Немного отдышавшись, я повернулся к Василю, и спросил:
– Так чего, может быть, продолжим?
– Погоди, – ответил он и кивнул на площадь. – К вам важная птица приехала, а значит не до того. Я пока в сторонку отойду, а ты гостей встречай.
Действительно, на крыльце приказной избы стоял десятник Корнеев, который временно замещал батю, а перед ним несколько казаков на конях. Все они люди незнакомые, кроме одного, старого отцовского товарища и делового партнера Ильи Зерщикова, бывшего атамана Войска Донского.
Надо же, лично приехал. С чего бы это? Хотя, если подумать, все понятно. Князь Долгорукий уже свои силы собирает, а Зерщиков человек хитрый и ушлый. Такой матерый человечище никогда и ничего просто так не делает, и из всего старается выгоду извлечь. Наверняка, по станицам катается с целью узнать, как казаки к карателям отнесутся. Как-как? Ясно ведь, что всех псов царевых на сталь насадят, а сошку помельче разгонят или на свою сторону переманят.
Ладно, думки потом. Зерщиков, скорее всего и к нам в гости заедет. Следовательно, надо встретить его как полагается. Поэтому придется встать и переодеться.
– Галина, – обойдя дом и, заглянув на кухню, окликнул я сестру.
– Чего?
Она выглянула из двери и встряхнула своими роскошными черными косами.
– Зерщиков в городок приехал. Может и нас навестить. Достань кваса холодного.
– Сейчас.
Через несколько минут, более или менее приведя себя в порядок, в чистой одежде, я стоял у входа в дом. Вышел вовремя, казаки Зерщикова остались на площади, а он направился к нам. Смуглолицый чернявый бородач с вечно прищуренными хитроватыми глазами, ловко, словно молодой, спрыгнул с седла, накинул повод на плетень и прошел во двор.
– Здравствуй, Никифор, – он остановился в паре шагов от меня.
– И вам здравия, дядя Илья.
– Где батя?
– А Корнеев не сказал?
– Нет, – поморщился бывший войсковой атаман. – Отговорился тем, что Кондрат его в свои планы не посвящает.
– Отец вроде в Белгород уехал, Ульяну навестить. Знаете ведь, что она беременна.
– Говорили мне об этом, все же родня.
– Вот и я про то же самое.
– А когда Кондрат вернется?
– Не знаю.
Зерщиков что-то пробурчал и повернулся к своему коню, но я его окликнул:
– Дядь Илья, зайди в дом. Квасу с дороги выпей.
– Холодный?
– Конечно.
– Ну, веди.
Мы с отцовым товарищем, который был готов в любой момент продать его за деньги и привилегии, прошли в дом. Вместе, из больших запотевших глиняных кружек напились кваса и как бы между прочим Зерщиков спросил:
– Что у вас в Бахмуте происходит, Никиша?
– Вы о чем, дядя Илья?
– Люди в городке посторонние, а недавно разговор был, что самозванного полковника Лоскута в ваших краях видели.
– Кто же мне скажет, что происходит, – пожал я плечами. – Лоскут, если бы объявился, непременно нас навестил. Да только я его не видел. А люди посторонние, так это бурлаки из беглых, которые недавно с Дона из артели Кузьмы Самойлова пришли. Других не было.
– Может быть, так оно и есть, – Зерщиков направился к выходу.
– Дядя Илья, отцу чего передать?
– Не надо, я ему в приказной избе записку оставил.
Проводив «дорогого гостя» и посмотрев, как лошади умчали всадников с площади, я снова натянул пропотевший пыльный тулуп, взял в руки тяжелую палку, и направился на середину двора. Василь Чермный уже был здесь.
«Ну, продолжаем, – подумал я. – Краткий отдых окончен, до вечерних сумерек еще далеко и чтобы не загинуть в новом для меня времени, надо быть сильным и ловким. Следовательно, придется много тренироваться и многому учиться заново. Политика и загадки прошлого – это все интересно. Но если мне отрубят голову или пристрелят, они меня волновать уже не будут. Никогда. Поэтому палку крепче в руки и пошел».
8
Запорожская Сечь. 16.07.1707.
– Помнишь молодость нашу, Кондрат? – спросил Костя Гордеенко друга.
– Конечно, помню, друже, – ответил бахмутский атаман.
– Вот что бы ты сделал пятнадцать лет назад, если бы на Сечь за помощью приехал?
Булавин усмехнулся и ответил:
– Вышел бы на раду, и клич кинул.
– И что было бы? – глаза запорожца улыбались, а лицо сохраняло серьезность.
– Собрал бы человек двести сиромашных, без оружия и пороха. Двинулся бы на Дон, и человек пятьдесят довел бы.
– Вот то-то же, – Костя хлопнул друга по плечу и добавил: – Пойду я, пожалуй. Вскоре начинаем, и я должен быть на своем месте. Удачи, Кондрат.
– Мы столько для успеха сделали, что она просто обязана быть с нами.
Костя Гордеенко покинул курень Лукьяна Хохла, который стоял в пределах Сечи, и направился к своему, который был неподалеку. Кондрат проводил друга взглядом, вздохнул и, ожидая того момента, когда его вызовут на раду, задумался…
Последние дни Кондрат Булавин, Костя Гордеенко и Лукьян Хохол находились в постоянном движении. Сговорившись сделать общее дело, они стали претворять свои задумки в жизнь. А для этого следовало не просто поднять казаков, но и подготовить для этого почву и заранее договориться со всеми слоями населения Запорожской Сечи. Поэтому приходилось навещать богатых и влиятельных запорожцев, убеждать казаков в своей правоте и вести долгие переговоры.
Планировалось избрать Гордеенко кошевым атаманом, и не просто так, при одной только поддержке сиромашных, среди которых Костя в сильном авторитете. Но и зажиточных казаков подмаслить стоило и своими делами повязать. Ведь за каждым таким человеком несколько десятков зависимых от его милости и помощи лихих казаков. Ко всему прочему, именно они контролировали торговлю, оружие, казну, продовольствие, склады и припасы, так что ссориться с ними себе дороже.
Наконец, к тому, чтобы провести перевыборы кошевого атамана, все было подготовлено. Казаки из куреня Хохла, разнося новости, разошлись по Сечи, а Булавину оставалось ждать момента, когда ему позволят выступить перед сечевиками.
Один за другим до Кондрата донеслись пушечные выстрелы. Пора. Донской атаман встал и направился к выходу. Рядом с ним были его донцы и несколько запорожцев. Все при оружии и, если дела пойдут не так, как запланировано, они могли прикрыть Кондрата и обеспечить его отход.
Сечевая рада заполнилась готовыми в любой момент сорваться с места и выступить походным строем в любую часть света шумными крикливыми людьми. Большая часть казаков уже знала, по какому поводу Круг, но кое-кто, в основном из приближенных нынешнего кошевого, пока пребывал в неведении. В огромный людской круг вышел кошевой атаман Финенко. Следом куренные, а потом Булавин с донцами.
Финенко знал Кондрата, но его появлению на Сечи удивился и спросил:
– Ты народ баламутишь и раду созываешь?
– Да. Хочу братьям-казакам слово сказать.
– А чего ко мне не зашел?
– Тороплюсь. Время поджимает.
– Ладно, раз имеешь что сказать, говори.
Увидев Кондрата, многие сечевые казаки разразились приветственными криками. Немало людей помнило его по штурму Азова и некогда ходило в его сотнях. Не чужим человеком был Кондрат для запорожцев, а потому донской атаман не стеснялся. Он выступил вперед и громким уверенным голосом повел речь:
– Панове запорожцы! Кто не знает, зовут меня Кондратий Булавин. А прибыл я к вам от всего Тихого Дона, – Булавин снял с головы папаху, чинно во все стороны поклонился и продолжил: – Всему славному низовому казачеству бью челом. Прошу вас, атаманы-молодцы, встать с нами заодно, за славу нашу казацкую, за вольности и свободу. Нет нашей мочи. Претерпеваем обиды от царевых людишек. Не можем более укрывать у себя беглый люд и свободы лишаемся. А за нами ваш черед придет, товарищи. Идут на Дон каратели царские, и мы их разобьем. Однако это война с царем Петром Романовым, и скажу, как есть, самим нам казацкую волю не отстоять. Потому просим мы у вас, браты запорожцы: пушки, людей, коней и припасы. Пока еще есть за нами сила, отобьем царевых воевод и сами на Москву пойдем. Видно, позабыли цари, как мы их на престол сажали и снимали. Пора бы напомнить.
Когда Булавин закончил речь, казаки разразились приветственными криками:
– Станем заодно с донцами!
– Слава атаману Кондрату!
– Любо!
– Бери пушки!
– На Москву!
– Не дадим вольных казаков в обиду!
– Поможем братам!
Кошевой атаман поднял булаву и остановил выкрики:
– Не можем мы сейчас на помощь к донцам отправиться. Клятву царю давали, что мир не порушим, и негоже ее нарушать. На Сечи останемся.
Но тут Костины подручники из сиромашных закричали пуще прежнего и заглушили голос Финенко:
– Врешь!
– Уходи с кошевых!
– Собака!
– Разъелся на казацких хлебах!
– Пошел прочь, изменник!
– Променял братство казацкое на рубли московские!
– Отдай булаву, другого атамана изберем!
Кошевой атаман скинул на пыльную землю свою шапку, положил на нее булаву, поклонился всему кругу и, молча, отошел в сторонку. Возражать сечевикам было бессмысленно и просто опасно для жизни. Поэтому отдал булаву и уходи подобру-поздорову. Окажешься правым, через годик-другой снова кошевым станешь, а пока не перечь и прими решение рады.
Старейшины казацкие, которым от Кондрата заранее было многое обещано, на изгнание кошевого промолчали, не остановили сиромашных, а некоторые даже поддержали решение рядовых сечевиков:
– Правильно, так его собачьего сына!
– Постоим, атаманы-молодцы, за казатство вольное!
– Царь Петрушка, Антихрист проклятый, веру православную на латинскую меняет, всю торговлю нам перекрыл и переправу днепровскую за собой держит!
– Не потерпим такого!
– Он сам клятвы порушил, и мы с ним более словом не связаны!
Финенко исчез, словно его никогда и не было. Сечевики успокоились, а булаву подобрали куренные атаманы.
Тут же стали выдвигать первых кандидатов в кошевые атаманы:
– Симоненко!
– Горбатенко!
– Пилипа Диденко!
Однако сиромашные и богатые сечевики, в кои-то веки, объединившись ради общей цели, дружно поддержали Костю Гордеенко. Видя такое единодушие, казалось бы, непримиримых соперников, остальные запорожцы примолкли, и новым кошевым был избран Костя.
Сам же Гордеенко, как это было заведено с давних времен, лишь только стали выкрикивать его имя, раду покинул, и находился в своем курене. За ним послали казаков, и опять же, как водится по обычаям, в первый раз он отказался. После отказа казаки схватили его под руки и потянули на круг силой, время от времени подталкивая в спину и бока, и при этом приговаривая:
– Ступай, сын собачий, будешь теперь атаманом нашим. Никуда не денешься, и не сбежишь. Сказала рада, что ты новый кошевой, не упрямься.
Наконец, Костю притянули на круг, и старейшины, подходя к нему, слегка стегали его по спине нагайками. А рядовые казаки мазали голову грязью, дабы не забывал новый атаман, откуда он вышел, и кто его избрал.
Костя при этом, только смиренно стоял и говорил:
– Благодарю браты. Все по воле вашей делать буду. Не посрамлю чести лыцарской.
Так Костя Головко по прозвищу Гордеенко стал кошевым атаманом на всей Запорожской Сечи, и первые его приказы на этом посту были ожидаемы. Выделить пушки для донцов. Поднимать казацкие сотни. Готовить табор в путь-дорогу. Ремонтировать оружие. Делать запасы воинские. Ловить шпионов царских. И закипела Чертомлыкская Сечь, где тысячи людей, повинуясь воле Константина Гордеенко и своим собственным понятиям о правде, готовились к войне с Петром Романовым и его войсками.
9
Россия. Окрестности Пскова. 24.07.1707.
В конце июля 1707-го года большинство донских полков находились под Псковом. Жаркая и душная летняя ночь, а пуще всего тучами налетавшие с болот злые комары, не давали казакам житья. И дабы защититься от безжалостных кровопийц они разводили дымные костерки, а потом, сидя рядом с ними, вспоминали родину и свои семьи.
Однако не комары и духота мешали уснуть походному атаману Максиму Кумшацкому. Неясные шевеления среди рядовых казаков, сотников и полковников, и непонятные гонцы от одного полка к другому – именно это беспокоило атамана до такой степени, что трудно было глаза сомкнуть. Что-то затевалось среди казаков, назревало, и самое плохое, он об этом ничего не знал.
Словно вторя невеселым думам Кумшацкого, возле одного костра затянули песню, а еще за несколькими подхватили:
«Хорошо поют, гладко и от души, – подумал Кумшацкий, – но песня запрещенная, разинская. Не ровен час, услышит кто-то из пехотных офицеров, греха не оберешься. Ладно, если немчура приезжая – эти ничего не поймут. А если кто из поместных дворян? Они сразу к царю и его ближним людям жаловаться побегут».
Выглянув из палатки, атаман позвал певунов:
– Прекратить запретные песни! Отставить печаль! Давай что-нибудь развеселое.
– А чего веселиться? – отозвались от ближайшего костра. – К нашим хатам каратели царские подступают, а мы здесь, интерес чужой защищаем.
– Кто таков!? – озлился Кумшацкий. – Ко мне! Живо!
Походный атаман вышел из палатки и к нему подбежал молодой казак.
– Кто таков? – повторил походный атаман.
Казак вытянулся во фрунт, пребывание в царском войске начинало сказываться на донской вольнице, и ответил:
– Третьей сотни, Черкасского полка, Зимовейской станицы, казак Степан Пугач, – представился он.
– Откуда сведения, что к Дону царевы войска идут?
Пугач замялся, но ответил:
– Люди с родных краев прибыли, вести принесли, по полкам ходят и говорят такое.
Кумшацкий прижал голову казака к своей и прошептал:
– Ты тех людей найди и скажи, что я с ними сегодня говорить хочу, ждать буду.
Казак кивнул головой:
– Сделаю, атаман…
Уже после полуночи, когда лагерь забылся тревожным и душным сном, к палатке походного атамана подошли двое. Один остался стоять в тени деревьев, а второй направился к атаману, который, покуривая трубку, сидел на широком пеньке.
– Поздорову ли дневал, атаман? – поприветствовал пришелец Кумшацкого.
– Слава Богу! – ответил тот. – Ты кто?
– Ты меня знаешь, Максим. Я Некрасов Игнат, мы с тобой вместе у Шереметева служили.
– Вспомнил тебя, – атаман хлопнул по пеньку ладонью. – Ты офицера-немца убил, когда он солдатам зубы палкой вышибал.
– Было такое, – подтвердил Игнат.
– Зачем по полкам ходишь и людей разговорами смущаешь? Или ты подсыл царский, чтобы казаков на верность проверить?
– Нет, я не подсыл. Прямиком с Дона к вам. Сейчас, пока мы с тобой разговоры ведем, может статься, в твою станицу царские солдаты входят, беглых ищут, а у тебя зять как раз из таких. Осиротеют твои внуки, когда батьку ихнего на цепи в Воронеж потянут.
Атаман весело усмехнулся:
– Сховают зятька дорогого до поры, и никто не отыщет.
– Не в этот раз, Максим. Царь князя Долгорукого послал, и когда мы сюда ехали в Воронеже солдат из его команды видели. И ты хочешь – верь, а хочешь – нет, но только этот отряд уже к Дону подходит.
– Кто из Долгоруких? – спросил Кумшацкий.
– Юрий Владимирович, полковник.
– Да… – задумчиво протянул атаман. – Тот шутить не станет, знаю его, будет зверствовать в полной мере. От кого вы прибыли и чего хотите?
– Нас послал Кондратий Булавин из Бахмута. Он собрал на круг атаманов, и они порешили, что надо дать царю отпор. Кондрат станет новым войсковым атаманом – это точно. Все казачьи полки верхами, с тороками на заводных лошадях, по пути сжигая все военные магазины и грабя обозы, должны вернуться на Дон. В серьезный бой не вступать. От Булавина к тебе письмо имеется. Если бы ты меня не позвал, завтра я сам бы к тебе пришел.
Некрасов протянул походному атаману лист бумаги. Кумшацкий откинул полог палатки и при свете горевшей внутри свечи принялся читать послание, временами шевеля губами и про себя проговаривая слова. Наконец, он закончил и спросил:
– Полковники читали?
– Да, все, кроме тех, кто на финляндской границе службу несет. Но и к ним уже гонцы отправлены.
– Почему сразу ко мне не пришли?