К Вильяму она относилась нежно и спокойно, ей казалась трогательной его тонкая душевная организация, и поэтому именно поэтому, считала она, он должен был родиться женщиной. Оливер и Тобиас были по её мнению настоящими мужчинами, вот где глава рода по достоинству и по манерам, хотя излишнюю холодность и невыраженные чувства, она считала недостатком. Любимицей же её была, конечно, Мэри, хоть и не по крови, а по духу были близки они, и тетушка, бывало, сокрушалась, что так долго они не были знакомы, и ей следовало бы выйти замуж за Оливера намного раньше, хоть и десятилетней, шутила она. С приходом Мэри в этот дом, все стало намного гармоничнее и теплее, вот и Эмма, как говорила графиня, перестала заниматься ерундой в виде чтения слезливых книг, от которых неизменно впадала в меланхолию, а стала так похожа характером на настоящую женщину, какой и пристало быть молодой леди.
Так, обласкав своим вниманием каждого из членов семьи, графиня на десерт оставила мистера Вудса. Мистеру Вудсу к счастью краснеть не пришлось, так как тайн известных тётушке у него не было.
– Так, значит вы друзья, – громыхала она, поддакивая сама себе. – Что ж это прекрасно, Оливер, у тебя снова появился близкий друг. И пожевав немного добавила, – как жаль, что твой бывший приятель так поступил с тобою, – и, повернувшись снова к Джону, добавила строго, – надеюсь, вы не станете испытывать нежных чувств к нашей Мэри? Её конечно сложно не любить, но уж запомните, не стоит этого делать, если вы настоящий друг, а не предатель всего святого как этот подлый Том Найтли. Он хоть и красавец был, должна признаться, и любоваться его лицом мне доставляло огромное удовольствие, да и манеры были отменны, все руки целовал, но повел себя как настоящий подлец. Возжелал нашу Мэри, замужнюю женщину, жену лучшего друга. Благодаренье господу, что бедняжка этого не помнит, вот и нам бы всем об этом позабыть.
Джон бросил на Мэри быстрый взгляд, она, как показалось ему, немного побледнела.
– Но, тем не менее, тётя, вы сами об этом и напоминаете, – сказал Оливер слегка раздражённо. Ему был не приятен этот разговор, тем более, что он велся при постороннем человеке, то есть Джоне.
– Ах, брось учить меня, – махнула рукой тётка, она была не менее раздражена, чем он. – Здесь нет большого секрета, наша любимая Кэтрин, недолго смогла держать язык за зубами, одно радует, что дальше семьи это не ушло. Правда, Кэтрин? – Гаркнула она и посмотрела в её сторону.
Спина Кэтрин была настолько прямой, что по ней можно было чертить ровные линии. Она с начала самого ужина, боялась привлечь к себе внимание тётушки, теперь же и вовсе хотела оказаться невидимой. Повернув к ней лицо с красными, под цвет своих волос щеками, Кэтрин нервно улыбаясь и стараясь не смотреть на графиню, ответила тете:
– Нет, конечно, тётушка. Я никому ничего не говорила. А в тот раз, это вышло случайно, я не хотела, – и она покраснела ещё больше.
– Как же, не хотела. Сначала – думаешь, потом – говоришь, сколько раз тебе объяснять? – И отвернулась от неё. Джон подумал, что, по крайней мере, ещё один человек должен об этом знать, и это был не кто иной, как Люси Перри, ведь они так дружны с Кэтрин и похожи в желаниях посплетничать. Но скоро эта тема была забыта, и Мэри принялась расспрашивать тётку о жизни в Лондоне. Той дай только повод обсудить последние новости, и разговор плавно перетёк в другое русло, где главными героями выступали бесчисленные подруги леди Вудхаус, которых, невзирая на её характер у неё было достаточно, а так же, не менее бесчисленные родственники, этих самых подруг.
После ужина, рассиживаться в компании молодых людей тётушка не захотела, и ссылаясь на усталость после поездки ушла в свою комнату наказав дремлющему на софе Вильяму приглядывать за женой, дескать, она тоже раскрасавица писаная и не смотря на повышенную болтливость последней, может найтись какой-либо джентльмен способный ею увлечься, а привыкать к новой его жене, в случае развода, она не намерена. Тётушка была заверена о надёжности их брака, о взаимной любви со стороны обоих, и с чистым сердцем отправилась спать.
Немного позже, лежа в своей постели, мистер Вудс, делал для себя кое-какие выводы, основанные почти на месячном пребывании в доме Грантов. Его, как врача, безусловно, более всего заботило душевное состояние его пациентки, которое было в порядке, за исключением, пожалуй, трудностей с письмом. Но благодаря послеобеденным занятиям, которые они проводили вместе, дела медленно, но все же шли на поправку. Конечно, его волновал вопрос её памяти, которому, как ему казалось, уделялось слишком мало внимания. Мистер Грант не выразил особой озабоченности по этому поводу, сказал, что достаточно того, что нынешние воспоминания, она уж точно не забудет. Сама же Мэри, по его мнению, страшилась чего-то, её опасения теперь можно понять, после того как он стал вовлечён в разговор о бывшем друге мистера Гранта. Конечно, не удивительно, что Мэри была так сконфужена. Ведь зная её, как он мог себе позволить о ней судить, и зная её осуждающее мнение насчёт супружеских измен, она возможно боялась, что могла как то невольно, конечно же невольно, в этом мистер Вудс был совершенно уверен, подтолкнуть того самого Тома Найтли, к каким-либо решительным действиям по отношению к ней.
И все же мистер Вудс полагал, что не только проблемы с письмом миссис Грант заставили мистера Гранта пригласить в дом психиатра. С деньгами мистера Гранта и его положением в обществе он мог нанять лучших врачей не только Англии. Он так же мог отправить жену в прекрасную клинику, где ей бы, несомненно, оказали самый должный и профессиональный уход. Сам же Джон отчаянно нуждался в заработке, практически все деньг его семьи ушли на его учёбу в Америке, куда семья переехала в надежде на лучшую жизнь. Будучи, человеком не богатым, его отец смог обеспечить единственного сына достойным образованием, и его единственная мечта была видеть его великим врачом. Джон полностью оправдал надежды своего отца, но дальнейшие успехи сына ему увидеть так и не довелось, он скончался, когда Джон был на третьем курсе университета, мать покинула его годом ранее. Оставшись совсем один, молодой человек с головой ушёл в учёбу, и заканчивая образование был самым лучшим и подающим надежды молодым специалистом на курсе. Проработав в Америке, в больнице для душевно больных, а после, поднабравшись опыта в европейских клиниках, мистер Вудс мечтал о своей собственной.
Он работал в клиниках Америки и Австрии, лечил солдат в Индии, теперь же судьба забросила его на родину, и здесь он надеялся, удача улыбнётся ему. Мистер Вудс разрабатывал собственные методы лечения больных, с которыми не совсем согласны были его коллеги, они считали, что многих пациентов невозможно вылечить, и они годятся только в качестве испытуемых для новых средств лечения, в то время как Джон думал совсем иначе. Поэтому, находясь в той обстановке и видя страдания несчастных больных, Джон поклялся это изменить. Уйдя из последней клиники и зарабатывая частными посещениями, Джон писал статьи в научные журналы, но весь научный мир не мог сразу поменять подход к лечению и постановке диагнозов. Но именно это, заставляло Джона трудиться еще усерднее.
Глава 6
– Что вы мистер Вудс, она совершенно безобидна, – сказала ему Мэри на следующий день. Они прогуливались среди заснеженных аллей, под аккомпанемент собачьего лая бесчисленных любимец леди Вудхаус. За собаками следил старый слуга тётушки, которых любил их не меньше её, как впрочем, он следил и за миссис Грант, которую графиня любила более всех вместе взятых домочадцев.
– Нам бы такую стойкость духа в её возрасте, – продолжала меж тем Мэри, отвечая на вопрос Джона о том, насколько далеко может зайти старая леди в своих бестактных высказываниях. Не тревожит ли это саму Мэри? – Она очень привязана к семье и чтит нас своим присутствием не менее двух раз в год, в следующий раз она приедет в конце лета.
– А, что её семья? Кроме вас, у неё есть кто-нибудь? – полюбопытствовал Джон.
– Есть дочь Лидия, но к нам она не особо любит приезжать. Не любит Оливера. Он был против её брака в своё время.
– Вот как? Почему же? – спросил он.
– Муж Лидии, Джордж, по мнению Оливера не имел права претендовать на руку и сердце дочери графини, – она улыбнулась ему. – Он был сыном управляющего в имении тётушки, они росли вместе с Лидией и спустя годы, их дружба переросла в нечто большее. Но тёте было все равно на мнение Оливера, впрочем, как и на мнение остальных.
– Правда? – Джон хмыкнул, а потом спросил, – А, что думаете вы? Неравный брак для вас приемлем? – и вопросительно посмотрел на неё.
– Смотря, что вы подразумеваете под выражением неравный. Если женятся люди одного сословия, по статусу, по титулу, но там где невеста младше своего жениха, к примеру, лет на двадцать, или брак заключен без взаимных чувств, вот где неравенство.
– Значит, по вашему мнению, в браке должна присутствовать любовь? – уточнил он. Мэри пристально посмотрела на него, и немного помолчав, обдумывая свой ответ сказала:
– Или хотя бы дружба. – Но в голосе её не было той уверенности, с которой она всегда отвечала на его вопросы. Должно быть, она сама сомневалась в своих словах, и Джон решил это проверить.
– Вы полагаете, что люди могут вступить в брак не по любви, не по расчёту, а по дружбе? Какой же в этом смысл? Что оба они могут иметь от такого союза?
– Возможно, один из партнёров не видит себя вообще в браке, не встретил суженого или суженую. Много сопутствующих факторов могут объединить людей, и подтолкнуть к тому, чтоб быть вместе.
– Но ведь это и есть расчёт, не так ли? Один из них расчётливо использует другого, и это эгоизм. Ведь так рассудив, можно с уверенностью сказать, что кто-то из супругов страдает, вы так не думаете?
– Возможно, – немного подумав, ответила она. – Я как то не задумывалась об этом. – И сменив тему, спросила: – Как вам мои сказки? Вы уже их прочли?
Джон растерялся, так как врать ей не хотел, но признаться, что он не прочёл ни одной, а заснул на середине первого произведения, ему было стыдно.
– Весьма интересны. – Ответил он. Ведь половину сказки он прочёл, поэтому это будет правда.
– Ох, бросьте Джон! – воскликнула Мэри. – Вы не прочли, сознайтесь же, я не обижусь. – И судя по её улыбке, она и вправду не собиралась обижаться.
– Простите, ради бога, я просто о них забыл. – Он попытался неуклюже извиниться.
– Не извиняйтесь. – Она не была расстроенной, – По правде говоря, Оливер считает это моё увлечение блажью, говорит, что б я, как и раньше занималась языками, а они мне стали не интересны. Мне стало гораздо интереснее писать то, что у меня в голове и получать от этого удовольствие, чем переводить ненужные мне тексты и получать за это прибыль.
– Как врач, я должен с вами согласиться, как человек практичный судить об этом не берусь, чтобы опять вас не обидеть, – попытался поддержать её Джон. – Порой, следуя нашим желаниям, тем более тем, которые не могут навредить ни нам самим, ни кому бы то ни было, мы исцеляемся. Находим гармонию в душе и сердце.
– Вы считаете, что гармония сердечная, может отличаться от гармонии душевной?
– Безусловно, ведь так бывает, что душа желает одного, а практичное сердце требует другого.
– Значит, вы разделяете душу и сердце на разные составляющие нашей личности? – спросила она.
– Я считаю это правильным. Ведь как практикующий врач, я часто видел страдания несчастных душевнобольных, я помню одного больного, который никак не мог вспомнить свою личность после определённого периода времени. Он памятью застрял во времени, когда был молод, хотя это был глубокий старик. Он попал в больницу истощённым и потерянным. Его семья умерла от болезни, он лишился, жены и детей, беспросветно пил несколько лет и после этого скатился на самое дно. Его память вычеркнула все воспоминания связанные с семьёй. Должно быть, само сознание позаботилось о том, чтобы он не шёл по пути саморазрушения, и отобрало его память. Этот бедняга не мог понять, как он очутился в больнице и главное почему, ведь, по его мнению, он молод и полон сил. Но самое печальное, что лечить его и не пытались, списав его как законченного пьяницу. – Джон замолчал.
– И что же стало с ним? – не выдержав молчания, спросила Мэри. Джон разволновался от нахлынувших на него воспоминаний, но все же продолжил.
– Конечно, помочь я ему не мог. Как врач не мог. Возможно, его память и не подлежала восстановлению, но так как он был не опасен, я принялся лечить его душу, а не тело.
– Каким же образом? – Мэри казалась взволнованной ещё больше самого Джона.
– Я видел, что хоть и выглядел этот пациент вполне здоровым, за исключением провала памяти и некоторой старческой немощи, было, что-то ещё, что тяготило его. Так как вспомнить о своей трагедии он не мог, а душа же знала правду, я начал спрашивать его, что так его тревожит. Он и сам не мог дать ответа на свой вопрос. Тогда я задумался. Если физическое тело его находится практически в абсолютном здравии, не значит ли это, что лечения требует его душа?
– И, что же? – Мэри не терпелось услышать конец рассказа. Она нетерпеливо поглядывала на него. А Джон, казалось, путешествовал по уголкам своей памяти, погруженный в свои воспоминания, что не замечал её нетерпения. – Ах, ну же, Джон. Ну не томите! – Джон очнулся от своих мыслей и продолжил:
– Я повел его на мессу.
– Что? – не поняла она.
– При больнице не было церкви, но иногда к больным приходил святой отец и читал проповеди. Это не имело должного эффекта, так как больные были под воздействием лекарств и ничего не понимали, или не могли понять. А те, кто был не под лекарствами, не обращали на это внимание. Тогда я пошёл обратным путём. Я повел этого старика в церковь, а не наоборот. И знаете, это был поразительный эффект. Он был так выразителен в своей молитве, так полностью захвачен чувством сосредоточенности и важности момента. Казалось, в эти мгновения, его разум сливался с душой, и он был здоров и счастлив. – Джон опять замолчал. Молчала и Мэри. Она была потрясена открытием, которое сделала сама для себя. Что именно её сознание подсказало её душе выход. И пусть она не исцелится полностью, но так трепетно знать о том, что фактически она сама стала для себя защитой.
– Я поняла, – сказала она, наконец, – Я все поняла.– И посмотрела на него. – Мои сказки, они стали для меня спасением. Правда?
– Правда,– он улыбнулся, – Вы сами, фактически стали для себя спасательным кругом.
– Но ведь письмо, вернее мои ошибки. Что здесь не так?
– Вам не кажется, что перемена букв может быть вызвана не только физической травмой? – он вопросительно посмотрел на неё, хотя заранее знал ответ. Джон знал, что и Мэри тоже догадывается, что он хочет ей сказать. Она молчала, хмуря брови, наконец, лицо её разгладилось, и в изумлении и некотором восхищении она воскликнула:
– Я поняла! Это значит, что мне хочет сказать, что-то моя душа!
– Вы правы, Мэри. Ваша душа пытается вам, что-то сказать.
Вернувшись в дом после прогулки, в гостиной царила небольшая суматоха. В диванных подушках, обложенная ими со всех сторон лежала Кэтрин. Причёска её слегка растрепалась, а щеки пылали нездоровым румянцем, который впрочем, всегда присутствовал на её щеках при появлении тётушки Изабеллы. Рядом у её ног, находился такой же раскрасневшийся Вильям, он казался беспомощным, и все хватал супругу за руки, поправляя ей одеяла. Графиня отчитывала прислугу здесь же. Бедная служанка Кэтрин стояла, понуро опустив голову, и боялась встретиться глазами, с кем бы то ни было.