– Угу. Есть, что заставит мчаться вприпрыжку.
– Заинтриговали.
– Нас пригласили на бульон из медвежатины.
– Так-так, ― Ваня подозрительно метнул суровый взгляд исподлобья, ― молодой и красивый?
– Старый и сивый, как мерин, к тому женат.
– Кх, ― облегченный выдох, ― бульон? Этот факт заставит бежать всю дорогу. Фенька, чёрт возьми, жду ещё пять минут и адьё!
– Похоже, собачка стала добычей.
Только сказала, как невесть откуда нарисовалась знакомая дворняжка, неся в зубах сороку. Птицу, как водится, к ногам хозяина, улыбочка во всю пасть.
– Молодец, Фенечка! ― ласковое потрёпывание по холке, и собачий восторг.
– И мы не с пустыми руками в гости! Все в сборе!
Я, вместо ответа, взлетела. Метрах в пятистах ― волчья стая.
– Волки!
Ваня метнулся, собака следом. Стая приближалась с огромной скоростью. Я поднялась выше, ища спасения: на сотни метров, никого. Метрах в семидесяти параллельная траншея, но туда не добраться, ни волкам, ни людям ― слишком высок чёрный снег по краям. Сбавила высоту.
– Что? ― Спросил молодой человек, ― кранты?
– Типа того. Есть идейка: тебя давно на руках носили?
– Никогда.
– Есть возможность. Будешь потом вспоминать.
– Несерьёзно.
– Другие варианты?
Ваня отчаянно покрутил головой:
– Знаете, сколько я вешу? До взрыва семьдесят семь, теперь где-то семьдесят.
– О, сущий пустяк! Тем более волки уже в четверти километра.
Я приземлилась рядом с парнем.
– А Фенька?
– Ещё двадцать кило. Успею ― вернусь, нет ― пусть инстинкт спасает. Обними меня за шею.
Я подхватила Ваню подмышки и с трудом оторвалась от земли. В обычной ситуации эта затея вряд ли бы удалась. Опасность придала сил. Высоко взмыть не получилось: но двух метров оказалось достаточно. Через несколько минут я поставила парня на дно другой траншеи и вернулась. Фенька металась по дорожке, отчаянно визжа. Волки совсем близко. Сходу спикировав, сграбастала собаку, и поднялась значительно выше, чем в предыдущий полёт.
– Двадцать не семьдесят! ― Торжествующе закричала волкам, ― нате, выкусите!
Вожак подпрыгнул, но где там. Уселся, глядя вверх, язык висит розовой тряпкой.
Фенька, радостно облизала хозяина, благодарно глядя на меня.
– Незнакомый лабиринт, ― сказал Ваня.
– Город близко, найдём.
– Вообще-то мы в городе, только на окраине.
– Теперь это загород: ни людей, ни регулировщиков. Мёртвая зона. Идём, время не ждёт. Город в той стороне.
– Центр?
– Именно.
– Летите?
– Нет, пройдусь ногами. А то крылья вырастут, ноги отвалятся.
Ваня засмеялся.
– Интересно, где мы находимся?
– Бывший район Старой Деревни.
– Навигатор?
– Угу. Здесь ― я постучала себе по лбу, ― третий глаз.
Ваня хмыкнул, и промолчал.
– Ровчик по Дибуновской. Вдали крыши пятиэтажек: нижние этажи под снегом. А от двенадцати этажей осталось поболе.
– Значит, идём по Дибуновской?
– Да. Я жила на этой улице в прошлой жизни.
– Если дорожка прямо в центр, будем через три часа.
– Надеюсь. Заметил?
– Что?
– Снег белый.
– Трудно не заметить. Ещё бы перестал.
– Да. Ваня, как считаешь, если снег перестанет, всё стает и продолжится лето?
– Слишком хорошо, чтобы стать правдой.
– Значит, зима надолго.
– Ядерная зима, ― Ваня тяжело вздохнул, ― многие не выживут.
– Ладно, ты печаль не разводи. Зачем далеко уходил? ― Я кивнула на тряпичную сумку, которую парень не выпускал из рук.
Ваня вынул топорик, складной нож, фонарик, упаковку из трёх пальчиковых батареек, два коробка спичек.
– О, неплохой улов!
– И ещё, ― он расстегнул молнию на куртке и из потайного кармана достал пачку леденцов, ― гостинец для любимой.
– Славно. А чего-нибудь существенного?
– Что в машинах? Орешки, сухарики ― сам съел. Хотел приберечь, но по штучке, по штучке… Топор бы нормальный, а не этот.
– Топор? Паркет разбирать топор не нужен. А квартир, где никого, много. И почти везде паркет, меблишка какая-то.
– И мы не одни такие умные. Топорик всё-таки оружие. В одной тачке ружьё охотничье, но патронов нема.
– Тогда и говорить не о чем. Ну вот, с разговором подошли к Черной речке, ― Указала пальцем вверх на табличку, с тонким скрипом качающуюся на ветру.
Тропа вела вправо. Там должен быть мост через Неву, Каменоостровский проспект, ещё мост, выход на Невский проспект. И всё под слоем чёрного снега.
Грозный рык нарушил печальные мысли. Впереди медведь терзал жертву, вовсе не собираясь делиться. Клочки одежды летели в разные стороны.
– Надеюсь, человек был мёртв.
– Конечно. Я не слышал криков. Что будем делать? Опять на ручки?
– Нет, переждём.
– Пока конкуренты набегут?
– Думаешь, ты лёгенький?
– Ничего не думаю. И?
– Идём, только без резких движений. Крадучись.
Мы приближались к медведю на цыпочках. Когда оставалось метров тридцать, Феня захлебнулась лаем, бросаясь на зверя. Медведь поднял окровавленную морду, и так взревел, что моё сердце, вибрируя, скатилось в область коленок. Собачка стала кружить, непременно кусая хищника в зад. Тот вертелся, будто юла. Сейчас косолапому было явно не до нас.
Ваня схватил меня за руку и устремился вперёд, мимо кровавой битвы.
Отбежав метров триста, мы остановились, переводя дух. Фенька, сильно хромая, догнала, и присела, поджав переднюю лапу.
– Можно сказать, отделались лёгким испугом. Хорошо, что не обделались, ― Ваня засмеялся, довольный каламбуром.
– Да и обделаться не страшно. Хуже достаться зверю на обед.
– Можно бы не рисковать, ― Ваня многозначительно покачал головой.
– Мы и не рисковали, ― парировала я, ― если б не Фенька, взяла б на ручки и перенесла.
– Ну и хорошо. Феня, дай лапку посмотрю. Ничего страшного, кости целы, шкура чуть попорчена. Заживёт. С такой тёщей мы непобедимы!
– Чего не скажу о моей девочке. Она одна.
– Поторопимся!
Я протянула парню носовой платок:
– Остатки былой роскоши. Перевяжи собаке рану. Если даст, немного крови выдави сначала.
Феня, будто поняв, стала неистово зализывать больное место. Потом сама протянула хозяину лапку. Тот обмотал платком, и она побежала впереди, слегка прихрамывая.
― Ваня, знаешь, где мы идём?
– Через Неву?
– Да. По мосту.
Собака коротко и отчаянно залаяла.
– Феня, цыц!
– Ваня, что там она копает? ― Я остановилась, а затем рванула к собаке. Ваня хмыкнул и вразвалку подощёл.
Из-под снега показалась кость. Парень опустился на колени и стал руками разгребать снег. Не дойдя до чёрного слоя, он присел на пятки:
– Скелет! Человеческий.
– Вижу. Медведь или волки. Живые люди, похоже, все в центр подались. Заметь, безлюдье.
– За нами следят! Не оборачивайтесь, просто идём быстрее.
Я осторожно оглянулась: метрах в ста шли два человека: чёрные лица, лохмотья вместо одежды, у одного в руке топор, у второго булыжник. Двигались молча.
– Зловещие мертвецы! ― прошептала, что на ум пришло.
– Каннибалы, ― версия Ивана звучала не лучше, ― догоняют.
– Может, познакомиться хотят. Попутчики.
– Предлагаете подождать? Бежим! Если пустятся вдогонку, то ничего хорошего, если оставят в покое, то попутчики.
Мы бросились наутёк. Преследователи помчались следом, издавая звуки, похожие на рычанье.
– Мутанты! ― Осенило меня, ― мутанты—каннибалы. Лучше бы волки съели.
– Взлетим?
– Куда? Где дорога?
Бесстрашная Фенечка остановилась, пропуская нас, и встала на тропе, широко расставив лапы и грозно рыча.
– Собака их задержит!
Я всё-таки остановилась: незнакомцы, оба здоровенные, как гориллы, притормозили, видимо соображая. Наконец, стали подходить, цокая, и один, вытягивая руку, сделал жест щепотью, будто сыпал соль. Феня переступала с лапы на лапу, внимательно следя.
– Теряем время! ― Внушительно сказал Ваня.
Я схватила парня подмышки. На этот раз полёт не удался.
Громила резко поднял камень. Феня бросилась на него, целя в горло. Камень с треском опустился на голову собаке, раздробив череп. Торжествующий крик, оба набросились на собаку: один рвал руками, второй размахивал топором.
Мы побежали. Слёзы застилали глаза, я размазывала на бегу их по щекам. Ваня всхлипывал, не стыдясь.
Сколько бежали не знаю. Вконец, выбившись из сил, я запросила пощады.
– Ну, да, возраст все-таки, ― не смущаясь, сказал Ваня, ― одышка и всё такое. Но припустила, как молодая, ― и вдруг, всхлипнул, ― Фенька, только привык.
– Мы не забудем.
– Бедная Фенечка!
– Ваня, у тебя ведь есть топор.
– Да, в сумке. А с чего вы взяли, что я сдался бы без боя?
– Так просто, напомнила. Мне бы тоже оружие. Хоть кирпичик.
– Почему кирпичик, а не кирпич?
– Кирпичище! Лихо мчались! Посмотри туда. Видишь, сверкает впереди?
Сквозь падающий снег блестел шпиль Адмиралтейства.
– Километра два?
– Да. Прямо Дворцовый мост. А за ним центр, люди.
– Любимая и мясной бульон.
– Точно.
– Почему всё-таки не полетели? Фенька была бы жива.
– Честно? Не понимаю, как могла тебя поднять. Второй раз не получилось.
– Да.
– Моё тело становится лёгким, а мозг вырабатывает особую энергию. Активировался древний ген. В одной из прошлых жизней я летала.
– А в экстренной ситуации? Обычный человек сдвинул каменную плиту, придавившую ребёнка, а потом сам не знал, каким образом.
– Так чувствую.
– Ладно, проехали.
Несколько человек вышли на тропу откуда-то справа. Ваня притормозил, и поставил передо мной шлагбаум в виде руки. Мы стояли и подозрительно смотрели на людей: мужчина, женщина и подросток.
– Идём, там ребёнок.
– И, что? Подросток не может быть опасным?
Я пожала плечами. Когда люди ушли вперёд, мы продолжили путь. Возле самого моста увидели первого регулировщика. Рядом трудились два человека с лопатами, расчищая дорогу и обкапывая бочку, в которой человек в красном берете с палочкой в руке, указывал дорогу заплутавшим. Теперь можно было выдохнуть, дальше «родные пенаты» и относительно безопасный район, где собирались с окраин выжившие.
На Дворцовой площади жгли костры: гигантские языки пламени, казалось, лизали плотную пелену снега.
– Кажется, успеем дотемна.
– Хорошо, август, ночь начинается не очень рано. Хотя от дня не сильно отличается.
– Когда падал чёрный снег, не было разницы.
– Пахнет мясом, ― Ваня глубоко вдохнул, ― подойду ближе.
Я осталась стоять.
Минут через пятнадцать он вернулся с пластиковым контейнером в руке:
– Прямо коммунизм! Дают бульон из кабана. Идите скорее, пока народ не набежал. Всего три человека у раздачи. Сзади костра.
Меня просить не надо. Мгновенно оказалась у костра. Два весёлых мужика колготились возле чана, где дымилась похлёбка.
– Подходи, тётка! ― Бородач лет пятидесяти, выловил поварёшкой кусок мяса и плюхнул его в алюминиевую миску, потом залил крепким бульоном, ― если пересолил, пардонте, ― залился смехом.
– Обожаю пересол. А ложку?
– О, блин, еще и ложку? Однако.
Его товарищ подозвал меня жестом:
– Не обращай внимания, бабуля, дружок шутит. Бульон вовсе без соли. Соль нынче непозволительная роскошь. Держи ложку: личная собственность. Вытрешь снегом и вернёшь. Только тебе.
– Спасибо. Молодцы, кормите народ.
– По жизни мы охотники. Теперь даже в лес ходить не надо. Видишь, кабанья нога? Отличная приманка. Ночью звери выходят из логовищ, а тут кусок мяса. И всё, дальше дело техники.
– Видели мутантов-каннибалов? На Петроградской стороне за нами гналась парочка.
– Здесь тоже бродят. Поэтому с наступлением ночи надо прятаться в дома. Монстры боятся замкнутого пространства, как и хищники. В дома не сунутся. С Петроградской стороны почти все жители ушли, как и с окраин.
– Много живых людей?
– Тыщи две пришлых, и местных, центровых, около тысячи.
– Из пяти миллионов?
– Единицы ещё прибывают. Крохи.
– А сколько каннибалов?
– Кто знает? Прячутся неизвестно где. Ешь, тётка, остынет.
Бульон был чудо, как хорош. Сразу жизнь показалась не такой мрачной, нападение мутантов отдалилось и приобрело киношный оттенок. Вытерев миску и ложку снегом, отдала мужчине со словами признательности. Прекрасно, что есть, кто заботится не только о себе.
Ваня крутился на месте, нервничая:
– Ну, что же вы! Ушла и пропала.
– Плошку бы вернул, и меня увидел.
– Кинул в снег.
– Дурак, ты, Ваня. Думаешь, один на свете? Люди кормежку организовали для всех, а ты посудой разбрасываешься. Куда бросил?
– Я в снег не полезу.
– Куда бросил, спрашиваю?
Бормоча проклятия, молодой человек полез в сугроб. Потрясая рукой с контейнером, подошёл:
– Чёрт, поцарапался о какую-то железяку.
Тыльная сторона ладони была сильно ободрана и кровоточила.
Он отнес посуду и вернулся:
– Может, всё-таки поторопимся? Моника уже похоронила нас.
– Не выдумывай, парень! Я немного отдохну после горячей пищи, и двинемся. Хорошо? Подойдём ближе к огню.
– Ну вот.
– Не ворчи.
– Смеётесь?
– Радуюсь. Увидела в мужичках надежду.
– Эка невидаль!
– Вот-вот. Почему и нам не делать полезное для выживания.
– Я не охотник.
– Найди охотников, подбрось идею.
– Думаете, у меня интернет?
– Люди стекаются в центр. Поговори. Главное, организовать, а дальше само.
– Моника поддержит?
– Конечно. У меня хорошая дочь. Охотники рассказали, что звери выходят ночью. Они делают мясную приманку, сегодня это нога кабана.
– Отравленная?
– Ты в своём уме?
– Ладно, понял.
– Стреляют.
– А патроны кончатся?
– Силки, капканы. Охотники всё знают. Главное, найти и организовать.
– Так просто. Сам не додумался. Моника разлюбит идиота и эгоиста.
– Скажем, это ты придумал насчёт охоты.
– Увольте! Не хочу врать.
– Чуток приукрасить.
– Нет. Отдохнули?
– Да, сынок, вперёд! Пока, кормильцы!
– Хорошей дороги!
От Дворцовой расходилось несколько троп. Мы пошли по Невскому проспекту. Только это был тоннель в грязном снегу. Изредка попадались малочисленные группы с лопатами в руках. Подобно марионеткам они размахивали лопатами: раз, копнул, два, бросил на гору. Тоннель был не очень глубоким, но утоптанным. В снег не провалишься. Серый день становился чёрным: приближалась ночь.
– Темнеет! ― Ваня кивнул.
Прибавили шагу. Ещё час, и будем на месте. Путь преградила стая голодных собак: небольшая, из четырёх особей. Мелкая рыжая шавка верховодила кобелями. Агрессивно захлёбываясь рыком, перемешанным с лаем, она кусала ухажёров за ляжки, вынуждая напасть на нас. Ваня достал из сумки топор и, помахивая им, сделал несколько шагов навстречу стае.
– Бей, рыжую! ― Крикнула я, ― вот, зараза!
Неожиданно вперёд вырвался чёрный кобель средних размеров. На полусогнутых лапах, прижимаясь к пепельной тропе, что делало его почти не видным, пёс метнулся к Ване и вцепился в ногу.
– А-а! ― Юноша опустил на голову зверя обух.
Неистово визжа, животное откатилось к сугробу. Рыжая сука уже висела на локте парня. Два огромных кобеля нерешительно мялись. Ваня уронил топор, схватил собаку за шкирку, пытаясь оторвать, но хватка была крепкой: молодой человек кричал и скрежетал зубами. Я подняла топор, угрожая кобелям.
– Ваня, сделай что-нибудь, я же не могу бить по руке топором. Пальцем в глаз её!
Ваня ткнул суку в глаз, неожиданно вцепился зубами в ухо зверя и дёрнул на себя. Та, с воем затрясла головой и, брызгая кровью по сторонам, бросилась наутёк, мимо, уже спокойно сидящих в позе наблюдателей, псов. Ваня выплюнул ухо и стоял яростно матерясь. Рукав его куртки намок от крови. Я сняла шарф и перевязала парню руку:
– Идём скорее! Надо обработать рану. Дома, в полуразрушенном жилье, где мы с дочкой обитаем, есть скудная аптечка. Остатки человеческой жизни. Видела бинт, йод, марганцовку. Наверняка имеется какой-никакой антибиотик. Укол бы от столбняка.
– Прививку от бешенства!
– Бешенства? ― Ваня сказал вслух то, чего я боялась.
– Для начала обработать рану: промыть, смазать йодом или перекисью. А там найти врача, который назначит уколы.
– А где взять медикаменты?
– Идём, главное, придти живыми, ― я кивнула в сторону кобелей, один из которых подошёл, начал обнюхивать первого, с разбитым черепом, а второй стоял, виляя хвостом и пуская слюну.
– Собачки не выглядят здоровыми, ― Ваня усмехнулся, ― как бы их обойти. ― Дайте топор! Если все бешеные, нужно шуметь.