– Асаааф! – Лия укоризненно произнесла почти в ухо. – Остановись, ты как ищейка или пылесос! Перестань меня нюхать, оставь мне чуть-чуть на потом!
Это невозможно! Он знает и различает все, что может пахнуть, и не распознать запах для него просто… просто… позор! Он уже осознал свою несдержанность, и ему стало стыдно вдвойне. Она улыбалась. Щурила глаза, морщила нос, от чего все до этого малозаметные коричневые солнечные пятнышки на носу и щеках проступали и темнели. Асафу показалось, что она потешается над ним.
Нарочито медленно встал, отошел к двери, обернулся. Да, отличное расстояние, чтобы перестать отвлекаться, свой позор он переживет потом, сейчас нужно помочь ей выбрать. А мускус… Сейчас в воздухе слишком много всего. Мускус должен быть единственным. Лучше ей зайти завтра.
Уже произнося последнюю фразу, ощутил беспокойство. Глядя, как она собирает со стола блокнот и карандаши, пожалел, что не верно выразился.
– Ты, если хочешь, сейчас можешь любое взять. Хочешь, возьми, на пробу. Какое?
– Много так всего, не знаю пока, что нравится… Потом приду, пока буду дышать и думать, ладно? – попробовала дотянуть одну из своих коротеньких прядок до рта. Не вышло. Ее мимолетное разочарование растаяло. Заторопилась. Выжидающе глянула на него. Ему стало интересно – чего она ждет.
– Эммм… Пропустишь меня? – ну, да, он же встал на выходе. Пусть уже уходит, устал ощущать себя болваном.
***
– В десять уйду! – этот бессовестный Ахмед, прозванный русскими туристами «Тимати», уже даже не спрашивает. Просто предупреждает. Сотню раз Асаф собирался поменять помощника – и каждый раз, принимая выручку, оставлял этого похожего на веселую обезьянку мальчишку. У «Тимати» был дар – где бы он не находился, вокруг начинала клубиться жизнь. Он умудрился превратить в тусовку даже сутки, проведенные в полицейском участке – устроил баттл с закрытыми в соседней клетке туристами-растаманами. Шепотом читал рэп на своем плохом английском в ответ на их неторопливый солнечный регги. В свои семнадцать «Тимати» успел уже стать местной достопримечательностью, что ничуть не мешало ему работать в чайной лавке Асафа и продавать больше его самого каркаде и кальянов. А в торговых делах главное что? Главное – движение. Тогда дело живое. И «Тимати», не смотря на свою безалаберность, все еще работал. Загульная и разудалая жизнь помощника поначалу раздражала Асафа, но придя к мысли, что осуждение не меньший грех, чем распутство, он успокоился. Хороший хозяин всегда сможет улучшить свое положение, используя самые сильные стороны работника и подстраховывая в слабых. Домой торопится смысла нет, и Асаф не в первый раз просто поработает в обоих залах. Услышав гомон в холле отеля, выглянул из магазина. На небольшой площадке у бара собралась вполне себе пляжная компания – несколько мужчин и женщин в футболках и шортах, шлепках. В центре ярким попугаем мельтешил «Тимати» – его желто-красно-зеленая вязаная кепка, выигранная в споре у туристов, была как маяк для всех, кто собирался в отрыв этим вечером. Что ж, вполне возможно, что завтра можно рассчитывать на хорошую выручку, «Тимати» продаст своим новым друзьям пару кальянов и набьет их сумки сувенирами из его, Асафа, лавки.
Как назло, день был пустым. Куда подевались все туристы, было не понятно. С такой торговлей и на оплату аренды не наберешь. Что ж, у Асафа для таких дней давно был припасен «выход к солнцу» – как раз после обеда оно нещадно изжаривает светлокожих туристов, неосторожно ныряющих в купальниках и плавках. Через пятнадцать-двадцать минут такого купания полный понтон и пляж народа с алеющими плечами и пылающими частями тела. И тут он, Асаф. Поможет бесплатно – из большой прозрачной банки намажет чудодейственной смесью на основе алоэ, пригласит купить ее после в магазине. А там, придя за мазью, и еще что ни будь выберут – себе и на гостинцы домой.
Спустя полчаса, несколько сгоревших мужских спин и неисчислимое количество детских носов, Асаф выбрался с пляжа на понтон и тут же столкнулся со своими утренними гостьями. Две подруги в бикини явно нуждались в его помощи, а Лия, целиком упакованная в термокостюм для дайвинга, вовсе не плавилась на солнце. Прищурившись, кивнула приветственно, и ушла. Асаф с досадой обнаружил, что лекарство закончилось, и придется возвращаться в магазин. Настроение никак не хотело улучшаться.
***
Не стало оно лучше и на следующее утро.
Шани снова не вышла его проводить на работу, рано утром, пока Асаф спал, приготовила завтрак, и заперлась в своей комнате. Наверное, снова не хочет никого видеть. Что ж, не впервые, пройдет. За те восемь лет, что они женаты, такое бывало уже много раз. А с тех пор, как узнали, что детей не будет – почти через день. Конечно, ей трудно. Почти перестала улыбаться, равнодушна к подаркам, с подругами почти не видится – у всех малыши, что ей эти встречи, только переживать и расстраиваться. Есть у него, Асафа, давно уже заветная мечта – накопить денег, и в межсезонье отправиться в хадж, в Мекку. Там уж одно из двух – или пошлет Всевышний им ребенка, или уже Шани успокоится и жизнь наладится.
Пока же, позже всех открыв свой магазин, начал рабочий день. Счастливое свойство характера – вытряхивать из головы все, что нельзя решить здесь и сейчас, спасало Асафа всегда. Переступив порог магазина, он оставил все тяжкие мысли за дверью, а первые же покупатели, для которых были открыты нежные и прохладные мятные смеси для бани, задержались на пролетевший незаметно час. Чай, анекдоты и истории, половину которых Асаф не понял, расслабленные, умиротворенные лица молодой семейной пары из Тюмени – людям, украсивших и закруживших так медленно начинавшееся утро, хотелось, что ни будь подарить. Маленький флакончик духов с пряным ароматом, где есть немного розы и (только намек) эвкалипта. Для хрупкой быстроглазой брюнетки Ани. В самый раз для уже привыкших друг другу, но все еще молодых и энергичных супругов…
Хотел было угостить их чаем, но засобирались. «Море зовет».
Да… Они приезжают на несколько дней, конечно, их зовет море. Он и сам, когда приехал сюда из Каира десять лет назад, не мог насытиться. Всегда при малейшей возможности старался нырнуть в эту прозрачную, яркую, кишащую жизнью воду. Остудить привычно разгоряченную кожу, смыть пыль и усталость. Постепенно все трудности закончились, теперь работа не была такой изматывающе тяжелой, как тогда, не нужно уже думать, что есть и как жить завтра. Трудности закончились, и все уже налажено – только мир вокруг немного потускнел, потерял яркость и краски. Перестал быть изменчивым, будоражить кровь – просто катит свои дни, как море одинаковые волны. Один за одним. Одну за одной. Последнее время он вообще перестал заходить в воду – ему начало казаться, что все эти цветные рыбки и кораллы всего лишь странная бутафория, подделка. Вода уже давно не смывала усталости. Плавать было не зачем.
– Кофе угостишь? И можно тебя попросить кондиционер выключить? Замерзла жутко! – Лия просочилась мимо огромного молчаливого туриста, уже пять минут на пробу намазанного жиром кобры для лечения остеохондроза и остолбеневшего на входе, видно, в ожидании результата.
Тот удивленно хмыкнул:
– На улице плюс сорок. Где это вы так замерзли?
– Под водой… Там так красиво, и тепло. Сначала. А потом постепенно начинаешь подмерзать. Но невозможно себя заставить всплыть, хорошо, что запаса кислорода не на долго хватает! Так что, Асаф, выручишь?
– Садись, конечно! – Асаф неожиданно для себя обрадовался. – Привез сегодня кофе из дома!
– Ура! Ты, пожалуйста, работай, я тоже немного поработаю, пока кофе варится… – Лия устроилась в углу дивана, вытряхнула на столик несколько простых карандашей и блокнотов. Принялась за один из незаконченных рисунков.
Спиной ощущая ее присутствие, Асаф проводил молчаливого покупателя. Осторожно поставил на столик стакан с кофе.
Отвлекся на очередных покупателей, затем на следующих, и еще на одних. С удивлением обнаружил, что два часа пролетели, в сейфе уже плотная пачка выручки, а он еще готов горы местами поменять.
– Как ты то делаешь? – Лия, оказывается, уже вынырнула из своих рисунков и разглядывала Асафа, как будто впервые увидела.
– Что – это? – у нее светлые, прозрачные глаза. Как-то раньше не заметил, а сейчас увидел. Понимая, как глупо сидеть и разглядывать ее, включил кондиционер. Начал собирать и расставлять на полки баллоны с маслом.
– Ну, вот это все, что сейчас было. Все тебе начинают верить, покупают… Даже нет, не верить. Не так. – Она задумалась на мгновенье. Ему стало не по себе – что в нем, что с ним не так? – Они увлекаются. Ты их увлекаешь. Ты так любишь масло? Или продавать?
На самом деле он особо не задумывался, любит он масло или нет. Любит, наверное. Он же не стал летчиком на пассажирском лайнере, как отец. И торгует не серебром, или сумками, а именно маслом. И никогда не устает от множества запахов… а еще… Еще ему нравится, когда, перепробовав одно, другое, третье, наконец находится то, что открывает сердце, не дает сопротивляться, зажигает в глазах этот огонь удовольствия! Это самый лучший момент, если он случается – то человек возвращается в маленький отельный магазин у винтовой лестницы вновь и вновь. Потому что люди всегда возвращаются туда, где им хорошо.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Вчера ты не попробовала мускус. Сейчас?
– Давай… – в ее голосе звучало разочарование. Пусть. Все эти разговоры – словно песок под кожу сыпать. Очень неуютно. Лучше уж заняться тем, что привычно и знакомо. Мускус. Белый? Или красный? Белый более резкий, тонкий, «верхний», потом оставляет сладкий, еле ощутимый запах. Остужает… Красный обволакивает, будоражит, раскрывается дольше, дурманит. Греет…
– Посмотри на меня? – вот что он собирался увидеть? Конечно, и так было ясно, что нужен красный, но… Потом, потом он найдет все объяснения и оправдания, а сейчас это было просто нужно, просто хотелось. Лия моргнула, недоверчиво нахмурилась. Отвела взгляд. Асаф вспомнил, что нужно вдохнуть.
– И? Что там? Сразу все ясно? – Надо же, смутилась. Поняла, что это была уловка? Хотелось надеяться, что нет.
– Ты же знаешь, что есть разные люди… – он боролся с пробкой в баллоне, которая никак не поддавалась. – Отличается кожа, отличаются свойства, отличается запах. И потому кому-то лучше чистое эфирное масло, кому-то смешать с чуть-чуть спирта… Не знаю, как тебе объяснить, но мне надо знать! А еще люди бывают дневные, бывают вечерние, утренние, и ночные. Я вот вечерний —хорошо себя чувствую после обеда, работаю, и запахи люблю смешанные, подвижные, долгие. А ты, думаю, утренняя. Нет?
– Ага! Просыпаюсь в пять, иногда в четыре. Рассвет иду на улицу встречать. Тут они совсем другие… Рассветы такие быстрые, и солнце огромное… Очень красивые.
– Расцвет? – какое неровное русское слово, трудно выговаривать. – Что это?
– Это когда солнце всходит. Тут рядом с соседним отелем есть на берегу дайвинг центр, возле него скамейка прямо на море смотрит. Ровненько, что б восход солнца удобно было смотреть! Я туда прихожу по утрам…
– Во сколько- во сколько? В четыре ночи? – все ясно, она сумасшедшая…
– Конечно нет! Утра! Это уже утро!
– Ночь. Я в это время сплю! Какая-то ты совсем утренняя!
Получилось! Дурманящий аромат разлился в воздухе. Медленно, лениво.
– Кажется, это он! – Лия нетерпеливо закатала рукав. Показалось каким-то недоразумением нанести цветное масло, пусть даже каплю, на эту незагорелую кожу. Асаф растер немного темно-красного масла между пальцев. Коснулся ее запястий. Прохладные! Не очень соображая, что делает, провел ладонями по ее шее. Лия замерла, улыбку словно смыло водой.
– Нет, это не то, что ты подумала, это просто вот, масло! Так будешь чувствовать запах, и он станет мягким.
Она молчала, смотрела серьезно и молчала. Потемневший взгляд в упор, от которого делалось не хорошо где-то в солнечном сплетении. Совсем не хорошо. Потом так же молча собрала карандаши со столика, блокноты. Исчезла.
С чистейшим и абсолютным отчаяньем Асафу стало ясно, что больше она не придет. Наверное, надо было что-то сказать, извиниться, сказать, что не хотел ее касаться. Но слова застряли где-то в горле, потому что были враньем. Он хотел.
– Что я вижу… Наш святоша наконец-то запал на иноверку! – В дверном проеме маячил так некстати появившийся «Тимати». – Ладно, брат, ты не обижайся. Подумаешь, убежала! Подари ей что ни будь, мне тебя что ли учить? Женщины все одинаковы – подари, то, что ей нравится, и она твоя.
Зарычав от бешенства, Асаф швырнул в парня коробкой для салфеток.
Весь день отчетливо ощущал пустоту за спиной. Навязчивое чувство не давало нормально работать, и магазин вечером он закрывал торопливо, словно сбегал. Подъехав к дому, с облегчением увидел сумрачные темные окна своей квартиры. Наверное, Шани уже спит.
Но жена ждала его. Дверь в комнату была приоткрыта, пахло ее любимыми духами. Не зажигая света, Асаф тихо прошел мимо.
Он никогда не помнил своих снов. Просто словно отключался на ночь, а утром, часам к десяти, включался. Просыпался бодрым и готовым к новому дню, так, словно вся жизнь начинается с того самого момента, с которого вчера была поставлена на паузу. И потому сейчас он ничего не мог понять.
Открыл глаза и сделал несколько вдохов, отдышаться никак не получалось. Сердце под ребрами ходило ходуном, все тело пульсировало жаром, как у подростка. Перед глазами мелькали обрывки только что увиденного, полного страсти и томления сна, такого реального, что было сложно остановится на полпути, хотелось нырнуть в него обратно, закончить начатое. За окнами ворочался ночной город. Асаф, поняв, что сон уже не вернуть, двинулся, пошатываясь, в душ. Замер на мгновение перед приоткрытой дверью в спальню, вдохнул знакомый пряный, чувственный запах. И вошел.
Скажи Асафу еще вчера кто ни будь, что он будет бродить остаток ночи по городу, бесцельно, с замершими внутри спутанным клубком чувствами, он бы не поверил. Сказал бы не злобливо: «Нет, что ты, ночью я сплю! Ложусь поздно, да, но ложусь и сплю. Как не спать? Как завтра работать? Зачем ходить ночью просто так?»
Но сейчас все так и было. В каком-то оцепенении, сам не понимая, отчего, он так и не смог провалиться в сон. Полежал рядом с Шани, дождался, когда она, утомленная, вновь уснет, жарко раскинувшись на кровати. Оделся и вышел из дома.
Город тоже никак не засыпал. Беззаботно перешагнув первую половину ночи, грохоча музыкой и завлекая гостей в рестораны, он просто выжимал из суток все, что можно. Днем, среди работающих и спешащих по делам людей любой всегда впишется в эту неизбывную, ритмичную обыденную суету, ощущая себя ее частью. Ночью, если не в праздной компании, ты бесконечно одинок. Темнота отрезает тебя от всего мира, таит в себе глухую угрозу, дает понять, насколько ты мал и беспомощен.
Асаф с трудом узнавал улицы, которые днем знал, как свои пять пальцев. Ноги снова принесли его к дому, к запаркованной машине. Он сел и поехал на работу.
В магазин его не пустили. Слишком рано, объяснил удивленный коротышка с ресепшен. Еще бы он не удивлялся, раньше одиннадцати утра Асаф никогда не начинал работать. Тем более в пять часов ночи. В пять часов утра. Утра!
Ночь уже утратила свою чернильность. Серый сумрак, серое непрозрачное небо, сливающееся где-то недалеко с морем. Вода выглядела, словно жидкая ртуть, казалась невозможно холодной и неприютной. Асаф брел по мощеной дорожке вдоль непривычно пустынного пляжа. Дорожка взбиралась на холм, внизу оставались пляжи с остывшим за ночь песком, топчаны под зонтиками из кокосовой соломы. Теперь их шляпки были слева, почти под ногами. Никакой музыки. Голосов. Шума кухни. Звуков машин. Живая тишина, мерный шелест моря и безветрие.