Николай Бердяев в своей книге «Философия неравенства. Письма к недругам по социальной философии», написанной летом 1918 года, отзывался о французском теософе по-бердяевски с легкой иронией, хотя и не умаляя его достоинств: «… Фабр д'Оливе построил остроумную социальную систему, основанную на совмещении трех начал – Божественного Провидения, необходимости и человеческой свободы. В этом есть много верного».
Характерно, что значение Фабра д'Оливе понимали и представители иного враждебного Флоренскому и Бердяеву идеологического лагеря – марксистского. Так, наряду с Эдуаром Шюре, Фабр д'Оливе являлся самым почитаемым Максимом Горьким оккультистом, о чем пишет в своей статье «Великий еретик» (Горький как религиозный мыслитель) литературовед Михаил Агурский (7). Здесь нет ничего удивительного, поскольку марксизм есть древняя религиозная система, берущая свое начало в иллюминатстве и ветхом египетско-вавилонском идолопоклонстве, и стремящаяся насадить всемирную атеократию, вместо вселенской теократии, устроение которой чаяли не только христианские философы и богословы, но и эзотерики, подобные Мартинесу де Паскуалису, Виллермозу, Жозефу де Местру и, конечно же, Фабру д'Оливе. К тому же, с переживших ужасы масонско-иллюминатской Великой Французской революции Жозефа де Местра и Фабра д'Оливе начинается возрождение теократической мысли по всей Европе. Теорию теократии Жозефа де Местра и Фабра д'Оливе подхватывает и усовершенствует своей философией мессианизма великий математик Хёне-Вронский, пусть мессианизм последнего пока государственный и неперсонифицированный. Вслед за тремя французскими мистиками приходит Владимир Соловьев, в творчестве которого и получили окончательное развитие их идеи. Хотя Владимир Соловьев почти ничего и не говорит о Фабре д'Оливе, но чувствуется, что многие строки его богословских, философских и культурологических произведений, где речь идет о всеединстве, теократии и Понтификате, навеяны «Философической историей Человеческого рода», «Восстановленным гебраическим языком» и «Золотыми стихами Пифагора». Сам факт того, что книга Владимира Соловьева «Россия и Вселенская Церковь» была написана по-французски, говорит о многом.
Безусловно, образованная русская публика XIX и начала XX вв. практически не нуждалась в переводе трудов Фабра д'Оливе (хотя сомнительного качества переводы модного Папюса «выпекались» в начале XX столетия буквально каждый год). И тем не менее, первый и до недавнего времени последний русский перевод произведения великого французского эзотерика был сделан В. Н. Запрягаевым, который перевел «Космогонию Моисея» Фабра д'Оливе, вышедшую в свет в провинциальной Вязьме в 1911 году с подзаголовком: «Традиция восстановления по истинному смыслу древнееврейских (египетских) коренных слов». Опять же по странной иронии, этот перевод был размещен на Интернет-сайте российского отделения иллюминатского Ордена восточных тамплиеров. Злой парадокс: всю свою жизнь Фабр д'Оливе беспощадно боролся с иллюминатами, а они его не только помнят, но и пользуются его наследием.
Стоит отметить, что творчество Фабра д'Оливе оказало большое влияние и на мировоззрение отечественных оккультистов начала XX столетия, среди которых можно смело назвать имена Григория Мёбиуса (Г.О.М.) и Сергея Тухолки (1874–1954). Если первый разбирает учение Фабра д'Оливе на страницах своего «Курса энциклопедии оккультизма», переизданного «Энигмой» в 2004 г., то второй посвящает доктрине французского эзотерика одну из своих книг явно антропософского характера (8).
Из современных российских исследователей к творчеству Антуана Фабра д'Оливе обращался «затворник Теплого Стана» Юрий Стефанов (1939–2001), являвшийся, к тому же, земляком Николая Семеновича Лескова, одного из самых талантливых и загадочных русских писателей. У Стефанова совершенно особенный и совсем неканонический взгляд на французского эзотерика. В своей статье «Великая Триада Фабра д'Оливе» Стефанов с присущей себе изящностью изложения желает представить лангедокского мыслителя, как приверженца альбигойской ереси, неокатара, подобного жившим уже в XX столетии Деода Роше и Антонена Гадаля. Так, Стефанов пишет, что в «Философической истории Человеческого рода» Фабр д'Оливе «попытался соединить катарскую дуалистическую доктрину с даосским учением о «Великой Триаде» – именно ему мы обязаны введением этого понятия в оборот европейской философии». И далее: «Членами этой Триады в Китае считались Небо, Земля и посредник между этими двумя космическими силами – Человек, точнее говоря, – «Человек совершенный» (Сяньжэнь); этот термин вполне соответствует исламскому термину «аль-инсан аль-камил», а также таким каббалистическим понятиям, как Адам Кадмон или Адам Протопласт. У Фабра д'Оливе эти великие мировые силы называются Провидением, Судьбой и Волей человеческой» (9).
Мы не будем здесь касаться тождества между даосским Сяньжэнем и Адамом Кадмоном, что по сути верно и отражено во всех монотеистических религиях, но лишь отметим следующее: творчество Фабра д'Оливе не имеет никакого отношения ни к гностицизму, ни к лангедокскому катарству, которые столь дороги для Юрия Стефанова. На протяжении всей своей жизни Фабр д'Оливе исповедывал позитивный неоплатонизм и элитарную пифагорейскую доктрину, иными словами, завуалированное под политеизм Единобожие. Божественное Провидение, Судьба (необходимость) и Человеческая воля (Свобода), по Фабру д'Оливе – непреходящие законы, данные Предвечным своему мирозданию. Во вселенной Фабра д'Оливе все едино и там нет места веренице гностических архонтов с манихейско-катарским демиургом во главе. Да и что общего у Адама Протопласта с альбигойскими «совершенными»? Если само христианство Фабр д'Оливе характеризовал иногда не только как высший «интеллектуальный» (в противовес «анимическим» исламу и одинизму), но и как «сумрачный культ», то как бы он определил манихейство катаров, являвшееся, в целом, деструктивной религией смерти, которая еще до печально знаменитого похода в Лангедок Симона де Монфора ради ложного аскетизма успела повыкосить население городов и сел французского юга? Думается, во взгляде на эту темную ересь кальвинист по происхождению Антуан Фабр д'Оливе сошелся бы с ревностным католиком Святым Домиником, основавшим «Domus Inquisitiones» (Инквизиционный трибунал) в Тулузе и доминиканский орден. И все же внешне не придерживаясь христианского вероучения, Фабр д'Оливе в своей глубинной сущности всегда оставался католиком, но не в вульгарном и профаническом смысле слова, а в посвятительном, пусть даже католиком от пифагореизма. И отсюда его тоска по Вселенской Теократии во главе с наместником Провидения Папой Римским и божественным Пророком при нем, Вселенской Империи во главе с паневропейским монархом, отсюда его тайный план теократического переустройства Европы и мира. Выходит, что цели и задачи у православного русского католика Владимира Соловьева и французского политеиста пифагорейца Антуана Фабра д'Оливе одни, только вот способы их достижения порой отличаются на понятийном уровне. У Соловьева они клерикально-христианские, покоящиеся на откровении Спасителя и священных установлениях; у Фабра д'Оливе – чисто эзотерические, иногда даже формальные, ведущие от одной мировой Теократии к другой. Если Соловьев христианский фундаменталист, то Фабр д'Оливе, как сказали бы сегодня, фундаменталист традиционализма. Но оба духовных писателя едины в познании Единого в своих проявлениях – ЯХВЕ, АДОНАЯ, САВАОФА.
Фабр д'Оливе и тайные общества
До сих пор остается загадкой, принадлежал или нет Антуан Фабр д'Оливе к братству вольных каменыциков. Большинство авторов склоняется к тому, что Фабр д'Оливе не был масоном, хотя и получил посвящение в одной из парамасонских организаций – Пифагорейском ордене. Впрочем, сам французский эзотерик недвусмысленно намекал, что вдохновителями злокозненных действий против него являются масоны. И это неудивительно, ведь Фабр д'Оливе основал на масонских принципах свой Орден всемирной теодоксии, который правоверные вольные каменщики восприняли за явную и опасную ересь.
Первые три посвятительные степени Ордена всемирной теодоксии назывались портиком Храма и соответствовали трем первым символическим градусам адонирамического масонства. Ложа у Фабра д'Оливе называлась Полем, ученик именовался поливальщиком, подмастерье – пахарем, мастер – сеятелем. Такая увязка символических степеней с профессиями сельских тружеников вполне закономерна для Фабра д'Оливе, считавшего человека «небесным растением» и полагавшего в обработке земли, которую древние римляне нарекли культурой, истоки всех наук и искусств. «Элевзинские мистерии, – писал он, – тесно связаны с культурой возделывания земли; платоники и пифагорейцы сравнивали душу человеческую с пшеничным колосом. Всемирный теодоксический культ воскрешает в современном или, лучше сказать, обмирщенном мире инициации древности» (10). Так, целью поливальщика в ордене Фабра д'Оливе являлось очищение и познание самого себя; пахаря – труд и выбор растения, которое он должен был возделывать; сеятеля – изучение природы и небесной культуры. Следовательно, поливальщик, пахарь и сеятель были обязаны непрестанно очищаться, обучаться и совершенствоваться в буквальном и ритуальном смысле. Завершали иерархию Ордена всемирной теодоксии четыре высших степени, обозначавшиеся именами космических стихий – Вода, Земля, Воздух и Огонь. Отметим, что до Фабра д'Оливе существовало два вида масонства. Это – традиционное масонство каменщиков и так называемое «лесное масонство», которое представляли собой итальянские карбонарии, выжигавшие во время своих церемоний из дерева древесный уголь. Ритуал посвящения в орден, составленный Фабром д'Оливе в соответствии со своей оригинальной музыкальной системой и ориентированный на годовые солнцестояния, был опубликован в его книге «Истинное масонство и небесная культура», впервые увидевшей свет в 1952 году (11).
По существу Орден всемирной теодоксии указал новый путь для европейских инициатических обществ и тайноведческой науки, путь, которому было не суждено осуществиться, ибо французское масонство, практически властвовавшее страной в революционную и наполеоновскую эпоху, и представленное, главным образом, Великим Востоком Франции, очень неодобрительно смотрело на подобные затеи. И здесь мы вплотную подошли к загадке гибели Антуана Фабра д'Оливе.
По официальной версии, к которой склонялся и Седир, Фабр д'Оливе покончил жизнь самоубийством в своем домашнем святилище в ночь на 25 марта 1825 года. Для русского эмигранта и конспиролога Григория Бостунича было вполне очевидно, что ритуальное убийство Фабра д'Оливе совершили масоны (12), на происки которых намекает и мета-физик-мессианист Хёне-Вронский. Конечно, здесь речь идет об иллю-минатском и либеральном масонстве и уж никак не о консервативном христианском и мартинистском масонстве, к которому принадлежал и Жозеф де Местр. Александр Сент-Ив д'Альвейдр думал по этому поводу иначе: «Он был заколот возле своего алтаря: от христианства не отрекаются безнаказанно» (13). Таинственное глубокомыслие маркиза Сент-Ива д'Альвейдра, одно время ратовавшего за римский католицизм, оберулось, как всегда, банальностью. Но что мог объективного сказать о смерти Фабра д'Оливе его ученик, занимавшийся плагиатом у своего учителя? В другом месте Сент-Ив д'Альвейдр сказал, что не христианин Фабр д'Оливе, подобно Жозефу де Местру, пришел к идеалу деспотического клерикализма в противовес нивелирующей секулярной демократии. Это правда. Но с чем, как не с римско-католической церковью, связывал свой клерикализм, свою чаемую Теократию Антуан Фабр д'Оливе? Или, может, с коллегиями гальских друидов, которые больше тысячи лет, как бесследно исчезли на территории Галлии? К любой стилизации, обозначаемой или не обозначаемой предикатой «нео», Фабр д'Оливе относился если не отрицательно, то скептически, а посему и не воспринял новый постреволюционный культ Теофилантропов, учрежденный его товарищем Ауи.
Итак, католикам-ультрамонтанам было невыгодно убивать человека, пропагандировавшего, пусть и весьма своеобразно, идею всемирной Теократии и Римского понтификата. И следовательно, вопрос о смерти Антуана Фабра д'Оливе остается открытым.
Всеединство, Синархия и Теократия
История философии утверждает, что впервые термин панэнтеизм или всеединство ввел в философский обиход немецкий метафизик Карл Краузе (1781–1832). Хотя не исключено, что само понятие всеединства Краузе позаимствовал в эзотеризме Фабра д'Оливе. Последний ничего не изобретал, а лишь восстановил древнее пифагорейское мировоззрение, основанное на борьбе свободы (Воли) с необходимостью (Судьбой) и прямом воздействии на мироздание божественного закона, именуемого Провидением. Венчает этот космический тернер сам Господь Бог, образуя мистический кватернер макрокосма. На уровне индивида человеческая тримерия (тело, душа, дух) находит свое осуществление в Едином Предвечном, образуя мистический кватернер микрокосма. Поскольку Господь един, то своим единством он объемлет весь космос, начиная от макрокосма и через микрокосм до всех царств природы. На этом зиждется основной божественный закон или теодоксия всеединства, которая уже несет в себе закон иерархического гармоничного соуправления – синархию, противостоящую анархии – дьявольскому закону распада и разложения. И хотя в своей вселенной Фабр д'Оливе не находит места князю мира сего, все же его происки можно узреть в крайних формах искажения законов свободы и необходимости. Правда, под конец жизни французский эзотерик признал, что одним искажением этих законов невозможно объяснить все явления и стал говорить о влиянии на людей и человеческие общества элементарных злых духов, поднимающихся в определенные циклы из нижних частей вселенского яйца. Чем не традиционный христианский взгляд на бесов преисподней, пусть и облеченный в определенную оккультную фразеологию.
Исходя из реализуемого во времени и пространстве закона всеединства, весь мир пронизывает единая субстанция, именуемая Исааком Ньютоном эфиром. По поводу этой сущности, неоднократно упоминаемой в трудах Антуана Фабра д'Оливе, Рудольф Штейнер отмечал в своих лекциях за 1924 г. «Какую пользу может извлечь медицина из применения духовно-научного метода»: «Вся Вселенная, от «Бога до глины» является проявлением Единой Субстанции. Древние называли это вещество «Акаша». Герметические философы, называли его квинтэссенцией, или, буквально, пятый элемент… Акаша – это, наполняющая пространство, основная, или первичная материя, из которой образуется все сущее. По меткому определению Фабра д’Оливе, это тот неуловимый узел, который соединяет бытие с небытием, посредством его, осуществляется связь форм, с производящим их принципом».