Несколько минут спустя Шахар поднялся и медленным шагом один прошел в свою спальню. Он сел на постель и безучастно уставился в пространство. Настроение его было испорчено, день, начинавшийся так хорошо, пошел насмарку. Еще два часа назад молодой человек был полон счастья и энергии, а теперь в нем что-то словно умерло. Он не знал, кого или что винить в том, что случилось, но впервые ощущал себя потерянным ребенком, и это было нестерпимым.
Раздались тихие шаги, и в комнату вошла Галь, сломленная, покорная, с распухшими глазами. Как побитая кошка, она подошла к другу, села рядом и начала робко ластиться к нему. Парень с тяжким вздохом поднял руку и потрепал ее по голове.
– Что? – спросил он отрешенно.
– Извини, – тихо сказала девушка. – Я знаю, что сошла с ума, что мне не стоило устраивать сегодня этот скандал. Было бы лучше, если бы я дала всему наладиться самостоятельно. Мы бы чудно провели время. Ты очень сердишься? – прибавила она с таким выражением, словно каждое новое ее слово вызывало у нее страх.
– Оставь, – сухо ответил Шахар.
Девушка в испуге взглянула на него. В тоне его голоса было нечто настораживающее.
– Любимый, прости меня! – завопила она, кидаясь ему на шею. – Я люблю тебя больше всего на свете, я хочу тебя!
Парень нежно развернул ее к себе и положил руки ей на плечи. Глаза его были влажными.
– Ну, что теперь? Займемся сексом? Думаешь, нам это поможет?
– Я не знаю… Но тогда мы, хотя бы, спасем этот день, вернее, то, что от него осталось. У нас есть еще часок. Бывает, любящие ссорятся, но по-прежнему хотят друг друга. Разве не так?
Галь говорила с упованьем, с тоской, тревогой, мольбой. Шахару стало жалко свою девчонку. Она так боялась его потерять, что была готова отдаться ему даже сейчас. Он и сам желал хоть немного расслабиться, но не решался использовать ее беспомощное и взвинченное состояние.
– Ах ты, моя глупая, взбалмошная девочка! – произнес он с чувством. – Надо же тебе было закатывать сцену, чтобы прийти к исходной точке? Ну, ладно, раз ты того хочешь. Иди ко мне, моя взъерошення кошка!
И он привлек ее к себе.
Все случилось в трансе спешки, волнения, обиды и раскаянья. Галь никак не могла получить привычного наслаждения не только для тела, но и для души, а Шахар, пытаясь подарить ей это наслаждение, все время спрашивал себя, было ли этого достаточно для того, чтобы вернуть их отношениям их былую легкость. От избытка нервозности он нехотя причинил ей боль, сделав несколько резких и мощных толчков. Но Галь стерпела. Казалось, она даже боль приняла как должное, только бы не нарушать этот страстный момент. Весь тот час она позволяла своему яростному любовнику вытворять с ее телом все, что он только пожелает.
Домой она пошла одна, чувствуя себя совсем разбитой. Ей было необходимо излить кому-то душу. Матери еще не было, и Галь, свернувшись в клубок на диване в гостиной, позвонила Лиат. Там было занято. Девушка несколько раз тщетно повторяла попытку. Тогда она набрала Шели.
Шели только что вернулась из похода по магазинам, и, не дав Галь возможности объяснить причину ее звонка, затрещала о своих новых лаковых красных сапогах, в которых она блеснет на ближайшей дискотеке, о том, стоило ли ей подкрасить пряди у висков, и о сиреневой помаде, увиденной в торговом центре. После навязанного ей бурного обсуждения нарядной мишуры, Галь посчитала неуместным жаловаться Шели на Шахара, тем более, что она немного успокоилась. Она ограничилась намеком, что ей было скучно, и Шели тут же предложила ей пойти завтра вместе с ней на дискотеку. Нет лучшего средства от хандры, сказала Шели, чем танцы и легкая выпивка. Галь пообещала дать ответ и перезвонила Лиат.
– Наконец-то ты освободилась! – с облегчением воскликнула она, услышав в трубке голос подруги детства. – Я битый час тебя дозваниваюсь.
– Я разговаривла с Томером, – удивленно ответила та. – А что?
– Да так… понимаешь, поссорилась с Шахаром.
И она рассказала ей все по порядку.
Лиат Ярив проявила большое участие, интересовалась всеми деталями, не успокоилась, пока не представила себе полную картину прошедшего дня Галь и ее любимого. Галь, задыхаясь от эмоций, жаловалась своей поверенной на его невнимание к ней в последнее время, на его проклятое эссе, забившее ему голову, на его потрясение, когда он узнал о ее злополучном модельном контракте.
– А я тебя предупреждала, – строго сказала Лиат. – Я знала, что тебя прорвет, тогда как он поставит карьеру превыше всего. Теперь тебе придется держаться героиней!
Сердце Галь похолодело и рухнуло. Неужели все было кончено? Если даже Лиат предвидела весь этот кошмар и предупреждала ее, то горе ей! Как же Лиат была права, а она не пожелала ее слушать!
Лиат почувствовала в трубке ее ужасное волнение, и ласково утешила ее словами:
– Не бери в голову! Женщин, которых любят по-настоящему, не покидают. Этим ты и проверишь теперь твоего разлюбезного Шахара. Кстати, знаешь, – добавила она, выдержав таинственную паузу, – мой Томер такой славный! Он только что сказал, что выслал мне какой-то подарок.
* * *
Оставшись в одиночестве после ухода Галь, Шахар долго еще пребывал в отупении. То, что произошло между ними сегодня, казалось ему каким-то бредом. Он задавал себе вопрос, чем же он мог за такие короткие сроки разрушить все то большое, глубокое и устоявшееся, что между ними было на протяжении нескольких лет? И все ведь было прекрасно! Вплоть до того рокового дня, когда Галь прельстило заманчивое карьерное предложение, которым она пожертвовала, судя по ее словами, ради него.
Как только Шахар понял глубинный смысл ее поступка, как он почувствовал, что в его сердце поселилось невольное чувство вины перед подругой. Ему сразу стало ясно, почему она невзлюбила его эссе, почему так бурно реагировала теперь на его общение с Хеном и его компанией, почему не желала говорить о его планах на будущее. Молодой человек не знал, как ему теперь с этим быть. Вроде, он ничего плохого ей не сделал, а выходило, что ничего между ними не осталось уже таким, как прежде.
Мысль об этом не давала юноше, нервно слонявшемуся по квартире, покоя. Ему вспоминалось надрывное утверждение Галь, что дело вовсе не в примерах, а в ощущениях. А интуиция у Галь, несмотря на ее наивность, была развита сильнее, чем у любой другой ее ровесницы. Она вполне могла уловить в его отношении к ней нечто такое, в чем он сам не отдавал себе отчета. Но что?
В надежде разрешить эту загадку, Шахар начал сосредоточенно раздумывать над последними неделями своего общения с подругой. Шаг за шагом, он отступал все дальше и дальше, к началу их романа. Внезапно его как будто что-то дернуло изнутри, и он ринулся в свою комнату, где достал все альбомы с фотографиями и принялся их листать. В огромной свалке перемешанных по времени, контексту и качеству снимков он находил их совместные, и раскладывал перед собой на кровати и на полу. Фотографий его с Галь было столько, и все они были такие разные, что впервые произвели на Шахара не поддающееся описанию впечатление. Оно подхватило его, закружило вихрем и унесло ко всему пережитому им ранее, пройденному и оставленному позади…
…В двенадцать лет, придя в новую школу, он встретил ученицу, которая сразу же оценила его по достоинству. Будучи довольно замкнутым из-за своих интеллектуальных преимуществ среди одноклассников, Шахар мечтал о симпатии со стороны хотя бы нескольких из них. Он отплатил ей искренней привязанностью в ответ на ее привязанность, и, чем больше проходило времени, тем прочнее и глубже становилась их тогда еще полудетская дружба. Дружба, вскоре начавшая волновать его кровь. Влюбился ли он в свою девочку по-настоящему, или был томим любопытством, впервые давшим о себе знать в его тринадцать лет? На тот момент оба этих ощущения казались ему одним и тем же. Мальчик так смутно понимал настоящее значение слов «любовь» и «секс», что втайне запаниковал, боясь, что подруга в любой момент его бросит.
Оковы стеснительности были сброшены лишь после их спонтанного поцелуя на прогулке по городу. Его первый, первый поцелуй в тринадцать лет! Шахар был так счастлив, что даже не сомкнул глаз от возбуждения той ночью. С тех пор, он и Галь стали общепризнанной парой в классе, чем опередили всех своих знакомых. Ждать себя не заставили ни завистливые взгляды одноклассниц, ни смущенно-высокомерное отношение других мальчишек, засматривавшихся на Галь, ни, конечно же, сплетни. Радовался он еще и потому, что сразу же перестал быть просто «заумником», и превратился в привлекательного и сильного духом молодого человека, закрепив за собой другое свое прозвище: "супермен".
Однако, незаметно для посторонних глаз, Шахар еще достаточно долго промаялся, не зная, как удовлетворить свои сексуальные желания. Он насмотрелся тайком эротических фильмов, но все-таки не решался.
В конечном итоге, Галь сама же и напросилась. Парень отчетливо помнил их первую близость. Это случилось здесь же, на этой же самой кровати, в эти же послеобеденные часы, когда родителей не было дома. Момент был волнующим и очень трогательным. Будучи неопытным, он не смог взять любимую с первой попытки, но оба проявили друг к другу такую нежность и поддержку, что, все равно, ощущали себя как на крыльях. Опыт к ним приходил постепенно. Спустя полгода юные любовники уже вели себя в постели раскованно и страстно, и каждое их уединение становилось настоящим событием.
Девятый и десятый классы были их "золотым веком". Шахар заваливал подругу безделушками, цветами и романтичными открытками. Он проводил с ней подчас целые дни, в ущерб общению с ребятами. Он дежурил около нее, когда она заболевала. Он брал ее с собой во все их семейные поездки. Все это было взаимным. Группа фотографий тех лет, на которой задержался задумчивый взгляд юноши, давала наглядное представление о том, насколько они оба были счастливы. Даже фон тех фотографий, казалось, сиял, оттого, что на них сияли глаза двух влюбленных…
…Звонок в домофон, возвестивший о приходе родителей, прервал поток воспоминаний Шахара. Плотно закрыв дверь в свою комнату, он отправился поприветствовать их и принять участие в традиционном семейном ужине. Потом он помогал отцу разбирать балконный тент, который, несмотря на осеннюю погоду, все еще выполнял свое летнее предназначение. И лишь когда в гостиной загудел телевизор, по которому передавали новости, Шахар вернулся к себе и к своему нарушенному ходу мыслей…
…Он судорожно пытался восстановить в памяти тот самый момент, когда все начало меняться. Наверно, это был процесс, неощутимый и невидимый, начавшийся на рубеже одиннадцатого класса. Случилось то, что после долгих лет упорного подъема в гору, любящие оказались на самой ее вершине, откуда дальше было некуда идти, и обосновались там, под облаками. В их устоявшихся отношениях было словно нечто однозначно решенное. Это правда, что Шахар стал очень уверенным в себе и больше не считал необходимым постоянно проявлять свои чувства. Неуемный и эмоциональный характер Галь иногда его немного раздражал, но что могло быть более потрясающим, чем видеть ее лучистые, полные страсти глаза, и обладать ее роскошным гибким телом? Он превратился в лидера. "Ты всего лишь по-хозяйски кладешь мне руку на плечо", – заявила сегодня Галь, и, к сожалению, в ее утверждении было много правды. Но тот, в чьих руках бразды правления, свободен. Шахар, окрыленный своими высокими оцкеками и зарожденными карьерными амбициями, фактически, заставил ее принять то, что помимо нее одной у него есть и другая страсть – страсть к успеху.
Молодой человек порылся в куче фотографий, и обратил внимание на то, что, чем ближе были они по срокам к настоящему времени, тем чаще в них появлялись другие лица: их друзья, родные, знакомые. И на всех этих снимках ощущалось неподдельное одобрение любовной пары, особенно благодаря той «хозяйственности», с какой его рука покоилась на плече подруги. Все вокруг как будто дали им свое негласное согласие. И то, что Шимрит Лахав возложила на него определенные надежды, которые юноша не мог не понимать, не причиняло ему никакого дискомфорта, поскольку он сам уже воспринимал свой роман с Галь, и ее отношение к нему, как должное…
…Тут его опять позвал отец для того, чтобы отнести разобранный тент в подсобную в подвале дома. Более получаса Шахар помогал переносить по темным террасам металлические элементы конструкции. Они натирали ему плечи, кое-где были с торчавшими болтами и зазубринами. Отец устало ворчал, что именно сейчас у него дошли руки до пустяшного дела, которое нужно было закончить еще месяц назад.
– Всему свое время, папа, – ободряюще ответил сын, поразившиь своему ответу.
Взаправду, всему настает свое время! Шахар, под впечатлением своего ответа, спросил себя, что изменилось бы, займись он раньше, скажем, в прошлом году, этим самокопанием. А ничего! Просто потому, что тогда в этом не было никакой надобности. Впрочем, у него и не возникло бы никакой такой надобности, если бы не устроенный Галь скандал…
…Парень невольно схватился за голову. Случившееся между ними сегодня предстало ему вдруг в таком ярком свете, что даже взглянуть на него было больно. Все пронзительные крики Галь, которые днем вызвали у Шахара одну только ярость и досаду, обрели для него в миг свой подлинный смысл.
Случилось то, что уже давно достигший пика их роман исподтишка послал им испытание. Настоящее испытание на зрелость их чувств. Галь, романтичная, пылкая Галь, оказавшись перед жизненной дилеммой, доказала, что любит его безгранично. И, стало быть, если широко закрытые глаза девушки в один момент открылись на все то, в чем до сегодняшнего дня он вообще не отдавал себе отчета, то, видимо, он не прошел испытание с честью. Видимо, слишком явно проявились в нем его ощущение собственной значимости и целеустремленность, оставив на долю изумленной подруги лишь то "хозяйское", привычное, само собою разумеющееся, что раньше она воспринимала как должное, и что теперь ее буквально ударило по лицу. Его вина оказалась в том, что он предпочел того Шахара Села, который жил внутри него, тому, который долгие годы был частью наивного сердца и доброжелательного, гармоничного мира его девчонки. Они вели неравную игру.
При этой мысли Шахар едва не сошел с ума. Видит Бог, он не хотел такого! В порыве горечи он проклял фотографию девушки, наделавшую столько бед. Но – черт побери! – какая Галь на ней красавица! Дрожащей рукой молодой человек поднес к глазам прекрасный снимок, и минуту спустя перевел влажный взгляд на красовавшееся на столе его жалкое дилетантское подобие, им самим же и сделаное. Лишь теперь он увидел всю разницу, которую Галь почувствовала сразу. Выходило, что он, со своей твердой позиции, перестал видеть в ней идеал своей жизни, уменьшил ее до реальных размеров, и, якобы, начал любить ее меньше.
Сперва все в юноше восстало против этого страшного предположения, но тут его пронзило новое сомнение: что, если и в этом была доля истины? Мужчина, который действительно любит, все-таки не погорел бы, как он, на столь каверзном испытании! Если раньше Шахар схватил себя за голову, то теперь – за замеревшее сердце. Нет, этого быть не могло, не могло! Не могли же пять лет безграничного счастья оказаться обманом! Если это было правдой, то лучше бы он умер раньше, чем эта правда открылась бы ему!
Он бросился на постель, одним движением стряхнув с нее снимки, которые шелестя упали на пол, и замер, прижавшись лицом к подушке. Его кровать еще хранила тепло девушки. Бедная Галь! Она, в столь трудный для нее момент, как всегда, подарила ему всю себя, а он ее взял как последнюю шлюху, и отправил домой! Сволочь, дрянь, паразит! Что она делает сейчас, в одиннадцатом часу, о чем думает, как себя чувствует?