– Так дом же не мой, как я могу тебе разрешить его продать?
– А это уже не твое дело. Твое дело подпись поставить.
– Ой, Михалыч, не знаю. Страшно мне как-то, − женщина потупила глаза, − мне подумать надо.
– Ну, думай, думай. Только смотри, а то как бы я не передумал.
А на следующий день Семеновна поняла, что значит, когда Михалыч тобой не доволен. Сразу пошли придирки, исключительно ей стала поручаться самая грязная и тяжелая работа.
Через две недели, все также проходя мимо, Михалыч поинтересовался:
– Ну что, надумала?
– Думаю, Михалыч, думаю, − опустив голову, прошептала женщина.
Таня и сама толком не понимала, почему упорствовала. Ведь понятно же было, что без всякой помощи, без знакомств она в том доме не останется. Пусть даже и родит ребенка. А так Михалыч продаст дом, а дом хороший, за него можно много взять. И ей же что-то перепадет. Квартиру в Москве, конечно, она не купит, но в том же Дядькино присмотреть что-то можно. Но что-то ее останавливало. Часто, лежа в постели, она долго лежала в постели с открытыми глазами и думала, что ей дальше делать. И все сходилось на том, что те бумаги надо подписать, а там будь, что будет. Но как только она закрывала глаза, перед ней возникали ослепительно белые, крупные, крепкие зубы Михалыча и ей становилось страшно. Страшно и все. И в этом безотчетном страхе, словно в зыбком болоте, прорастала и распускалась белым цветом, как зубы Михалыча, лилия − инстинктивная мысль − никакие бумаги подписывать нельзя. И с этой мыслью Таня засыпала…
«Все, подпишу я эти чертовы документы. А то Михалыч в следующий раз такую работу даст, что можно и родить тут же, в подсобке, − женщина не спеша, переваливаясь, подходила к автобусной остановке. − Ох, быстрее бы Егорка появился», − Семеновна понимала, что легче, конечно, не будет с рождением сына, может даже труднее, но будет пройден определенный этап. И младенец − это уже человек, у него даже документ будет и разномастным чиновникам с этим придется считаться.
Семеновна, как ни странно, не злилась на Михалыча. Как не крути, она у него уже проработала несколько лет, и он был не самый худший хозяин, хоть и не русский. Да часто русские хозяева оказывались намного хуже пришлых иноземцев. Да и с домом именно Михалыч ей помог. Конечно, помог с перспективой своей выгоды, ну а кто сейчас помогает за просто так? Он помог, теперь ты окажи ему услугу. Только так. Ты мне, я тебе. Это Семеновна уже давно усвоила. Усвоила и то, что часто выходит только «я тебе». Нет, не обижалась Семеновна на нерусского Михалыча.
Автобус подошел быстро, женщина его почти не ждала. А уже через час Семеновна подходила к своему дому, точнее дому ее покойного Егора Васильевича, так и не ставшего ее мужем. Скрип открываемой калитки слился с визгом тормозов за спиной. Женщина не успела даже оглянуться, как чьи-то сильные руки схватили ее за плечи и втолкнули в ею же открытую калитку.
– Что, сука, так ты на добро отвечаешь? − держа Семеновну за плечи, перед ней стоял молодой парень с черными как смоль волосами, густой черной щетиной на лице. − Тебе помогли, оставили здесь жить. Где бы ты сейчас была со своим пузом, если бы тебе не помогли? Уже в какой-нибудь канаве б сдохла!
– А может так и лучше? Может исправим ошибку? − рядом с первым парнем, цедя слова, стоял второй, такой же черноволосый, только гладко выбритый.
– Если счас же не подпишет, то так и сделаем, − держащий ее за плечи парень ухмыльнулся.
Его напарник вытащил из портфеля какие-то белые листки бумаги.
– А перед этим чуть поиграемся, правда живот мешать будет, − держа листки в одной руке, он второй грубо провел по ее животу.
Женщина испуганно отпрянула.
– Ничего, пусть ее отродью больно будет. С этими русскими так и надо поступать, как они с нами. А ну подписывай, сука!
Еще секунду назад Семеновна готова была даже не читая подписать все, что от нее требовали. Но вот это «отродье», сорвавшееся с губ черноволосого, словно переклинило ее. Все недовольство на свою неустроенность, на свои унижения и обиды разом всколыхнулось в ней и плеснуло наружу:
– Как мы с вами поступаем? Вы приезжаете к нам нищие, а уже через пару лет покупаете себе здесь квартиры и разъезжаете на дорогих тачках! − Таня Кузнецова вдруг подумала, что из девяти ее «принцев» семеро были вот такие же, как эти двое − наглые, с иссиня-черными волосами и с жесткой черной щетиной. − Ненавижу вас, черномазые!
Двое смотрели на беснующуюся перед ними русскую женщину и ухмылялись.
В летнем вечернем небе издалека, вкрадчиво разлилась тихая мелодия. Настолько тихая, что невозможно даже понять, что именно это за мелодия, слух улавливал лишь отдельные звуки, связанные между собой ритмом.
– Ты смотри, курица раскудахталась, − черные глаза того, кто держал бумаги, зло прищурились. − А ну давай ее в дом, посмотрим, как она там будет кудахтать.
Его напарник рывком развернул Семеновну за плечи и толкнул по направлению к дому.
– А ну пошла! И не вздумай орать! Тут же с носка в живот получишь!
А поначалу тихий звук в небе разрастался. Вот уже отчетливо можно было услышать, что это играет «Марш славянки».
– Давай, шевелись, сука!
А музыка быстро приближалась к дому. Даже парни, толкавшие Таню Кузнецову в дом, замерли, невольно повернув головы на звук. А марш славянки, уже раздавался прямо за зеленым деревянным забором. Семеновна прямо физически ощутила, что сейчас калитка распахнется под напором этой сильной мелодии. И она действительно распахнулась…
Во двор дома уверенно, будто к себе домой, вошли невысокий парень с неестественно приподнятым правым плечом и среднего роста девушка с роскошной гривой темно-русых, с красивым золотистым оттенком волос. На шее у парня висел обычный плеер. И с него-то и раздавался этот торжественный и радостный «Марш славянки».
У женщины как-то отстраненно мелькнула мысль о нереальности всего происходящего − быстро приближающаяся музыка, словно плеер болтался не на шее у вошедшего парня, а это такими звуками ревел мчавшийся к его дому скорый поезд. Да и не мог плеер так громко играть. Мелодия звучала громко и в тоже время она все отлично слышала.
– А ну валите отсюда! − закричал парень, который держал бумаги, которые должна была подписать Семеновна.
– Отпустите женщину и покиньте ее двор, − невысокий паренек вплотную подошел к черноволосым. Девушка стояла на шаг от него.
– Счас ты его покинешь! Козел! − молодой мужчина, который заталкивал Семеновну в дом, резко ударил стоящего рядом с ним парня.
Точнее, попытался ударить. Его кулак пронесся по тому месту, где еще мгновение назад было его лицо.
– Ах ты, су… − черноволосый не успел договорить, зайдясь в крике.
Это даже был не крик, а вопль, животный вопль. На Семеновну пахнуло горячим воздухом, будто рядом открылась невидимая дверца топки. Второй черноволосый мужчина, не понимая происходящего, попятился, вскочил на крыльцо и уперся спиной в закрытую входную дверь дома. Он испуганно смотрел на этих двоих, так неожиданно появившихся здесь. Белые листки бумаги, которые он держал в руке, валялись у него под ногами. Таня Кузнецова на всю жизнь запомнила его лицо. Перекошенное от страха и, не смотря на смуглость кожи, белое, словно те листки бумаги, которые он не замечая, топтал. А глаза?! О теперь женщина поняла, что означает выражение «глаза выпучились от страха». Из, еще недавно прищуренных, смотревших на нее презрительно и зло, они мгновенно превратились в два полноценных «пятака».
Это продолжалось несколько мгновений, а затем человек с воплем хватается за лицо, ноги его подламывается и он скатывается с крыльца.
– О, Господи…
– Таня, − к застывшей женщине подошла девушка с каштановыми волосами, − спокойно рожайте. Больше Вас никто не тронет. На, держите, − и она вложила в руку Кузнецовой тонкий черный прямоугольник.
Семеновна так и стояла с ним в руке, вытаращенными глазами смотря на калитку, через которую ушли ее таинственные спасители, когда за забором почти одновременно раздался вой пожарной и милицейской сирен. А потом во двор вбежало сразу несколько милиционеров. Они что-то ее спрашивали, показывая руками и кивая на стонущих на земле двух черноволосых парней. А она все смотрела на распахнутую калитку, в проеме которой красиво полыхала черная Тойота Ленд Крузер. Таня Кузнецова не слышала ни воя сирен, ни голосов милиционеров и пожарников. В ее глазах плясали огоньки пламени горящей машины, а в голове звучала бравурная мелодия «Марша славянки»…
Черным прямоугольником оказался кожаный маленький чехольчик с вложенной туда банковской карточкой и запиской с пин-кодом.
* * *
– Подруга, не бойся, рецепт верный. Мне его Нюрка рассказала. Она сама так один раз себе выкидыш сделала, когда залетела по пьяни и боялась, что может урод родиться, − Оксанка, подруга Лены, как обычно говорила быстро, словно строчила из пулемета. − Да и что в нем страшного в этом рецепте. Никакой химии!
Действительно, рецепт был прост. Пачка лаврушки на стакан кипятка. Отвар выпить, а сам лист завернуть в марлю и засунуть на ночь во влагалище. Все!
– Ну не знаю… боязно как-то…
– Ну тогда рожай! Раз тебе боязно! Только потом не говори, что тебе не захотели помочь! Ты сама не захотела!
– Оксанка, не тараторь! Дай подумать! − Лена схватилась руками за голову.
Травить себя не хотелось. Сколько она уже знала случаев, когда люди умирали, поев или выпив какую-то гадость. Правда, это случалось в основном, когда выпивали какую-то гадость. Вон и ее папаня так на Южное кладбище отправился. На Новый Год хлебнул какого-то денатурата.
Но еще больше Ленке не хотелось рожать. Родить − это значит поставить крест на себе, своей молодости, а значит и жизни.
– Ладно, пойду куплю пачку лаврового листа.
– Я тебе уже купила! Держи!
Вечером Лена, украдкой от матери запарила лавровый лист, затем час настояла. Зажимая нос, чтобы не слышать резкого запаха, выпила стакан получившейся желто-коричневой жидкости. Влажнее листы аккуратно завернула в марлю и осторожно всунула себе во влагалище. Но заснуть не удалось. Мощный рвотный позыв сбросил Ленку с постели и она, не успев даже добежать до унитаза, вырвала прямо на пол в коридоре.
– Блядь! Насоветовала подруга!
На шум прибежала мать.
– Лена, доченька, что с тобой!
– Ничего! Иди ложись спать! Траванулась я. Наверное пирожком, что купила в лотке.
Засеревшись в туалете, девушка вытащила из влагалища марлю с лавровыми листами и спустила их в унитаз. Потом она долго сидела на нем, вытирая руками слезы. Избавиться от плода не получилось.
Если бы Лена Кудряшева узнала, что при подобном способе прерывания беременности летальность из-за наступающей интоксикации составляет сорок процентов, она бы не проливала так слезы, сидя на унитазе.
Но Лена этого не знала. Поэтому сидела и плакала, молча проклиная свою судьбу. А над ее головой висело небольшое почти прозрачное серое облачко. На давно не беленом потолке туалета оно было почти незаметным. Облачко чуть вздрагивало, словно сочувствуя девичьим слезам.
Глава 4
Солнечный зайчик, блестевший на безупречной полированной поверхности стола, почему-то раздражал. Да и вообще все сегодня раздражало Лидию Васильевну: бесконечная суета и шум московских улиц, мельтешение сотрудников, занятых последними приготовлениями к завтрашнему проведению конференции, собеседник, сидящий напротив нее и этот зайчик, нагло воцарившийся в центре стола.
«Все, проведу конференцию и на две недельки поеду в Сочи. Говорят, в конце весны этот город просто восхитителен».
И от этой привлекательной недалекой перспективы настроение у женщины сразу улучшилось.
«Правильно психологи советуют. Тебе плохо − прими простое позитивное решение, без всякой там зауми. Все раздражает? Значит переработалась, а поэтому в Сочи. Все так просто. Два часа лета от этой поднадоевшей Москвы и ты среди пальм и цветущих магнолий», − Лидия Ивановна улыбнулась.
Сидящий напротив нее собеседник − молодая женщина лет тридцати, с короткими черными волосами и некрасивым большим крючковатым носом восприняла эту улыбку на свой счет.
– Вам мои мысли кажутся наивными, Лидия Васильевна?
– Нет, нет, Ниночка, совсем нет. Вы рассуждаете здраво, приводите убедительные аргументы в пользу своих выводов. Но мне кажется, что упор вы делаете несколько, гм… однобоко. А ведь эта проблема многогранна!
Облачко, бесшумно скользившее по голубому московскому небу, заслонило собой солнце, и зайчик тут же исчез со стола Генерального директора Российского фонда планирования семьи Емелиной Лидии Васильевны.
«Давно пора! Жаль, что только проблемы не могут так бесшумно и бесследно исчезать».
– Вы, Ниночка, почему-то основной упор делаете на информирование молодежи о пагубных последствиях злоупотребления алкоголем на здоровье их будущих детей. Конечно, это очень важно. Но надо смотреть правде в глаза. Каков процент молодежи у вас, в Пермском крае, пьет?
– Ну, смотря, что подразумевать под словом пить, − девушка чуть сморщила свой крючковатый нос.
– Ладно, я скажу. Я готовилась к конференции и поручила собрать некоторые данные. Так вот, в Пермском крае среди молодых людей до двадцати пятилетнего возраста сорок процентов употребляют алкогольные напитки не реже одного раза в неделю. Напомню Вам общеизвестный медицинский факт. Сто грамм водки из организма полностью выводится в течение недели! А что для современной молодежи сто грамм водки? Так, мелочь. Доза для разогрева.
– Так мы об этом и говорим, и объясняем! Чтобы люди знали сроки и не допускали пьяного зачатия.
– Нина, Вы меня не поняли. Просветительство − это хорошо. Но им ситуацию переломить не скоро удастся. А что делать с этими страшными цифрами, с этим повальным пьянством сейчас? А?
– Не знаю… Лидия Васильевна. У нас в стране сухого закона нет. Да он и не поможет, Вы это сами отлично знаете. Будут пить столько же, только еще травиться будут всякой гадостью, − вновь девушка брезгливо сморщила свой крючковатый нос. − Как им запретишь пить?
– Правильно, сухой закон не поможет. Несколько стран пробовали его вводить и ничего хорошего из этого не получилось. Но спать нацию надо уже сейчас! Иначе завтра уже будет поздно! − пятидесяти пятилетняя женщина выкрикнула последние слова горячо, с надрывом. Было видно, что обсуждаемая тема ей очень близка и не один раз прокручивалась в голове.
– Так что же делать? − молодая женщина, сидящая напротив, как-то испуганно сжалась.
– Надо не допускать появления уродов на свет! − генеральный директор энергично стукнула своей небольшой пухлой ладошкой по столу.
Стукнула и словно невзначай нажала невидимую кнопку. На столе вновь сверкнул солнечный зайчик.
− Поэтому, Ниночка, говорить о вреде пьянстве − это важно и хорошо, но наши российские реалии таковы, что основной упор надо делать на пропаганде контрацепции и абортов. Женщина двадцать первого века должна сама свободно решать, когда и сколько детей она будет иметь. И если есть хоть малейшие сомнения относительно здоровья плода, необходимо безжалостно избавляться от ненадежной зиготы!
Увидев недоумение на лице собеседницы, Лидия Васильевна снисходительно пояснила:
– Зигота − это диплоидная клетка, образующаяся в результате слияния женских и мужских половых клеток или, если короче, зигота − это оплодотворенное яйцо. У Вас, какое образование, Ниночка?
– Техническое, высшее. Литейное производство, − через паузу добавила молодая женщина и почему-то покраснела.