В общем, время шло. Надо отвечать, и я решил, что как пойдет разговор, так его и продолжать. Как там говорил один пятнистый московский товарищ со Ставрополья, резко ставший господином: «Главное дело начать, потом продолжить и углубить, а кончают пусть другие».
– Прав ты, батя. Серьезное дело на реке было, чуть не утоп. Только когда вся жизнь перед глазами пролетела, тогда и смог из сети выпутаться, – исподлобья, я посмотрел на отца, увидел, что он меня слушает, и продолжил: – Как выбрался на берег, колотило меня сильно, и пока остальные ребята раков ловили, я за жизнь свою думал. Ведь ничего сделать не успел, и если бы утоп, то и все, конец.
– Значит, гибели испугался?
– Нет, не этого, а того, что ничего для своего народа не сделал. Вот и задумался о том, что человек словно свеча, которую порывом ветра в любой момент задуть может.
– И что надумал?
– Решил, что пора за ум браться. Поэтому грамоту вспоминать стал, с оружием без твоего спроса возился, и рассказы сторожей ночных слушал. Песни, гулянки и озорство – все это уйдет, а знания о мире, который нас окружает, и навыки воинские, они завсегда со мной останутся. Тебе помощник в делах нужен. Вот и почему бы мне своему отцу не помочь.
– Вишь ты, – усмехнулся атаман, – помощник выискался. Мал еще.
– Чего это мал? – я изобразил легкую обиду. – Ты сам рассказывал, как в свое четырнадцатое лето под Азовом шарпальничал, а в пятнадцать к Волге ходил.
– Так это я…
– А я твой сын.
– И то верно, сын. Однако в мое детство время смутное было, и не всегда по своей охоте я в степь уходил.
– Сейчас не лучше. Куда ни посмотри, почти везде враги.
От таких слов атаман заметно растерялся и на миг замолчал. Затем он достал кисет с турецким табачком и трубочку с серебряным ободком, не спеша, кресалом выбил огонь, прикурил от трута и, сделав первую затяжку, поинтересовался:
– Что ты про врагов сказал?
– Говорю, что они вокруг.
– И кто же по твоему мнению нам самый главный враг?
– Царь, который свои загребущие лапы на Дон тянет, и желает нас в холопов превратить.
– Ты прав, сын. Только все ли ты правильно понимаешь?
– А чего тут понимать, батя? Люди говорят, я слушаю и думаю, что к чему. Казаки на Дону еще до Золотой Орды и царя Батыя были, и всегда вольными оставались. Старики про это часто гутарят. А теперь что? Низовые казаки из старожил на месте сидят, денег накопили и мечтают их преумножить. Они власть, и царь этих собак со всеми потрохами купил. Солеварни казацкие по Бахмуту слободским полкам отдал, а они наши, и ты вместе с Ильей Зерщиковым и Некрасовым Игнатом их силой оружия обратно возвращал. Ладно, пока нас не трогают. Но долго так будет продолжаться? Нет. Беда близко, а нам деться некуда. На Украине Мазепа, пес царский. В Крыму татары, вражины стародавние. В Азове и Таганроге царские войска, выход к морю караулят, а все донское понизовье вместе с казацкими рыбными ловлями монахам и дворянам отписано. Сальские степи, казачьи исконные земли, калмыкам отданы, а они за это в любой момент по слову царя Ерохи на нас кинутся. Путь на Волгу совсем закрыли, Царицын и Астрахань не для нас. Обложили Дон со всех сторон – мы теперь в осаде и царь может поступить, как он хочет.
– Хорошо ты сказал, Никиша, по-взрослому. Не всякий старый казак так скажет. Видна моя кровь, – Кондрат положил трубку на стол, перегнулся вперед и потрепал меня по голове. – Молодец, сын. И раз ты у меня такой разумник растешь, может быть, скажешь, что надо сделать, дабы волю свою сохранить?
– До этого я пока не додумался, батька. Есть мысли, только без знаний они ничто, бред мальчишки.
– Бред или нет, а правильно мыслишь – это главное. Выход всегда есть, только его найти надо.
Атаман встал, зашел за стол, порылся в сундуке и бросил передо мной кусок тонкой кожи, свернутой в продолговатый рулон. Что это, я понял сразу. Однако Никифор ничего подобного никогда не видел, и я спросил:
– А чего это?
– Разверни.
Рулон лег на стол, размотался и я увидел то, что и ожидал, наклеенную на кожу бумажную карту Войска Донского с прилегающими территориями, где были обозначены Волга с городами, Кавказ, Крым и большая часть Днепровского левобережья с порогами.
– Ух, ты! – выдохнул я. – Это что?
– Мапа, – сказал отец и, склонившись, начал тыкать пальцем в черточки и кружочки. – Вот это Дон, Волга, Иловля, Медведица. А вот Днепр, на нем Сечь, а здесь Бахмут, Таганрог, Черкасск, Азов и Кагальник.
– Это как на землю с высоты смотреть?
– Да, как с высоты. Но сейчас не про это, и раз уж у нас речь про серьезные вещи зашла, смотри. Ты не знаешь, что делать, дабы волю свою сохранить, и никто этого не знает. Но многие про это думают.
– И ты?
– И я.
– Так и что?
– Момента ждать надо, Никиша. Быть к нему готовым, а затем, когда он настанет, не спать, а действовать. Самим против царя-тирана подниматься и других поднимать.
– Своих казаков поднять можно, это понятно, а кого еще?
Булавин-старший задумался, тяжко вздохнул, что-то для себя решил и, глядя на карту, ответил:
– Крестьян, кто за свободу биться будет. Раскольников, кто истинную веру готов отстоять. Стрельцов уцелевших. Джигитов степных, до горячей схватки жадных. Казаков на Сечи, Кубани, Тереке и Яике. А помимо них войска Максима Кумшацкого, который сейчас в царевой армии. Это 26 казачьих полков, больше 15 000 сабель. Силу собрать можно, только использовать ее надо с умом. Понял?
– Да, батька.
– Тогда ступай домой и запомни – пока час не настал, никому ни слова, ни полслова.
– Буду молчать, – я встал с табурета и, повернувшись вполоборота, спросил: – Бать, а чего насчет моей помощи?
– Послезавтра по гостям поедем. Думал это дело до осени отложить, но с тобой поговорил, закипел и решил, что надо уже сейчас что-то предпринимать. Время пока есть, Ульяна к сестре в Белгород поехать желает, беременная она. А мы с тобой по всему Войску Донскому проедемся. Ты теперь со мной будешь. Иди, собирайся.
Покинув приказную избу, я пересек площадь, вошел в наш дом, и подумал, что сегодня сделан первый шаг к тому, чтобы попробовать перекроить историю. Хорошо это или плохо? Пока не знаю. Однако на чьей стороне в скором восстании против Петра Романова я встану, уже определено.
4
Россия. Яблоновка. 25.06.1707.
Небольшая деревня Яблоновка располагалась неподалеку от города Старая Русса. На заботливо засеянных по весне полях вызревала пшеница. Середина лета, самое время для благодатного крестьянского труда, и уборка урожая шла с самого раннего утра и до темноты. Жара стояла сильнейшая, и только иногда прилетавший от Ловати свежий ветерок овевал распаренные красные лица работников.
Все бы ничего, обычный день и привычный труд. Но принесла нелегкая из Петербурга в родовое имение молодого боярина Федорова. С десятком верных холопов проскакал горячий боярин Семен по сухой пыльной дороге, извивающейся среди хлебных крестьянских полей, а робкие и смиренные крепостные, заметив его, падали на колени. Порой, хозяин был очень крут. Любил жестоко подшутить над своими рабами. И каждый из его крестьян, зная это, никогда не рисковал посмотреть ему прямо в глаза, дабы не привлекать к себе внимание Семена Андреевича.
От скачки Федоров взбодрился. Боярину захотелось порезвиться. И оставив верных холопов на дороге, он подъехал к древнему, но все еще крепкому старику, который укладывал мешки с зерном на телегу.
– Ну что, старейшина, убрал хлебушек? – спросил старика молодой боярин, помахивая кожаной плеткой.
– Слава Богу, Семен Андреевич, – старик в пояс поклонился Федорову. – Почти все убрали и скоро на боярские поля перейдем. Работаем дружно и управимся в срок. Не изволь беспокоиться, благодетель.
Федоров скривился и неожиданно для старика, взмахнув плетью, с силой перетянул его по спине. Ветхая пропотевшая рубаха от удара распалась в клочья. Старейшина пригнулся и попытался закрыться руками. Однако боярин был безжалостен. Взмах! Удар! И плеть просекает дряблую старческую кожу до крови.
– Ты что, тварь! – закричал разгневанный боярин. – Разве не знаешь, что сначала мои поля убираются, а только потом ваши!? Эй, холопы, ко мне!
Сопровождающие боярина слуги гурьбой подъехали к нему, и один из них, старший над холопами, Юшман, крупный сорокалетний мужик, спросил:
– Что прикажете, господин?
– Всех сгонять на наши поля! – приказал Семен Андреевич. – Плетьми гнать, быдло! Кто остановится, топтать конями!
Боярские слуги на сытых конях рванулись по полю. Засвистели плетки и закричали люди, которые не понимали своей вины.
– Эй! – окликнул боярин одного из слуг. – Погоди, не бей…
Он подъехал ближе и увидел сидящую на земле миловидную девушку. От удара плетью ее рубаха лопнула, и с высоты седла боярин смог увидеть очень даже недурственную девичью грудь.
– Кто такая? – спросил он.
– Светланка, дочь вдовы Игнатовой, – ответила девушка, которая заметила непорядок в своей одежде, смутилась, густо покраснела и попыталась запахнуться.
Боярин Семен подмигнул холопу и сказал:
– Хватай девку, с собой в усадьбу возьмем. Давно «свежачка» не пробовал.
Слуга, откормленный на хозяйских харчах здоровяк, перегнулся с седла и, схватив девушку за талию, с легкостью приподнял тело, а потом перекинул его через седло. Светланка закричала, и к ней на помощь бросился молодой крепкий парень. Но куда там… Скакавший мимо крестьянина боярский холоп ударил его плетью по голове и парень, как подкошенный, рухнул наземь.
Довольный развлечением боярин залихватски свистнул и направился в сторону усадьбы. А холопы, развернув лошадей, предвкушая вечером хорошее угощение с барского стола, помчались за ним вслед. Когда барин пробовал «свежачка», он становился добрым и разрешал дворовым выкатить из подвалов бочку меда или иного хмельного питья. Девке-то что, от нее не убудет – словно курочка отряхнулась и дальше пошла, а на вино хозяин не слишком щедр…
Парня, который пытался заступиться за девушку, звали Митяй Корчага. Он провалялся без памяти остаток дня и всю ночь, и очнулся только утром в избе деревенского старейшины Акима Корчаги.
– Что со мной? – обхватив руками перевязанную тряпицей голову, спросил парень.
– Холопья боярские тебя плетью ошеломили. Сам знаешь, как они умеют в кожу железки вплетать, – сказал сидевший в углу Аким, который втирал в рассеченные ладони мочевину.
– Значит, мне не привиделось, что Светланку увозят… – потирая затылок, с неизбывной, почти животной обреченностью в голосе, просипел Митяй.
– Не привиделось… – подтвердил старик.
– Дед, а что же мне теперь делать?
Старик поднялся, приблизился к парню и сказал:
– Беги внук.
– А как же Светланка?
– Нет больше твоей невесты.
– Как?
Парень попытался вскочить на ноги, но он все еще был слаб и рухнул обратно на лавку.
– А вот так. Не далась она боярину, а тот озлился и насмерть ее запорол. Ночью к соседке Юшман из усадьбы приезжал, он и рассказал.
– Что же это творится!? Почему в мире такая несправедливость!? Дед, отчего так!?
Аким выглянул в окно, никого рядом не заметил и продолжил уговаривать внука:
– Бежать тебе надо, Митяй. На Дон. Мы волюшки никогда не нюхали. Так может у тебя получится. У меня по молодости не вышло уйти, бабка твоя забеременела. У отца твоего Алексея, который в Азовском походе погиб, не получилось. А тебе сам Бог знамение дает, что уходить надо, раз твою невесту загубили. Беги, не будет тебе здесь житья и покоя.
– А как же ты, дед?
– Что я, внучек? Жизнь прожита. Ты у меня один из всех близких остался. Поэтому в первую очередь о тебе думаю.
Прошел час. Парень немного оклемался, молча, собрал котомку с нехитрым припасом, вышел на двор и поклонился отчему дому. После чего размашисто перекрестился и зашагал в сторону Тверского тракта. Впереди была трудная и опасная дорога на юг, к вольному Тихому Дону. И покидая родные места, Дмитрий Алексеевич Корчага поклялся, что когда-нибудь он обязательно вернется назад и отомстит за смерть своей любимой.
5
Войско Донское. Бахмут. 02.07.1707.
Я много думал над тем, как изменить ход истории и возможно ли это. Все прикидывал, каким способом дать отцу знания о будущем. Однако пока я размышлял, все изменилось без моего прямого участия. Наш разговор с Кондратом, который состоялся в приказной избе, взволновал его. Словно маленький камушек, который пробуждает лавину, он подтолкнул атамана не ждать у моря доброй погоды, а выехать в путь-дорогу, чтобы навестить старых товарищей. И во время этого путешествия произошла встреча, которая изменила весь, казалось бы, уже предопределенный ход исторических событий.
Впрочем, об этом надо рассказывать по порядку…
Две недели мы путешествовали по казачьим землям. Как выехали из Бахмута, нигде дольше, чем на одну ночь не останавливались. И за это время я перезнакомился с таким количеством людей, что голова кругом шла. Есаулов верховских, Никифорова и Банникова, уже знал. А помимо них мы побывали в гостях у Игната Некрасова в Голубовском городке, у дядьки Ивана в Трехизбянской и у дядьки Акима в Рыковской.
Пыльные дороги и загорелые лица, зеленые станицы и укрепленные городки, и каждый день новые встречи с казаками и беглыми, которые поддерживали Булавина и его идеи. Везде в это время я был рядом с отцом и поражался тому, сколько у него односумов, боевых товарищей, торговых партнеров и просто хороших знакомых. Почти везде атамана знали и уважали, где-то побаивались и были с ним осторожны, а где-то по случаю его приезда устраивали небольшой праздник.
Многое можно об этих двух неделях вспомнить, материала на целую книгу хватило бы. Но это все не так важно, как то, что произошло в один день.
Мы, то есть батя, пара казаков из его ближних людей и я, навестили в Кагальницкой станице атамана Тимофея Соколова. Встреча прошла как обычно. Батя с атаманом говорили о делах, обсудили новости и слухи, помянули недобрым словом зажравшихся казаков из донской низовой старшины, а потом условились о помощи друг другу в случае возможного прихода царских карателей и розыскников. Дальнейший наш путь лежал в один из безымянных хуторов неподалеку, где по слухам обретался атаман Иван Стерлядев, еще один односум Булавина, недавно побивший наглого чернеца в низовьях Дона, и теперь отсиживающийся в укромном месте.
Выехали из станицы рано утром и вдоль речки Кагальник двинулись вверх по течению. Сытые кони шли бодро. Погода радовала. Слева речка, а справа густая роща. Все спокойно, но тут на узкую пыльную дорогу вышли три спешенных казака, при саблях и пистолетах. Я оглянулся назад, а там еще двое, и тоже при оружии. Моя рука сама собой легла на подаренную отцом перед отъездом из Бахмута легкую кавказскую шашку, и я подумал, что, наверное, по наши души прислали убийц. Пистоли у нас не заряжены, и если неизвестные казаки начнут стрелять, единственный шанс на спасение – всем вместе лошадьми пробить проход в степь. Оставалось только дождаться команды отца. Но опасности не было, и перекрывшие дорогу люди оказались не врагами.
Один из казаков, что стоял впереди, мощный в плечах чубатый русоволосый мужчина, вышел вперед. Он остановился перед мордой вороного батиного жеребца Буяна, который нервничал и бил по земле копытами, а потом сказал:
– Полковник Иван Лоскут шлет тебе привет, атаман, и просит пожаловать к нему на уху.
– Где он? – спросил отец.
– В роще, только чтобы тебя повидать в эти края выбрался.
– Веди.
С дороги мы свернули в рощу и по узкой тропинке вышли на небольшую по кругу поросшую колючим кустарником поляну. Здесь находилось с десяток лошадей, и горел костерок, на котором висел походный котелок с булькающим варевом. И возле огня, на поваленном старом бревне, сидел человек, седой и сгорбленный годами невысокий старичок в накинутом на голое тело простом линялом кафтане. Это и был полковник Иван Лоскут, личность настолько противоречивая и загадочная, что я не знал, как к нему отнестись.