– Какая же из красавиц сравнится с вами, Мария? – неожиданно изрек Стратиотис, – Разве что августа?
Мари с Фомой посмотрели на него в изумлении, но каждый по-своему. Мари подумала, что, как бы ей ни льстил ставший вдруг не в меру любезным журналист, именно с августой ей никогда не потягаться – и как же глупо, что она одна на всем балу не может смириться с этим! Амиридис же подумал, что если б он сейчас достал из кармана длинный шарф и начал, виток за витком, сдавливать им шею добродушного великана, тот, наверное, долго смотрел бы на него молча и удивленно, постепенно наливаясь кровью. Впрочем, Фома отогнал видение прежде, чем его воображаемый соперник, захрипев, свалился на пол.
– Э… – начал Фома.
– Да-да, – отозвался Панайотис, – ощущение какой-то безысходной бездуховности. Как будто тебя душат. И куда-то пропадают идеалы. Скрываются во мраке…
– В чем же они заключаются? – осторожно полюбопытствовала девушка.
– А вот вы почитайте «Добротолюбие», больше я вам сейчас ничего не могу сказать. Просто почитайте, а потом спрашивайте.
– Ну, дружок, не можем же мы все начать жить по «Добротолюбию»! – возразил Фома.
– Это почему же?
– Да потому что оно, как говорит один мой знакомый ученый, всего лишь сборник советов, а не всеобщий закон! – ответил Амиридис.
– Ну конечно, всеобщий закон у нас только один – Всемирная Энергетическая Хартия!
– О небо, ты опять про свою нефть! – вскричал археолог и закрыл руками уши.
Содержимое бокала при этом едва не разлилось, и Фома поспешил допить коктейль.
– Забудьте, забудьте о ней немедленно! – со смехом воскликнула Мари.
– Нет, друзья мои, не могу, – печально промолвил Панайотис. – Это же не просто нефть, это, можно сказать, символ! Питательная среда для апостасии – жидкая, черная и маслянистая… Это бензин, противные выхлопы, всякие полимеры, искусственные краски, фальшивые ткани… Фальшивые чувства, фальшивое веселье, за которое нам Евангелием обещано горе! Вон, посмотрите туда, – он махнул рукой в сторону танцующих, – почти все они одеты в сделанное из нефти. И, заметьте, одеты по большей части весьма нескромно и производят нескромные телодвижения…
– Вы ошибаетесь! – выдохнула Мари.
– Да, конечно, ты прав! – воскликнул Фома. – Гораздо правильнее было бы, если бы здесь шаркали деревянными башмаками такие стройные ряды монахов и монашек в серых дерюгах.
– Но друг друга бы не касались, а только издали махали руками и шептали «прости-прощай», – поддержала его девушка.
Стратиотис нахмурился.
– Монахам не положено танцевать, что вы! Согласно толкованию на правило…
Но номера правила он сообщить не успел, поскольку был прерван вежливым голосом незаметно подошедшего препозита:
– Госпожа Мария Нику? Августейший приглашает вас пройти в его ложу.
Сотрудники «Синопсиса» переглянулись.
– Ишь ты! – пробормотал Фома.
Сердце Мари упало до самого пола, а потом подскочило вверх, точно на резиночке, и бешено забилось. Уходя, она услышала громкий умоляющий шепот Панайотиса:
– Обязательно возьмите интервью для следующего номера…
Император сидел на мягком диванчике в глубине ложи и сразу предложил Мари сесть рядом.
– Здравствуй, девочка. Прости, что оторвал от веселий, – сказал он, глядя на раскрасневшиеся щеки Мари. – Танцевала?
Девушка кивнула. В своей жизни она всего пару раз оказывалась наедине с августейшим, и всегда во время интервью, в почти официальной обстановке. Но для чего ее позвали теперь?
– Мари, у меня к тебе просьба. Ты знаешь, как выглядит Луиджи Враччи? Пожалуйста, пригласи его сегодня на белый вальс и потанцуй с ним. Вообще, постарайся провести с ним побольше времени. Это сложная история, я не буду вдаваться в подробности. Просто помоги нам, хорошо?
– Хорошо, – ответила Мари упавшим голосом. – А когда же будет этот белый танец?
– После перерыва, вслед за Венским вальсом. Ты просто окажись возле него к этому моменту, поговори о чем-нибудь. Сможешь? Ну, тогда беги, не буду задерживать. Да, прости, если отрываю от приятного общества.
Девушка встала с дивана, поклонилась и метнулась к двери, но Константин окликнул ее:
– Мари! – Ему померещилось что-то странное в ее лице и взгляде. – У тебя всё в порядке?
– Да-да, конечно, ваше величество, я всё исполню, – беззаботно пролепетала она и вышла.
Когда она вернулась в компанию Фомы и Панайотиса, лицо археолога озарилось радостью, а журналист с удивлением спросил:
– Как, Мария, вы уже вернулись? Так быстро? Неужели вы уже успели взять интервью у августейшего?
– О, да! Он мне сказал всё, что только мог! – саркастически изрекла Мари. – Но мог он немногое.
При последних словах лицо Фомы заметно вытянулось, но Панайотис не заметил никакого подвоха и сокрушенно вздохнул:
– Как это печально! А я, признаться, уже понадеялся на этот материал…
– Так в чем же дело? – отозвалась девушка. – Пойдите тогда сами и возьмите у него интервью! Может быть, с вами он будет поразговорчивей. А мне сейчас недосуг, я должна выполнить одно важное государственное поручение его величества.
С этими словами она одарила друзей кислой улыбкой и исчезла среди гостей. Стратиотис еще не успел отреагировать на слова Мари, как Амиридис поглядел на часы и пробормотал:
– Прости, Пан, я тоже должен тебя покинуть, у меня назначена одна важная встреча. – С этими словами он удалился в направлении столиков, сервированных более крепкими напитками, нежели соки и коктейли.
Стратиотис грустно поглядел вслед Фоме и побрел в противоположном направлении.
Между тем Мари кружила по залу в поисках юного Враччи и всё больше раздражалась. Она давно не переживала такого сильного разочарования и злилась на императора. «Он обращается со мной как с маленькой девочкой! А я ведь давно уже выросла… Но где мне найти этого итальянца? И почему вообще я должна проводить с ним время? У меня многие танцы уже заняты, а я должна вешаться на шею этому Враччи, когда он, может, и вовсе не захочет со мной общаться? Стоит ли мне вообще этим заниматься? Почему я должна решать чьи-то проблемы? До моих проблем, например, никому нет дела! Если б у него было сердце, он бы никогда не говорил со мной так холодно, таким деловым тоном! Наверное, считает, что, раз он император, все должны бежать сломя голову и исполнять любые его прихоти…»
Она так растравила себя этими мыслями, что решила ради успокоения нервов чего-нибудь выпить и направилась в левую абсиду, где, к своему изумлению, наткнулась на Фому в компании того самого молодого человека, которого ей полагалось найти. Они оживленно беседовали по-итальянски, благо Амиридис никогда не упускал случая продемонстрировать знание доброй половины европейских языков. Мари итальянского не знала, и мысль об этом еще больше раздосадовала ее. «Вот интересно, как же я буду с ним общаться? – подумала она. – Не заговорить ли с ним по-турецки? Не поймет – его проблемы! А я потом скажу августейшему, что не смогла выполнить его задание, поскольку он не дал мне переводчика!» Но тут Фома заметил ее и радостно воскликнул:
– Мари! Как чудесно, что ты здесь оказалась! Надеюсь, ты уже выполнила свое секретное задание и составишь нам компанию! Познакомься пожалуйста: Луиджи Враччи, мой хороший друг, он тоже занимается археологией. Луиджи, знакомься: Мария Нику, моя коллега по «Синопсису».
Глаза Фомы подозрительно сильно блестели, и судя по смелости, с какой он обращался к Мари, археолог уже изрядно подогрел свой темперамент. Луиджи галантно поклонился девушке и, к ее немалому удивлению, произнес на вполне сносном греческом языке:
– Очень рад с вами познакомиться, Мария! Вы поистине пришли украсить наше общество! Это платье вам очень идет!
Мари порозовела от удовольствия и ответила:
– Благодарю вас, Луиджи! Мне тоже очень приятно. – И она кокетливо улыбнулась итальянцу.
Фома тут же помрачнел и, кажется, даже немного протрезвел. Луиджи, однако, не обратил на улыбку новой знакомой никакого внимания, но внезапно чуть нахмурился, и его темные глаза гневно сверкнули. Проследив направление его взгляда, девушка увидела принцессу, которая, весело смеясь, разговаривала с элегантным молодым человеком и в этот момент как раз что-то записала в свою бальную книжку – очевидно, принимала приглашение на танец. «Ах, вот оно что! – подумала Мари. – Уж не хочет ли император с моей помощью отвлечь этого Луиджи от принцессы? Какое чудовищное лицемерие! Надо, наверное, еще сказать спасибо, что он не послал меня к кому-нибудь из поклонников августы! А может, ему и дела нет до того, кто там развлекает его жену? Похоже на то! Разве мой папа позволил бы маме так себя вести, даже если б они были христианами?!» Вероятно, Мари бы и дальше погружалась в злые мысли, но тут магистр оффиций объявил Босфорский вальс, и девушка, вздрогнув, растерянно посмотрела на своих собеседников: она вспомнила, что на этот танец ее никто не пригласил.
– Ой, – сказал Луиджи, – прошу прощения, но я должен идти к своей даме. Было очень приятно! – И, поклонившись, он быстро пошел прочь.
«И с этим мужланом я должна провести остаток вечера?! – подумала Мари. – Кажется, меня принимают за дурочку…»
– А ты разве не приглашена на этот танец, Мари? – с надеждой спросил Фома. – Осмелюсь ли я пригласить тебя?
– Конечно, Фома, – Мари обворожительно улыбнулась, – если только ты не будешь наступать мне на ноги!
– Э… Я попытаюсь, – смущенно пробормотал археолог.
* * *
Покинутый друзьями, Стратиотис добрался до столика с соками, вяло раздумывая о том, что и Мари тоже вполне могла бы родить ему парочку румяных карапузов. Опустошив до половины стакан свежевыжатого апельсинового сока, он погрузился в мысли о несостоявшемся интервью с императором: увы, без него следующий номер «Синопсиса» уже безнадежно испорчен!.. Размышления журналиста прервал громкий и несколько визгливый женский голос, который сказал по-немецки:
– Дорогой, ты опять тут нашел этот мерзкий скифский напиток?
Панайотис повернулся и увидел возле соседнего столика странную пару: высокого худого рыжего мужчину лет пятидесяти, с пышными бакенбардами и скептически опущенными уголками тонких бледных губ, в котором журналист узнал канцлера Германского Королевства Генриха Меркеля, и гренадерского роста чрезвычайно дородную даму с круглым румяным лицом и прической, напоминавшей о взбитых сливках, – это была супруга канцлера Ангела. Канцлер держал в одной руке рюмку с прозрачной, как слеза, жидкостью, а в другой – вилку с нацепленным соленым рыжиком.
– Ах, дорогая, ты, право, заблуждаешься, – невозмутимо ответил господин Меркель, – эта штука куда полезней шнапса! К тому же ты должна меня извинить: я так скучал по тебе, мой ангел! Но надеюсь, ты хорошо потанцевала?
Стратиотис живо представил себе соответствующую картину и поспешил проглотить остатки сока. Он подумал, что этот «ангел» в бальном зале наверняка должен напоминать пустившуюся в пляс колонну Юстиниана.
– Ох, дорогой, – отозвалась между тем госпожа Меркель, – разве здешние мужчины умеют танцевать? Мне целых два раза наступили на ногу! Правда, я, кажется, не осталась в долгу…
«Какое счастье – не быть танцором!» – подумал господин Меркель и сказал:
– Современные люди слишком торопятся, особенно здесь, в этой стране бурных страстей и спонтанно принимаемых решений…
Стратиотис навострил уши и подумал: «Как хорошо, что я знаю немецкий!»
– Но говорят, тут попадаются и весьма отменные кавалеры, – добавил канцлер, отправляя в рот рыжик.
– О нет, уволь, дорогой! – воскликнула госпожа Меркель. – Я тут такое узнала о здешних плясунах, что теперь просто не чувствую себя в безопасности!
«Разве что набоб Индии подарил императору вальсирующего слона?» – подумал господин Меркель и постарался изобразить на своем лице беспокойство:
– Неужели всё так ужасно, дорогая?
– Ты просто не представляешь! – Госпожа Меркель перешла на шепот, но такой возбужденный, что Панайотис всё прекрасно слышал. – Анна Тулиату, директор «Амфоры», рассказала мне совершенно ужасные вещи про ректора Афинской Академии! Оказывается он донжуан, каких поискать: у него были внебрачные связи даже при живой жене! А уж о том, как он гулял после ее смерти, можно написать целую книгу! Всё это происходило буквально на глазах у Анны! Она сама едва не стала жертвой необузданных страстей этого ловеласа! Представляешь, какой ужас? Как только император мог допустить подобного человека до такого ответственного поста? Какой пример он подает там юношеству и своим коллегам?! Мало того, его постоянно приглашают сюда! Августа с ним не расстается!
«У августы вообще-то неплохой вкус!» – подумал господин Меркель.
– Что поделать, дорогая, – сказал он меланхолично, – это же Византия! Здесь нравы никогда не блистали чистотой. Вспомнить одного только Льва Седьмого, который обменивался наложницами с тонкими ценителями – турецким султаном и египетским хедивом!
– Нет-нет, это возмутительно! – Госпожа Меркель вошла в раж. – Здесь столько юных неискушенных созданий! Какой опасности подвергается их нравственность! Ведь этот Киннам танцует только с молодыми хорошенькими девушками! Наверняка ищет новую жертву!
«Еще бы с ними не танцевать!» – усмехнулся про себя господин Меркель и сказал:
– Конечно, это ужасно, дорогая! Но я слышал, что в последнее время он предпочитает зрелых дам…
«Почему бы теперь, любимая, тебе не скрыться куда-нибудь в испуге и не оставить меня наедине с этим чудесным напитком?» – подумал канцлер с некоторой тоской глядя на свою рюмку. Но госпожа Меркель вместо испуга проявила живейшее любопытство:
– Да что ты говоришь? Кто же тебе об этом сообщил?
– Ты знаешь, дорогая, – сказал господин Меркель, целомудренно опуская взор, – имена тут, пожалуй, будут излишни, но муж одной пожилой дамы сообщил мне, что после мимолетной беседы с Киннамом она и оглянуться не успела, как в тот же вечер оказалась с ним в постели, и самое ужасное – она совершенно не помнила, как это произошло!
Пока канцлер говорил, глаза Ангелы распахивались всё шире.
– Какой кошмар! – воскликнула она. – Надо немедленно предупредить тетушку Анхен, какой это опасный человек!
– О, да-да, конечно! – живо отозвался канцлер. – Пойди предупреди ее дорогая! Никаких танцев, никаких разговоров с мужчинами, никакого вина! Только лимонад! Лишь так мы можем сохранить свою и чужую нравственность!
Он еще не докончил последнюю фразу, как госпожа Меркель упорхнула, развернувшись столь изящно, что едва не опрокинула столик с напитками и закусками. Господин Меркель облегченно вздохнул, опорожнил, наконец, свою рюмку, крякнул и уже собирался закусить свиным ухом сей «напиток северных богов», как вдруг услышал:
– Добрый вечер, господин канцлер! Простите, что я заговариваю с вами, не будучи представлен, но затронутая вами тема упадка нравственности чрезвычайно близка мне, и я не мог упустить возможность побеседовать со столь близким мне по духу человеком. Разрешите представиться: специальный корреспондент еженедельника «Синопсис» Панайотис Стратиотис.
– Здравствуйте, господин Стратиотис! Я слышал о вашем издании, – вежливо сказал канцлер. – Приятно, что вы знаете немецкий!
– К сожалению, мне далеко до совершенства в нем. – Панайотис скромно потупился.
– Но ваш выговор довольно хорош, – заметил господин Меркель и, с грустью поглядев на тарелку со свиными ушками, предложил: – Не хотите ли прогуляться до бильярдной? Боюсь, сюда нагрянет моя милая супруга со своей тетушкой, и при дамах будет неудобно вести серьезный разговор.