.
– Ага, значит, когда трахался со мной, когда хотел, только позови, то нравилась! А как заделал мне ребенка, то тут же разонравилась! − зло и громко выкрикнула девушка.
– Ленка, ну че ты кричишь? Люди же услышат!
– А пусть слышат! Пусть знают, какой ты козел!
– Да пошла ты, коза! − парень развернулся и хотел перейти улицу.
Девушка резко схватила его за рукав курточки.
– Нет, стой! А ребенок?! Что мне с ним теперь делать?!
– Что хочешь, то и делай! Ты залетела, тебе и решать. И вообще… − парень с усмешкой смотрел на разъяренную Лену, − это не мой ребенок, − и мужчина быстрым и сильным движением освободил свою руку и перешел на другую сторону улицы.
– Как не твой?! − девушка бросилась было за парнем. − Ты же сначала говорил, что твой!
Тяжело сопевший по улице грузовик едва не сбил Лену. Визжа резиной и громыхая своими железяками, он затормозив в полуметре от нее.
– Жить надоело! − в открытом окне грузовика показалось разъяренное лицо водителя.
Девушка замерла перед остановившейся перед ней глыбой металла, потом метнулась вновь на тротуар.
«Не твой, говоришь? Ну так значит и не мой!» − она, похоже, уже забыла об угрожавшей ей несколько секунд назад опасности, полностью поглощенная своими переживаниями.
Движение на улице быстро восстановилось, и о происшедшем напоминали лишь два черных росчерка на асфальте − тормозной след грузовика. И ни водители, ни случайные прохожие, наблюдавшие эту сценку, не обратили никакого внимания на облачко, зависшее в трех метрах над городским асфальтом. Оно было грязно-серого цвета и было похоже на выхлоп из грузовика, когда он натужно тронулся с места. Но в отличие от последнего, облачко не поднималось вверх, а неподвижно висело в воздухе. Правда, недолго. Через пару секунд оно словно растворилось в грязном воздухе крупного российского промышленного центра.
Глава 3
– Смотри, как работают наши конкуренты, − главред перебросил через свой массивный стол газету.
Конкурентами еженедельника «Грязные тайны России» был похожий по объему и формату еженедельник «Особо секретно». В этих конкурирующих газетах весьма болезненно относились к факту появления друг у друга сенсационного материала. Если это случалось, то, например, главный редактор «Грязных тайн России» собирал всех своих журналюг в кабинете и потрясая газетой конкурентов с опубликованным сенсационным материалом, нет, не кричал, а шипел: «Что совсем нюх потеряли? Мышей разучились ловить? Так я вас научу! А может вы решили вернуться в свои мухозасрански и тихозадрочински? Так не тяните! Заявление на стол и не занимайте место для действительно талантливых людей!»
Большинство журналистов, работающих в еженедельнике, который возглавлял Александра Никифоровича Булыгин, приехали в Москву из провинции. Бульдозер считал, что лучший работник − это работник из провинции. У такого человека здесь нет ни папы, ни мамы, ни родственников, которые ему помогут или в случае чего подстрахуют. И зачастую даже своего жилья у него тоже нет. Поэтому он будет из кожи лезть, чтобы сделать себе карьеру в Москве, зубами вырывать у жизни лучшие куски. И, естественно, в свой Мухозасранск или Тихозадрочинск он уж никак не стремиться вернуться.
Сделав свой традиционный разнос, Никифорович произносил не менее традиционное: «Или в следующем номере у меня будет материал, от которого особосекретчики будут ссать в штаны от зависти, или я не знаю, что с вами всеми сделаю», − при этом он привставал с кресла и тяжело нависал над своим столом, опираясь на него руками.
Этот стол имел весьма богатую историю и по праву стоял в кабинете главного редактора «Грязных тайн России». Ибо сам этих самых тайн знал немало. По преданию, этот стол был куплен в Италии еще в восемнадцатом веке князем Лопухиным, тем самым, который председательствовал в Верховном уголовном суде, рассматривавшим дело о восстании декабристов. И те же предания утверждают, что пока светлейший князь председательствовал, Николай Первый на этом столе познал его дочь. И злые языки утверждают, что именно поэтому император «высочайше освободил» сына князя от всякого преследования по делу декабристов, а не в знак заслуг его отца.
После революции стол попал в кабинет одного из высоких петроградских чинов ЧК и насмотрелся и наслушался там всякого, с ностальгией вспоминая невинные императорские шалости.
После убийства Кирова все высокие чины ленинградского НКВД были расстреляны, а новые хозяева их кабинетов, выбрасывали из них все, что напоминало им о прежних хозяевах. Так стол оказался в одном из многочисленных учреждений, прогибаясь под огромными стопками папок и амбарных книг. «Социализм − это учет и контроль», − заявил вождь мирового пролетариата, очевидно не предполагая, сколько средств понадобится, чтобы прокормить всю свору проверяющих и контролирующих.
Перед самой войной в громоздком бюрократическом механизме страны повернулось какое-то колесико, сжалась какая-то пружинка и один отдел этого учреждения, где как раз служил стол, переехало в Москву. Вместе со всеми бумагами и мебелью. А коллеги стола по унылой канцелярской работе, оставшиеся в колыбели революции, сгорели в буржуйках во время блокады.
Дальше уже было просто. В начале пятидесятых годов, обновляя свой кабинет, очередной начальник списал стол и вывез его к себе домой. В лихие девяностые многие семьи бывшей партноменклатуры неожиданно для себя оказались у разбитого корыта, так как не все партийцы-ленинцы сумели перепрыгнуть в кресла президентов банка и различных ООО. Банально не хватило всем мест. Уж очень многочисленным оказалось партийное племя. А Боливар, то есть Россия одряхлела и не могла вынести всех. И стол, так много видевший, слышащий и чувствовавший оказался в комиссионке. Там его и нашел Александр Никифорович Булыгин и перетащил в свой кабинет.
Так что Бульдозер немного лукавил, когда опираясь на свой знаменитый стол, говорил: «Или я не знаю, что с Вами сделаю». Знал, конечно, как знал и его стол, который сладко вспоминал юную княжну, опрокинутую навзничь на его крышку царственной рукой. Знали и сотрудники газеты. Понятно, что не в прямом смысле этого слова.
Все это быстро промелькнуло в голове Александра Ермакова, пока он рассматривал огромную цветную фотографию, размещенную на первой странице «Особо секретно».
– А мы, почему не смогли добыть такой фотографии? − тихо просипел Никифорович − верный признак того, что он начинает заводиться.
Фотография и впрямь была что надо. Убойная, так про такие говорили у них в редакции.
Ночная Москва, подсвечиваемая многочисленными фонарями, витринами магазинов и огромным сполохом молнии. В левом углу темной глыбой притаился Кремль, а в правом красиво сверкал своими золотыми куполами Храм Христа Спасителя. И от Храма к крепости тянулся гигантский зигзаг молнии, другим концом упирающийся в одну из пяти кремлевских звезд. Фотография была сделана именно в момент удара. Рубиновая звезда уже ощутимо наклонилась и от нее во все стороны разлетались искорки.
– Наверняка снимали с крыши или верхнего этажа дома на Софийской набережной.
– Да мне не интересует, откуда это снималось! Меня интересует, почему эта фотография оказалась не у нас! − громыхнул Бульдозер.
«Гм, а собственно, почему этот вопрос адресуется мне? Я журналист, специализирующийся на журналистских расследованиях и сейчас занимаюсь конкретной темой, никак не связанной с этой фотографией», − мелькнуло в голове Александра.
Естественно, главному такое говорить было нельзя.
– Насколько мне известно, нам эта фотография не предлагалась. Мне бы Пашка Квашин сразу бы сказал о таком убойнике. Может тот, кто сделал это фото, как-то связан с особосекретчиками? Родственник кого-то из них, хороший знакомый и так далее.
– Слабовато для журналиста-сыщика, слабовато. Или ты только думаешь о том, почему этот вопрос я задаю тебе, а не нашему бильдредактору Паше?
– В точку, шеф, − признался Александр.
– А если подумать? А пока будешь думать, посмотри еще на одну фотографию, − Бульдозер протянул журналисту плотный небольшой листок бумаги.
Ночная, хорошо освещенная улица. На дороге стоит автомобиль. Точнее голый, покореженный его остов.
– Это раньше было «Мерседесом». Снято вчера, точнее сегодня ночью недалеко от метро «Кропоткинская», на Волхонке.
«Хорошо шеф работает. А еще плачется. Фото через пару часов уже у него», − мелькнуло в голове Александра.
– Хорошо горят «Мерседесы». Будто напалмом начинили, − вслух произнес он.
– Очевидцы говорят, что никакого взрыва не было. Ехала машина, вспышка и через несколько секунд остается просто остов. Как в мультике-ужастике.
– А что говорит экспертиза?
– Ты, Александр, слишком много от меня хочешь! Экспертиза только проводится. Я уже зарядил на нее Саню. Он, кстати, и фотографию эту добыл.
– Ну ему сам… главный редактор велел! − пошутил журналист, перефразировав тривиальное: «Ему сам Бог велел».
Саня Коробов специализировался на криминальной хронике, и целый день кочевал по городу от одного происшествия к другому.
– Но я тебе могу и сейчас сказать, что скажет экспертиза.
Александр даже вздрогнул, взглянув в глаза Бульдозера − холодный взгляд хищника, увидевшего крупную добычу.
– Что? − невольно тихо прошептал он.
– Что в машине следов каких-то сильных взрывчатых или горючих веществ не обнаружено.
– А что же тогда так сильно горело? − все так же тихо спросил Александр.
– А что горело в клиниках, происшествия с которыми ты сейчас пытаешься распутать? − и снова холодный взгляд хищника.
В кабинете повисла пауза. Александр Ермаков еще раз смотрел на фотографию покореженного остова машины, представляя какой огненный ад возник в ее салоне. Он даже передернул плечами.
– А кто был в этой машине?
– Саня пробил регистрационный номер по базе данных. Машина записана на Дмитрия Валерьевича Козина − президента банка «Мост-Сити». Но по доверенности, на ней ездит, точнее, ездила его дочь Ксения, студентка последнего курса МГИМО. Так что, думаю, в машине была она. Но уточнишь это и выяснишь остальные подробности ты.
– Я?
– Да, ты. Ты, потому что … − главный редактор «Грязных тайн России» на мгновение задумался, − … в загадочных поджогах клиник и в загадочном сожжении «Мерседеса» на Волхонке есть общее. И общее это − странность, непонятность этих случаев. Я бы сказал таинственность. Да и вообще, − длительная пауза, − с тех пор, как молния ударила в кремлевскую звезду, чего раньше никогда не было, в Москве стало происходить много странных, таинственных событий…
Александр Ермаков невольно посмотрел на фотографию, напечатанную в газете их конкурентов − яркий росчерк молнии в ночном московском небе, протянувшийся между Храмом Христа Спасителя и Водовозной башней Кремля, как то нелепо наклонившаяся огромная звезда. А общим фоном выступал сам город, с его бурлящей ночной жизнью: всевозможные ночные клубы, рестораны и сауны, как обычно, увеселяли и ублажали своих посетителей. Но миллионы ампер, уже протянулись к самому сердцу России…
«Храм будто на шпагу взял Кремль», − мелькнуло в голове журналиста.
– Семеновна! − громко разнеслось по подсобке, − Семеновна! Где ты там копошишься?!
– Да иду, иду! − невысокого роста женщина в синем халате, тихо охнув, придерживая ощутимо круглившийся под халатом живот, встала с небольшой табуретки и, переваливаясь словно утка, поковыляла к выходу из помещения, заставленного всевозможными картонными ящиками и пластиковыми бутылками, спрессованными в одно целое полиэтиленовой пленкой.
У входа в подсобку, прислонившись боком к косяку двери, стоял молодой парень − высокий, около двух метров детина. Из коротких рукавов синего халата выглядывали толстые руки, обильно покрытые рыжими волосами.
– Семеновна, Михалыч сказал, чтобы ты пересчитала, сколько осталось у нас банок минтая. Не пора ли заказ на них делать. Только проверь ящики и на зеленом стеллаже. Туда тоже какие-то консервы ставили.