Леобен поворачивается ко мне с широко раскрытыми глазами:
– Опусти оружие!
Я застываю и перевожу взгляд на винтовку. Оказывается, я продолжала целиться в Дакса, сжимая приклад так сильно, что побелели костяшки.
– Черт, – ругаюсь я и опускаю ствол. – Прости.
– Убирайся отсюда! – грубо вскрикивает Леобен. – Я сам с ним разберусь.
– Ладно, – бормочу я и отступаю в грузовой отсек, где скидываю с плеча винтовку.
Руки трясутся, сердце колотится. Дакс был моим другом. Моим напарником по кодированию. Я мечтала, что мы будем вместе после того, как закончится эпидемия.
А теперь я не была уверена, что смогу доверять самой себе, если окажусь рядом с ним с оружием в руке.
– Там Крик? – спрашивает Коул позади меня. Он забирает у меня винтовку и пытается пробраться в кабину, отчего «Комокс» стонет и раскачивается на расколотом дереве. – Какого черта он здесь делает?
– Не знаю, – говорит Леобен, опускаясь на место штурмана и хватаясь за второй штурвал.
Он надавливает на него, и двигатели «Комокса» со скрипом запускаются. Они звучат неправильно – их привычный устойчивый ритм сбился, и от нагрузки начинают дрожать стены.
– Эта штука не выдержит еще одной атаки. Нужно убираться отсюда, пока не появились солдаты «Картакса».
– Мы не возьмем его с собой! – рявкает Коул и хватается за воротник лабораторного халата Дакса.
– Коул, – предупреждающе говорит Леобен.
– Он явно не на нашей стороне, Ли, – возражает Коул. – Он же стрелял в нас.
Леобен тянется и хватает Коула за запястье.
– Дакс стрелял дротиками с транквилизаторами и не собирался нас убивать. Но он прилетел сюда не просто так, и, думаю, нам стоит узнать почему.
Я с сомнением перевожу взгляд с одного на другого и обратно. С одной стороны, я согласна с Коулом – Дакс взорвал джип Леобена и стрелял в нас. Он явно не планировал дружеский визит. Моим первым желанием было вытащить его из квадрокоптера и оставить на поляне, расщедрившись лишь на аптечку.
Но, с другой стороны, как только кошмарные воспоминания о Саннивейле угасают, меня охватывают другие чувства. Хоть и кажется, что с наших розыгрышей в хижине прошла вечность, я не могу не ощущать эхо той привязанности, смотря на него. В хаосе моего прошлого Дакс один из немногих, кого я помню совершенно ясно. Потому что эти воспоминания мои. Мы оба были тогда молоды и наивны, но он много значил для меня.
И, возможно, так будет всегда.
Я поворачиваюсь к Коулу:
– Думаю, мы должны выслушать его.
Коул разочарованно рычит, а затем сдергивает Дакса с кресла и тянет в грузовой отсек.
– Хорошо, пусть летит с нами. Но сидеть он будет там.
Леобен провожает его взглядом, а затем наклоняет штурвал. Дверь закрывается. Коул толкает Дакса на одно из мест и пристегивает ремнями поверх халата, чтобы тот не свалился. Лобовое стекло украшают брызги грязи и щепки от дерева, но сквозь него видно безумные светящиеся вихри, которые вырисовывает стая.
– Куда мы полетим? – спрашиваю я.
– На юг, – отвечает Коул. – Ты говорила, что твоя подруга проследила за Лакланом до Невады?
– Да, Агнес, – кивнув, подтверждаю я, и меня охватывает тревога от мысли, что она отправилась за Лакланом в одиночку.
Я до сих пор не знаю, почему она ушла так внезапно и почему не отвечает на мои звонки. Но она должна быть в порядке. Она самый упрямый человек, которого я знаю.
– Значит, в Неваду, – поворачивая штурвал, говорит Леобен.
Мы взлетаем под скрежет металла. Ветер от винтов влетает в разбитое окно. Когда мы поднимаемся выше, рев двигателей усиливается, становится более монотомным и пронзительным, а сбитый ритм напоминает непрерывный скулеж. Хотя прошел всего час после заката, мы так далеко забрались на север, что летом здесь небо темнеет ненадолго. Горизонт уже окрасился в бледно-голубые тона, и проглядывают первые намеки на солнечный свет. Коул натягивает металлическую шторку на разбитое окно, чтобы сдержать порывы ветра, а затем хватается за один из ремней на потолке, встает рядом со мной и переводит взгляд на Дакса.
– Может, тебе лучше присесть? – спрашиваю я. – Еще несколько минут назад твое самочувствие оставляло желать лучшего.
– Я в порядке, – говорит он. – Просто моим модулям нужно было время.
– У тебя из тела торчал кусок металла.
– Знаю. – Он закидывает винтовку на плечо. – Но у меня были ранения и посерьезнее.
Мы взлетаем над стаей голубей, и Леобен увеличивает скорость, отчего «Комокс» кренится вперед. Я опускаю одно из сидений возле кабины пилотов и сажусь на него, разглядывая Дакса. Он выглядит ужасно. Волосы грязные, одежда мятая и испачканная, как будто он не менял ее несколько дней. Правда, на челюсти нет и намека на щетину, хотя, скорее всего, у него стоит какой-нибудь алгоритм, отвечающий за это. Синяк на щеке темный и явно болезненный, а рана на лбу глубокая, и из нее все еще сочится кровь. Похоже, последняя неделя далась ему так же тяжело, как и нам.
Он начинает кашлять, его веки трепещут, а затем он моргает, приходя в себя. Дакс поднимает на меня глаза, а затем они расширяются от удивления.
– Принцесса, – невнятно бормочет он. – Ты жива.
Коул вскидывает винтовку:
– Не называй ее так, если хочешь и дальше оставаться в сознании.
Дакс переводит замутненный взгляд на него, а затем на Леобена, сидящего в кабине. После чего вздыхает и откидывается на спинку сиденья.
– Все пошло не так, как я планировал.
Я встаю и взмахиваю рукой, прося Коула убрать оружие.
– Какого черта ты стрелял в нас, Дакс?
Он прижимает пальцы к ране на лбу, и они окрашиваются кровью.
– В джипе было оружие. Я опасался, что вы подстрелите меня, поэтому и взорвал его. Я прилетел сюда, чтобы помочь вам. Центральный штаб «Картакса» объявил вас в розыск.
Леобен оглядывается на него из кабины:
– Центральный штаб?
Дакс кивает, щурясь, словно пытается разглядеть что-то за оповещениями, которые всплывают у него перед глазами.
– Бринк отправил к вам посланника и солдат. Они отправились к лаборатории, где вы разбили лагерь.
– Черт! – вскрикивает Леобен.
– Кто такой Бринк? – спрашиваю я.
Коул беспокойно переступает с ноги на ногу.
– Глава Центрального штаба «Картакса». Именно там управляют всей организацией: военными, учеными, бункерами.
– Почему я никогда об этом не слышала?
– Потому что именно это им и нужно, – говорит Коул. – В Центральном штабе не попадают под радары. Они обычно не вмешиваются, пока все не становится… сложно.
– Ну, сейчас все, определенно, сложно, – говорит Дакс, дергая ремни. Он выглядит пьяным, его лоб заливает пот. – Нам нужно спрятаться, и быстро. Я забил в навигатор место… – Он замолкает, когда под нами раздается взрыв, достаточно громкий, чтобы заглушить на миг гул винтов. – Что это было?
– Наверное, снова чертовы фейерверки, – говорит Леобен. – Похоже, мы пролетаем над лагерем выживших.
Побледнев, Дакс переводит взгляд на металлическую шторку, закрывающую разбитое окно, а затем на меня.
– Улетай отсюда. Держись от него на расстоянии не меньше полутора километров.
– Не ты здесь отдаешь приказы, – говорит Коул.
– Просто сделайте, как я говорю, – резко отвечает ему Дакс.
Он снова заливается кашлем, наклоняясь вперед и приоткрывая рот.
По шее ползут мурашки. Этот взрыв совсем не напоминает фейерверк. Звук был совершенно другим. Он очень похож на те взрывы, которые мы с Леобеном слышали в лагере. «Комокс» кренится влево, а я встаю и захожу в кабину. Леобен с остекленевшим взглядом наклоняется вперед и всматривается в происходящее внизу. Все еще царит ночь, лес окрашен в оттенки синего и серого, но первых лучей рассвета хватает, чтобы увидеть темные полосы дорог, петляющих между деревьями. Под нами находится лагерь – с десяток машин припарковано вокруг нескольких приземистых строений. Я вглядываюсь в лес, пытаясь отыскать хоть намек на фейерверк или взрыв, но ничего не вижу.
Дакс снова кашляет. Я оглядываюсь на него, и мурашки от шеи ползут вдоль позвоночника. Он все еще смотрит на разбитое окно «Комокса». Он посмотрел на него сразу, как услышал взрыв, а потом перевел взгляд на меня. Сквозь металлическую заслонку с шипением проникает воздух – она не герметична, но это не важно. Нам больше не нужны воздушные шлюзы, ведь вакцина найдена.
– Ты в порядке, Дакс? – насторожившись, спрашиваю я и иду к нему.
– Я в порядке, – сглотнув, отвечает он и вытирает пот на лбу рукавом халата.
– А по виду не скажешь.
Я опускаюсь на одно колено рядом с ним и всматриваюсь в лицо. Он потеет, его глаза налиты кровью, а синяк на шее окрашен в фиолетовые и красные цвета. Я тянусь к воротнику его рубашки, но он хватает меня за запястье.
– Пожалуйста, – шепчет он.
– Не трогай ее! – выкрикивает Коул.
– Все нормально, Коул, – успокаиваю его я.
А затем высвобождаю руку из хватки Дакса и снова тянусь к его воротнику. Он пораженно вздыхает, закрывает глаза и сжимает в руках ремни.
Я расстегиваю верхнюю пуговицу его рубашки и тянусь к следующей. Оказавшись так близко, я ощущаю, что от Дакса исходит неприятный запах – он явно не мылся последние несколько дней, как и мы. Но дело не только в этом. Что-то меня настораживает в этом запахе. Я развожу в стороны полы его рубашки и вижу бледную грудь, усеянную темными синяками.
Это не может быть то, о чем я думаю. Но когда Дакс поднимает голову и его изумрудные глаза встречаются с моими, меня охватывает ужас.
Он заражен.
Глава 6
– Что там происходит? – спрашивает Леобен.
Он оглядывается через плечо и видит синяки на груди Дакса. После чего отпускает штурвал и встает с кресла. «Комокс» вздрагивает, но затем включается автопилот. Леобен обходит Коула и опускается на колени рядом с Даксом. Его глаза широко раскрыты от удивления, он не сразу понимает, что означают синяки на лице и груди Дакса.
– Нет, – выдыхает он.
Коул шагает к кабине и наклоняется вперед, выглядывая в лобовое стекло.
– Мы в опасности? Мы могли заразиться?
– Скорее всего, нет, – говорит Дакс. – Мы летим достаточно высоко. Шлейфы не очень большие.
– Какие шлейфы? – спрашиваю я. – Что, черт возьми, происходит?
Дакс откидывается на спинку сиденья и закрывает глаза.
– Появился новый штамм вируса, на который не действует вакцина.
Леобен молча смотрит на Дакса. Я хватаюсь за спинку одного из сидений и, даже не посмотрев, валюсь на него, оттого что у меня подкосились ноги. Я знала, что мы слышали не фейерверки. Это были дурманщики. Я закрываю глаза и снова вижу облака гидры на горизонте, а еще покрытые синяками тела, которые взрываются, оставляя лишь дымку. Этот мир за последние два года стал живым кошмаром, и хотя Лаклан все еще угрожает человечеству, мне дышалось немного легче от мысли, что мы смогли победить вирус.
Но оказалось, все, что мы сделали, было зря. Вакцина не работает.
Черт, меня сейчас стошнит.
– Что еще тебе известно? – спрашивает Леобен, сжимая одной рукой кресло Дакса. – Как давно появились зараженные?
Дакс закатывает грязный рукав лабораторного халата над криптоманжетой, прикрепленной к его панели. Это пластина из черного металла, обхватывающая его руку, напоминает ту, что была на нем, когда мы летели в «Хоумстейк», один из бункеров «Картакса». Как только Дакс нажимает на кнопку рядом с запястьем, мигающие в ряд огоньки на одной стороне манжеты становятся ярче, и в воздухе появляется голограмма. Изображение колышется и поначалу сбивается статическими помехами, но потом они исчезают, и мы наконец видим лагерь выживших. Это где-то на севере, потому что на скалистом берегу лежит снег, а океан серый и спокойный до самого горизонта. Человек, пошатываясь, идет к воде, пока люди разбегаются от него с криками. На мелководье он падает на колени и запрокидывает голову.
Он содрогается, а из его тела вырывается клубящаяся дымка.
Затем появляется женское лицо. Алые волосы, непреклонный взгляд. Новак. Лидер «Небес». Каждое утро они с Даксом появлялись на приборной панели джипа во время ежедневной трансляции. С фирменной улыбкой она заверяла, что все будет хорошо, что вакцина работает, а бункеры скоро снова откроются.
Но эта трансляция совершенно другая. В ней нет и намека на улыбку Новак, а еще нет Дакса, потому что сейчас он сидит передо мной весь в синяках и трясется от лихорадки. Он нажимает на кнопку, и появляется карта мира, на каждом континенте и острове которой мигают красные точки.
– Новый штамм распространился повсюду, – говорит он. – Мы обнаружили его всего три дня назад, и до сих пор нам удавалось скрывать это от людей, но наши попытки поместить зараженных в карантин не увенчались успехом. Пока зараженных всего два процента, но и этого достаточно, чтобы вирус выжил. «Картакс» запустит эту трансляцию в ближайшие дни. Они скажут правду… объявят, что мы можем потерять вакцину.
Голограмма карты исчезает, и Леобен потирает глаза, покачиваясь на пятках. Я от шока приваливаюсь к стенке «Комокса». Мне даже не хочется думать, что останется от мира, если вакцина перестанет действовать. После того, что сделал Лаклан, ему не стоит доверять написание еще одной. А без него это может занять годы. Еще несколько лет чумы: бункеров, дурманщиков и съеденных кусков плоти для поддержания иммунитета. А еще можно поставить крест на будущем и поездке на пляж с Коулом. Я даже не представляю, справлюсь ли с этим. Единственный способ пережить вспышку, который я знаю, – отвлечься и защитить свое сердце.
Но я ощущаю проблеск надежды.
Каждый человек на этой планете знает про появление вакцины и видел мир без чумы. Все выжившие, все гражданское население в бункерах до сих пор празднует. Они сейчас катятся на американских горках, вагончик которых вот-вот полетит вниз. Не знаю, как они отреагируют, если эта вакцина перестанет действовать.
Могут начаться беспорядки. Или даже война.
Это может стать началом конца.
Леобен поднимается и шагает к кабине, а оказавшись рядом с Коулом, что-то переключает на панели управления. «Комокс» вздрагивает и начинает снижаться посреди леса.
– Что ты делаешь? – кричит в отчаянии Дакс и опускает рукав, закрывая манжету. – «Картакс» идет за нами. Нам нужно уходить.
– Мы никуда не пойдем, – переведя на него пылающий взгляд, говорит Леобен. – Ты заражен. Господи, Дакс, нам нужно разобраться с этим, а тебе нужно в медицинский отсек.
Мы пролетаем сквозь стаю голубей, которые стремятся убраться подальше от нас, и опускаемся на темную, заросшую травой поляну. Когда мы приземляемся, «Комокс» скрипит, а под ногами что-то дребезжит. Над нами возвышаются стройные сосны, а вдали виднеются три горных вершины. Коул прислоняет винтовку к перегородке «Комокса» и тяжело опускается на одно из сидений. Его кожа все еще бледная, а значит, наниты усердно трудятся над его травмами. Если рана на боку все еще причиняет ему боль, то он никак не показывает этого.
– Мы не должны останавливаться. Мы теряем время, – застегивая рубашку, бормочет Дакс.
Я рассматриваю синяки на его лице. Шок отступает, а разум приступает к поиску решения проблемы.
– Расскажи мне подробности, – прошу я. – Насколько отличается штамм?
– Он совершенно другой, – говорит Дакс. – Похоже на двенадцатилетнюю мутацию.
– Что? – Я выпрямляюсь. – Ты шутишь?
На лице Дакса появляется грустная улыбка:
– Мне бы очень этого хотелось.
Я молча смотрю на него, а затем начинаю вышагивать по грузовому отсеку. Мутации в гентехе классифицируются по времени, которое бы понадобилось для появления подобного результата в ходе естественной эволюции. В каждом новом поколении любого вида случайным образом изменяется несколько генов, но чем дальше, тем существеннее становятся эти изменения. Срок, который понадобится на это, зависит от организма – для мутации в человеческой ДНК, распространившейся на целую популяцию, потребуются столетия, а бактериям хватит и нескольких дней. Чем больше срок мутации конкретного вида, тем значительнее изменение.