Служба тем временем подошла к концу, и все в молчании потянулись в трапезную. Дженнифер оказалась за первым столом рядом с матерью настоятельницей и даже заставила себя что-то съесть; хотя, в общем-то, давно пора было проголодаться. Отличная тушеная баранина по-монастырски напоминала о бренных останках, а сменившие ее яблоки, казалось, могли быть с гнильцой или привести к грехопадению. Она была искренне рада обычаю, который предписывал благочестивые чтения во время трапез, – не хотелось в присутствии доньи Франциски рассказывать настоятельнице о том, как прошел день. Она украдкой бросила взгляд в сторону ближайшего окна, но там была лишь слепая стрельчатость оконного проема, сдерживающая глухой рев темных сил и охраняющая тихое потрескивание настенных светильников. Звучал монотонный голос чтицы, а черные, полуприкрытые тяжелыми веками глаза следили за Дженнифер с другого конца стола, и сердце ее болезненно сжималось, и она, опустив глаза в тарелку, терпеливо ждала…
Но все когда-то кончается. Загремели стулья, была спета благодарственная молитва, мать настоятельница повела стайку черно-белых монашек из трапезной, и, не оглядываясь, прошествовала донья Франциска. Теперь Дженнифер тоже смогла вернуться на свой тоскливый наблюдательный пост в коридоре. Раньше пустота не раздражала ее, но сейчас, в сгустившейся мгле, звонкое эхо ее шагов звучало почти издевательски. Ее сердце неровно забилось, она на минуту приостановилась на верхней площадке лестницы, глядя на длинный ряд плотно закрытых дверей, и затем вновь устроилась у окна, выходящего на дорогу.
Ничего. Сплошная темнота.
Она побежала в свою комнату. Там она тоже приникла к стеклу, а потом в порыве отчаяния распахнула окно настежь. Придерживая створки, она высунулась и напряженно вглядывалась в черноту южного склона. Но ее встретили лишь шум ветра в кронах деревьев и одуряющий аромат тысячи трав, взбудораженных дождем. Опять никого.
Почему так долго? Она медленно поднялась с подоконника, тщетно пытаясь восстановить утраченное спокойствие. Если они успели захватить Бюсака и спасти Джиллиан, то должны уже спускаться обратно в долину, к следующей цели, то есть к монастырю. Или они выжидали там все вместе того момента, когда трехдольный звон колокола возвестит окончание вечерни? Усталость и тоска навалились на Дженнифер. Она закусила губу и притворила окно. Прошло уже больше трех смертельно медленно ползущих часов…
Заоконная темень вдруг ожила, согретая мягким светом. Сердце Дженни глухо стукнуло, но в тот же миг она осознала, что это лишь отражение – свет появился не за окном, а в комнате. Обернувшись, она увидела стоящую в дверях Селесту. Девушка держала подсвечник и заслоняла ладонью колеблющийся огонек свечи.
Дженнифер закрыла окно на шпингалет, пламя успокоилось. Селеста смотрела поверх него напряженным и странным взглядом.
– Я хотела поговорить с вами, – заявила она резким, почти враждебным тоном.
Дженнифер отошла от окна.
– Что ж, давай поговорим, – устало и не слишком заинтересованно сказала она. Все ее мысли сейчас были там, за окном, где в непроглядной ночной тьме таилась долина. – О чем же?
Она присела в ожидании на кровать. По крайней мере, разговор отвлечет ее на какое-то время.
Селеста закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, не выпуская из рук подсвечника. В теплом живом свете мерцающего пламени она выглядела очень красивой – нежное создание, сотканное из длинных теней и кружевного ореола. Лицо ее, однако, было печальным. Утомленная Дженнифер, сама находившаяся на грани нервного срыва, отметила это с беспокойством.
– Может, поставишь свечу? – сказала она.
Селеста подчинилась, поставив подсвечник на свой комод. Лицо Мадонны на стене осветилось загадочной улыбкой, а лежащий на комоде молитвенник полыхнул золотым обрезом.
Голос Селесты прозвучал неестественно громко и вызывающе:
– Я ходила на свидание с Луисом.
– Да, я видела.
Черные глаза удивленно расширились.
– Значит, вы знаете?
– Знаю. Прошлой ночью я тоже видела тебя, хотя тогда еще не знала, куда ты ходила. Мне кажется, – добавила Дженнифер, и слабая тень улыбки коснулась ее напряженного лица, – что тебе лучше бы видеться с ним не так часто, если не хочешь, чтобы тебя поймали.
Селеста выглядела обескураженной, от прежнего геройского вида не осталось и следа. Она отошла от двери и села на кровать.
– Вы никому не расскажете?
– Я? Зачем? Мне-то что до этого? Но с другой стороны, ничего плохого не случилось бы, если бы я поговорила с матерью настоятельницей.
Селеста раздраженно передернула плечами:
– Конечно, ничего не случилось бы. Мать настоятельница много раз говорила мне, что у меня нет призвания к монашеству. Она считает, что я должна покинуть монастырь, найти работу и жить нормальной жизнью, то есть выйти замуж и растить детей.
Дженнифер была поражена и не скрывала этого:
– Но, боже мой, Селеста, надеюсь, ты не заблуждаешься на этот счет и не считаешь, что мать настоятельница одобрила бы твои бесконечные свидания? Сама подумай…
– Мы не делаем ничего плохого, – мгновенно возразила девушка.
Дженнифер подняла брови и промолчала. Селеста дерзко смотрела на нее своими черными глазищами, потом вспыхнула и отвела взгляд; ее пальцы нервно теребили покрывало.
– Разве только то, что мы встречаемся тайком.
Дженнифер молчала, снова задумавшись о том, что происходит там, за окном, в безлюдной долине. Дела Селесты ее решительно не касались – как уже было сказано, Селеста сама должна разобраться со своей совестью. Потом Дженни взглянула на девушку и встретила почти по-детски испуганный взгляд. Она почувствовала легкую жалость и даже, как ни странно, желание помочь ей. Она сказала мягко:
– Но ведь ты понимаешь, что тебе надо сделать выбор. Так продолжаться не может. Это нечестно и по отношению к Луису, и к матушке настоятельнице. Уж если у тебя нет призвания стать монахиней и она понимает это, почему прямо не сказать ей обо всем?..
Пальцы Селесты зарылись в покрывало. Она резко выпрямилась:
– Вы ведь не расскажете ей?!
– Я уже сказала – нет, – устало произнесла Дженнифер. – Это твое дело. Естественно, ты сама должна рассказать. Надо только решиться. И раз у тебя нет призвания, ради бога, прими совет матери настоятельницы и живи нормальной жизнью. В ней есть свои прелести.
Селеста молчала, но руки ее по-прежнему теребили пикейное покрывало. Потом она нехотя сказала:
– На самом деле призвание у меня есть. Так говорит донья Франциска. Она и слышать не желает о моем уходе.
– Никто не может решать за тебя, – намеренно резко возразила Дженнифер. – Ты любишь Луиса?
– Да, – прошептала Селеста, и ее глаза наполнились слезами.
Дженнифер взглянула на нее. Конечно, любит. Чем же ей можно помочь? Интересно, как к этому относится сам Луис? Она вспомнила огорчение, появившееся на лице юноши, и его слова: «Это касается меня или моей?..» Ему предстоит жестокая борьба, если Селеста не будет слушать никаких советов и полностью подчинится властной и авторитетной монахине с насквозь прогнившей душой. Раньше, в церкви, она была поражена, увидев выражение лица доньи Франциски, обращенного к Селесте. И если она правильно истолковала его, то испанка использует все резервы своей властной и сильной личности, все свое обаяние, чтобы удержать девушку при себе. Однако здесь могли быть и другие сложности.
– Луис говорил что-нибудь насчет женитьбы?
Вопрос прозвучал требовательно.
Селеста подняла голову, на ее губах заиграла гордая и чуть смущенная улыбка – тонкая и очень выразительная.
– О да.
– И он сможет содержать семью?
– Конечно! У его дяди есть ферма под Арлем. Луис говорит, очень богатая ферма с молочным стадом и… в общем, большое хозяйство. У дяди нет детей, и все достанется Луису. Он сказал, что мы могли бы… – Пыл ее внезапно пропал, и она добавила каким-то заученным и нравоучительным тоном: – Но конечно, это невозможно. Невозможно для того, у кого есть предназначение к высшей жизни.
– И ты уверена, что оно у тебя есть?
– А как же? Ведь так говорит донья Франциска.
Дженнифер прикусила язык и попыталась успокоиться.
– Мне жаль Луиса.
– Луиса? – удивленно спросила Селеста.
– А кого же еще? – вопросом на вопрос ответила Дженнифер. – Селеста, вполне естественно, что ты привязана к донье Франциске. Не сомневаюсь, что и она привязана к тебе. Это, конечно, очень важно, но… Ты знаешь, что донья Франциска в течение многих лет стремилась войти в орден, но до сих пор обстоятельства были против нее.
Девушка озадаченно кивнула. Дженнифер говорила, тщательно подбирая слова:
– Это трудно объяснить, Селеста, но мне кажется, я права. Возможно, в тебе донья Франциска видит себя. И потому, не считаясь с твоей личной жизнью, возлагает на тебя свои надежды. Для нее это в некотором роде еще один шанс. – Она немного помолчала. – Мать настоятельница говорит, что у тебя нет призвания. Впрочем, как и у доньи Франциски. А донья Франциска утверждает обратное. Она принуждает тебя, не считаясь – к чему лукавить? – с твоими желаниями. Она надеется, насколько я понимаю, реализовать себя в тебе. – Тут Дженнифер заметила в глазах девушки унылое непонимание и остановилась. Она улыбнулась и добавила мягко: – Пойми, Селеста: мать настоятельница, безусловно, лучший судья в том, что касается призвания. И еще, дорогая, почему бы тебе не довериться собственному сердцу? Тем более что и мать настоятельница склоняет тебя к этому?
Девушка надолго задумалась, но потом упрямо сказала:
– Донья Франциска не согласна с матерью настоятельницей. Донья Франциска говорила, что они не раз беседовали обо мне. Матушка уже стара, очень стара, а донья Франциска моложе и умнее и знает меня лучше всех.
– Она знает о Луисе?
Девочка сжалась и побледнела как полотно.
– Нет.
– Значит, она не слишком хорошо понимает тебя, не так ли? – сухо сказала Дженнифер.
В душе она поразилась той волне отвращения и даже ненависти, которая окатила ее при тихом и почти благоговейном упоминании имени испанки. Резко повернувшись к окну, она сильно сжала руки коленями, точно хотела укротить свои эмоции и обуздать желание разоблачить эту даму в глазах несчастной девчушки. Спорить Дженни не осмеливалась, она была не готова, да и не вправе вмешиваться в проблему, которая представлялась ей просто результатом душевного уродства, тогда как для Селесты решался сложнейший вопрос выбора между миром и Богом.
Селеста тем временем действительно робко пыталась объяснить что-то сама себе, но из ее еле слышного монолога Дженнифер уловила лишь несколько отрывочных и странных фраз, произнесенных по-французски.
– Так мудра, – шептала Селеста с отрешенным лицом. – Донья Франциска… совсем другая жизнь, муж, дети… Грех…
Последнее слово она вымолвила одними губами.
Дженнифер вскочила, резко выдвинула ящик комода и, достав сигареты, со стуком вернула его на место. Она в раздумье прошлась по комнате, прикурила сигарету от свечки и, выпрямившись, с наслаждением затянулась. Дым поплыл по комнате, его едковатая острота противоречила стерильной атмосфере кельи. Табачный запах принес ощущение жизни, обычной грешной жизни и смягчил сильнейшее раздражение, которое вызвала эта невыносимая сцена. Дженнифер сказала:
– Ведь ты не об этом хотела поговорить со мной? Так в чем дело?
Селеста перестала бормотать и ошеломленно уставилась на нее. Дженнифер испытала какое-то злорадное удовлетворение. Она затянулась сигаретой и повторила вопрос:
– Так в чем же дело?
Селеста моментально опомнилась. Она задумалась, потом вспыхнула, точно вспомнив о чем-то очень неприятном, выпрямилась и решительно вернулась к началу разговора:
– Недавно я виделась с Луисом.
– Да, ты уже говорила.
– И он рассказал мне, – она покраснела еще гуще, но ее милые глазки строго взглянули на Дженнифер, – рассказал, что вы опять спрашивали о смерти мадам Ламартин. Вы и ваш возлюбленный.
Дженнифер от удивления забыла о сигарете.
– Я и мой…
Селеста почти с ненавистью посмотрела на нее:
– Ваш парень, как сказал Луис. Разве вы не любите его?
Дженнифер медленно опустилась на кровать.
– Я… ну да, наверное. Я еще не… – Она изумленно смотрела на девушку. – Да, конечно.
На этот раз была ее очередь смущенно улыбнуться.
Едва обратив внимание на ее ответ, Селеста продолжала:
– Зачем вы все выспрашиваете? Почему Луис сказал, что в смерти мадам Ламартин есть какая-то тайна?
– Он так сказал?
– Да! Он говорит, что у вас и у того англичанина есть тайные подозрения. Это правда? Именно поэтому вы тогда расспрашивали меня? В чем вы меня подозреваете?
– Тебя? Ни в чем.
– Неправда!
Она возбужденно дышала, устремив на Дженнифер сверкающие глаза, лицо ее горело. В гневе она выглядела очаровательной. У Дженнифер засосало под ложечкой, когда она осознала, что придется выдержать еще одну эмоциональную атаку.
– Вы считаете, что я отравила ее? – запальчиво произнесла Селеста.
Дженнифер с трудом поборола раздражение:
– Бог с тобой, Селеста, не будь глупенькой! Конечно нет! Все это абсолютно не касается тебя! Уверяю…
– Тогда что за тайна? Что вы подозреваете? Что-то плохое?
– Да ничего! Ничего, ты тут совершенно ни при чем! Поверь, Селеста! Никто ни на секунду не усомнился в том, что ты сделала все возможное и много хорошего для… для мадам Ламартин.
– Но вчера вы расспрашивали меня и подозревали в том, что я скрываю какие-то подробности, хотя я уверяла вас, что ничего не знаю…
– Дело не в этом. Извини, мне пришлось быть настойчивой, но я была в полном недоумении, мне хотелось выяснить как можно больше. Я верю тебе, честное слово.
– Тогда к чему такая таинственность? – настаивала Селеста.
– Послушай, – устало сказала Дженнифер, – во всем, что касается тебя, нет никакой таинственности. Вопросы, которые мы – англичанин и я – задавали, касаются сугубо личных дел. Все они касались обстоятельств смерти мадам Ламартин, но абсолютно не касались тебя. Клянусь тебе. Теперь наконец понимаешь?
Но Селеста все еще не могла успокоиться.
– Я ухаживала за ней, – обиженно сказала она, – и была с ней почти до самой смерти. Значит, это меня касается. И я имею право знать о ваших подозрениях.
Дженни, терпение которой было на исходе, попыталась овладеть собой и сказала спокойно и с достоинством:
– Я ничего больше не могу сказать, Селеста. Если ты согласна принять мои уверения, прими их просто как факт. Больше я не могу сказать тебе ничего… сегодня.
– Сегодня?!
Голос Селесты зазвенел, она вытянулась в струнку, глаза ее сверкали от нетерпения.
Дженни со страхом распознала симптомы близкой истерики и быстро сказала:
– Дорогая, послушай…
Но девушка не обратила внимания. Она подалась вперед, упрямо мотнула головой и, не пытаясь скрыть неприязнь, запальчиво закричала:
– Сегодня? Нет уж, объясните мне, madame l’anglaise![30] Что произойдет сегодня? Что с вами? Отчего вы такая бледная, руки трясутся, а уж глаза… Да, вы определенно чего-то ждете!
– О господи, с чего ты взяла? – резко оборвала ее Дженнифер.
– С самого утра у вас такой странный вид! – пронзительно выкрикивала Селеста. – Я вас раскусила! Вы всюду шныряли, что-то выискивали, вынюхивали! Я видела. О да, я тоже следила за вами! Так что, что будет сегодня? Чего вы ждете? Что высматриваете там, за окном? Что должно произойти в долине сегодня вечером?
– Селеста, ради бога…
– Вы ждете полицейских? – во весь голос выкрикнула Селеста.