Шели не осталась в долгу, и воодушевленно рассказывала о бесконечных дискотеках до зари, на которых отрывались самые разные типы, и на которые она попадала лишь "воровскими".методами, потому, что охранников больше интересовало то, что ей еще не исполнилось восемнадцати, а не то, что ей близок этот мир.
Шахар похвастался, что сдал на права вождения мотоциклом, и упомянул о своем первом выезде, – он оказался на миллиметр близок от нарушения, и надо же было, чтоб это засекла дорожная полиция! Конечно, он сам же и выкрутился, но его ощущение было таким, что его права ему только показали, но не дали попользоваться ими всласть.
Что касалось Галь, то более интересной истории, кроме как про то, как ее фотографировали, в ее арсенале не нашлось, и поэтому она вместе с Лиат критиковала изречения друзей, не пропуская ни одной фразы. Самым спокойным – как и самым правильным – был, естественно, Одед, и он просто внимательно слушал.
Потом они начали строить планы о времяпровождении в начавшемся учебном году. Каждая идея подвергалась бурным обсуждениям. Галь и Лиат очень хотелось сохранить традицию пирушек на дому или на лоне природы в их узком кругу. Но ищущая новшеств Шели предлагала более разнообразные способы тусоваться, например, наконец-то освоить «Подвал», и еще ряд ночных заведений в центре города. Не оставшийся в стороне Хен особенно настаивал на варианте всем шестерым отправиться в поход на несколько дней, с палатками и спальными мешками. С тех пор, как в прошлом году школа организовала им четырехдневную экскурсию с кемпингом, он буквально потерял голову от этой затеи, и всячески норовил повторить ее в любое время. Не самый увлеченный турист Одед ужасно воспротивился этому. Он бы скорее предпочел купить себе абонемент в кино или в театр, на что Шахар ему шутя ответил, что все их обсуждения как лучше провести этот год вместе взятые и были сплошным спектаклем, перед которым поблекла бы любая театральная постановка.
– Знаю: ты утомился от нас, – сказал он Одеду в заключении, дружески хлопая его по плечу.
– Почему же? – удивился Одед, хотя ему стало неловко. – Нисколько.
– Мы вечно таскаем тебя за собой, – пояснил свою мысль Шахар.
– Я рад составлять вам компанию, – ответил тот, – несмотря на то, что мы все такие разные.
– Вот-вот! – подхватила Галь. – Кто бы мог подумать, что мы, такие разные, создадим такую сплоченную компанию? Угораздило же нас записаться вместе в наш седьмой класс! Сколько же лет прошло с тех пор?
– Пять, – быстро сосчитала Шели.
Пять. Эта цифра заставила всех задумчиво переглянуться. Да, уже без малого пять лет члены шестерки считали друг друга своими самыми близкими и преданными друзьями. Их жизнь протекала в совместных развлечениях, и, даже если выпадали загруженные учебой дни, они находили способы делать их такими, чтоб в конечном счете получать от них удовольствие. Например, если Шели и Галь штудировали какой-нибудь нудный предмет на пару, то они заодно не могли не пройтись по училке этого предмета и по всем связанным с ней школьным сплетням.
– Пять, – как эхо, повторила Лиат. – Но мы с тобой, Галь, всех опережаем.
– С нами не потягаешься, – подтвердила та кивком головы. – Мы с тобой, так сказать, с горшка.
– У меня есть предложение, – заговорил Шахар. – Давайте все сфотографируемся. У меня остался лишний кадр на пленке.
– Шахар, ты взял с собой фотоаппарат? – поразился Хен.
– Нет, я просто оставил его в ранце со вчерашнего дня. Я с этим ранцем на спине объездил всю Европу.
– Тогда давайте поищем того, кто бы нас сфоткал, – загорелась Шели. – Вот, кто нам нужен!
И она указала на случайного прохожего, не спеша шедшего мимо сквера, и звонко, но вежливо его позвала. Человек с радостью откликнулся на просьбу ребят, и даже рекомендовал, как им лучше расположиться, чтоб красиво вместиться в кадр. При расстановке Галь небрежно бросила пакет со своими фотографиями в свою раскрытую, валяющуюся на земле сумку…
В конце учебного дня, уже садясь позади Шахара на мотоцикл, на котором они уезжали к ней домой, она их спохватилась и наскоро пересчитала все копии. Одна исчезла.
Глава 2. Влюбленные
Стоял непередаваемо знойный послеполуденный час. Душный свет проникал мириадами иголок через спущенные жалюзи в скромную трехкомнатную квартиру, тишину в которой нарушало лишь тиканье настенных часов. Давно остыл остаток кофе с молоком в стеклянной чашке на кухонном столе. Раковина в ванной хранила следы утреннего умывания торопившейся в школу девушки. До возвращения с работы матери, которая, несомненно, простит ей этот беспорядок, оставалось еще несколько часов.
В полутемной комнате Галь, усиленно обдуваемой вентилятором, спелись на разбросанной кровати в жарком объятии два нагих тела. Пара возлюбленных пребывала в полном слиянии друг с другом, упивалась близостью после временного перерыва. Лучше всего это выражали тихие вздохи и стоны, напряжение мышц, глубокие поцелуи. Они двигались медленно, плавно, словно прикасаясь к стеклянным изделиям. Слов не произносилось. Пылкой страстности тоже не было. Зато был пенящийся и переливающийся поток наслаждения, при котором физическое ощущение времени перестало существовать.
Их разрядка затянулась. Оба были немного утомлены и разморены, и лениво растянулись на постели. Головка Галь прильнула к груди Шахара, и тот ласково перебирал ее пышные волосы. Галь прижималась губами к кисти его руки. Томное молчание длилось. Потом Шахар произнес:
– Мне сегодня было лучше, чем вчера.
– Да, вчера получилось быстро, – согласилась с ним девушка.
– Тебе понравилось, родная? – нежно спросил он, проведя рукой по лицу девушки.
– Он еще спрашивает, – улыбнулась она и поплотней прижалась к его телу. – Обожаю тебя!
Опять наступила тишина, во время которой Шахар пожалел, что он не курит. Сигаретка после спокойного секса была бы ему сейчас более чем кстати.
– Ты – удивительный человечек, – снова заговорил парень, обращаясь к подруге. – Никогда не перестану поражаться тебе. Дать мне при всех столь откровенную фотографию!
– Разве она тебе не нравится? – возразила девушка.
– Это совсем не тот вопрос. Конечно, нравится! Но можно было б подарить ее мне сейчас, когда мы только вдвоем.
– Лучше бы ты перестал читать мне нотации, а хоть немного польстил, – осадила его Галь, кокетливо щелкая его по носу.
– Я польщен, – покорно протянул молодой человек.
– Кстати, Шахар, не видел ли ты еще одной копии? – вспомнила она, заглянув ему в глаза. – Я точно помню, сколько всего их было. Одну я отдала тебе. Вторая – здесь, – указала она на этажерку в своей комнате, где уже красовался ее гордый снимок в богатой рамке. – Третью мама собирается отправить бабушке и дедушке. Но четвертой нет. Странно, куда она могла подеваться?
– Действительно странно, – откликнулся ее друг, выслушав ее в недоумении. – Но я честно не знаю. Тебе так важна эта недостающая копия?
– Не то, что бы. Просто обидно, что я потеряла ее.
– Не стоит обижаться. Всякое случается. Может, у нее выросли ноги и она сама отправилась искать для тебя хорошего спонсора, – разрядил обстановку Шахар.
Девушка засмеялась и прильнула губами к его губам. Он страстно ответил на ее поцелуй, и ему снова захотелось секса. Галь отдалась ему с готовностью, на которую ее толкала горячая и верная любовь.
Их многолетние отношения словно служили подтверждением того, что противоположности притягиваются.
Шахар происходил из благополучной, состоятельной семьи потомственных юристов, и был, как и его девушка, единственным ребенком. С первого класса он учился в привилегированных школах и твердо знал себе цену. Эрудированный и развитый не по годам, готовящийся пойти по стопам родителей, он всегда немного свысока взирал на ребячливых соучеников, чем заработал себе прозвище «заумник». Другим его прозвищем было «супермен», может, в силу того, что Шахар являлся еще и обладателем коричневого пояса по каратэ, к приемам которого, правда, никогда не прибегал в личных конфликтах с соучениками, считая, что они все не стоят того, чтоб применять против них те приемы, которыми он владел. Его уважали, даже боялись, но не любили. Сплоченная шестерка, в которую он входил, сформировалась не так скоро, и поэтому какое-то время парень был одинок.
И тут в его жизнь ворвалась Галь. Заметил он ее не сразу, хотя она часто говорила, что влюбилась в него в тот же миг как увидела, что это была судьба. Поначалу он знал о ней только то, что она занимала соседнюю парту с другой, очень некрасивой девочкой по имени Лиат, и всюду ходила с ней вдвоем.
Со временем, Шахар обратил внимание, с каким восхищением Галь его слушала на уроках, как уважительно о нем отзывалась. Живое участие соученицы ласкало самолюбие Шахара, придавало уверенности в себе и откликалось в нем признательностью. Он присмотрелся к ней получше и увидел, что эта девочка была писаной красавицей, и, к тому же, неглупой и способной. Так, на заре своего отрочества, он впервые заинтересовался противоположным полом. Его интерес был еще неопределенным, однако он прикипел к Галь всей душой.
Многие месяцы оба проводили время вдвоем просто как близкие приятели, не выходя ни за какие рамки, пока однажды не случился один очень странный инцидент. На прогулке по центру города, Галь, увлеченная своей болтовней, не заметила под ногами металлической проволоки, брошенной какими-то рабочими, и чуть не упала плашмя на асфальт. Шахар, шедший рядом, подхватил ее обеими руками за талию и инстинктивно прижал к себе.
И тут неясное оцепенение поразило обоих детей. Они были не в силах оторваться друг от друга. Несколько мгновений они так простояли, неподвижно, точно гранитная скульптура, борясь с влечением, толкавшим их в объятия друг друга. По улице шли десятки людей, но мальчику и девочке казалось, что весь мир вокруг стал пустынен. Жезл жизни коснулся их юных сердец, и, движимые порывом взаимной тяги, они впервые поцеловались. Им обоим тогда едва исполнилось тринадцать.
С тех пор Галь почти неотлучно была рядом с ним, и ее огромные синие глаза глядели на него всегда с обожанием и преданностью. Они удивительно гармонично дополняли один другого. Его уравновешенность и трезвость смягчались ее любвеобилием и импульсивностью поступков. Оба были счастливы, что нашли друг друга, и что их связь была на редкость постоянной в том возрасте, когда многие их сверстники были заняты в основном поисками себя.
Родители Шахара очень хорошо относились к Галь, и часто делали ей всяческие комплименты. Мама девушки тем более крепко привязалась к другу дочери, считая его уже чуть ли не членом их семьи. И Галь, пожалуй, наслаждалась этой идиллией даже больше, чем ее друг, поскольку ее чистая любовь была самым главным в ее жизни.
Вот и теперь, лежа в обнимку с Галь на ее постели, Шахар чувствовал полное удовлетворение. Неважно, что вчера несдержанная девушка, не дав ему времени отдохнуть, примчалась в его объятия, и из-за этого он сегодня проспал в школу! Он понимал, что ее нетерпеливое желание быть рядом являлось проявлением ее пылкой любви и не укорял ее за это. Он сам, за время путешествия, истосковался по стройному телу подруги, по ее поцелуям, и сейчас с безграничной отдачей восполнял упущенное. Небольшая разлука даже пошла ему на пользу: по прошествии трех недель влечение его было намного сильнее обычного. То же чувствовалось и в Галь. Сейчас им было комфортно друг с другом, как никогда.
– Забыл тебе сказать, – вдруг сказал Шахар, возвращаясь к прошлой теме. – Я успел днем съездить в ателье и проявить пленку.
– Что ж ты молчишь? – воспряла Галь.
– Дело в том, что все снимки получились великолепно, кроме одного – нашего общего.
– В скверу? Тот, который снимал прохожий?
– Да.
– Покажи, – попросила Галь.
Шахар встал, порылся в своей сумке, достал бумажный пакет, где лежали негативы пленки со снимками, перебрал их, и, найдя то, что искал, протянул девушке. Галь поднесла фотографию к лицу и скорчила гримасу.
На болезненном красновато-зеленом фоне, расположившаяся на одной скамейке их компания выглядела группой уродливых призраков. Луч солнца, попавший в кадр, словно воспаленный рубец рассекал ее надвое, проходя вертикально посередине. Улыбки друзей напоминали звериные оскалы. Могучие стволы сосен, выглядящие как темные пятна, окружали их подобно тюремным стенам.
– Что это за чертовщина? – отстранившись, пролепетала Галь. – Ты уверен, что в ателье не напортили чего-нибудь с этим кадром?
– Как? Они проявили всю пленку сразу. Все снимки из моей поездки замечательны. Только этот не удался.
– Не удался? Да это – просто ужас! Я не могу на него смотреть! Ради Бога, порви его!
Она настойчиво поглядела на своего друга, в ожидании его дальнейших действий. Тот, верный своей рассудительности, развернул негатив пленки и, приблизив его к свету, поискал глазами последний кадр. Найдя, он повернул его так, чтоб и его подруга могла посмотреть.
– Как же я раньше не заметил? – растерянно пробормотал он. – Как такое было возможно?
На негативе этот кадр выглядел еще страшнее. Изувеченное кровавое бельмо по сравнению другими с четкими, яркими и качественными изображениями.
– Это все – сегодняшняя погода, – попытался найти объяснение этому факту Шахар.
– Нет, это мистика какая-то, – возразила Галь. – Я уничтожу этот снимок, хорошо?
– Как хочешь, – пожал плечами Шахар.
Галь схватила фотографию кончиками пальцев с выражением брезгливости на лице, как если бы держала какую-то противную скользкую тварь, яростно разорвала ее, направилась в туалет, бросила клочки в унитаз и рывком опустила рычаг. Мощная струя воды закружила обрывки бумаги, но они как будто отказывались тонуть, всплывая вновь и вновь на поверхность, обращая к нетерпеливой девушке замоченное изображение перекошенных лиц ее дорогих людей. Только через несколько попыток все они медленно опустились в черную дыру, точно канули в бездну. Галь вернулась в комнату с чувством облегчения.
– Ну вот, – проговорила она, тяжко вздохнув, как будто боролась с врагом, – дело сделано.
Шахар тем временем стоял и рассматривал свои европейские снимки. К нему присоединилась Галь, и впечатление от мистически искаженного кадра мало-помалу сгладилось. Перед обоими развернулась европейская пастораль, пестрящая старинными замками, видами городов, машины, в которой путешествовало все семейство Села, и, собственно, сами путешественники. Юноша пожалел, что при нем была только последняя пленка, и что придется подождать еще, прежде чем все снимки из поездки будут проявлены.
– Надеюсь, что все они будут такого же качества, как эти, – выразил он надежду. – Ах, если бы мы были такими же специалистами как тот, что фоткал тебя на пляже! Мы, дилетанты, не умеем просчитывать итог. Выбираешь не ту позицию, ошибаешься ракурсом, и неудачный снимок тебе обеспечен.
– А я не философствую, в отличие от тебя, – пожала плечами девушка. – Если фотография плоха, я ее выбрасываю.
– Ты жестокая, я знаю, – рассмеялся парень.
– Но разве я не права? Я фотографирую то, что дорого моему сердцу, то, что мне хочется унести с собой навсегда, и мне важно, чтобы оно выглядело наилучшим образом. Чтобы и через долгое время, просмотрев свои снимки, я увидела все именно таким, каким оно было тогда. Кстати, – одернула она его, – ты еще не видел всего, что я сотворила здесь, пока ты разъезжал по заграницам!
– Что? – откликнулся заинтригованный Шахар.
И Галь, наградив его шаловливым поцелуем, шустро отодвинула нижний ящик этажерки и достала оттуда два громадных альбома, на обложках которых ярко золотистого цвета багровела надпись на английском: "воспоминания о моих наилучших днях". Один отводился всей шестерке друзей, другой – исключительно ее снимкам с Шахаром. Оба этих альбома являлись детищами ее кропотливой оформительской работы, которой она занималась во время каникул с любовью и полной отдачей. В них она собрала все самые удачные снимки, какие у нее были, начиная с их седьмого класса, рассовала по карманам в хронологическом порядке, и не просто датировала, но и описала где и при каких обстоятельствах они были сделаны.