– А чего мне бояться? Все, что ты можешь сделать с услышанным от меня, – пополнить коллекцию остроумных баек и анекдотов. Попасть на мой этаж не получится, а потому, даже если ты торговец правдой, тебе не удастся достать доказательства, что хотя бы слово, вылетевшее из уст старого Марка, является правдой. А просто так тебе и не поверят. Вон, выйди в приемный зал и скажи той надушившейся красавице, что в одной из комнат под землей стоит изобретенный во времена ее бабушки телефон с колесиком вместо кнопок, который к тому же еще и работает от пустоты. Как звучит? Вот и я говорю, что бредово.
Тут уж Хельга не нашлась, что возразить.
К третьей условной группе Мантисс относила довольно часто упоминаемых доктором Вейлесом работников минус четвертого этажа. Хмурые, молчаливые, они сдержанно разговаривали не только с малознакомыми людьми из других отделов, но даже друг с другом. Возможно, выходя из здания, возвращаясь в семьи и к друзьям, они снимали отталкивающие образы, однако в стенах института к ним было страшно подойти. У Марка эти неприветливые ребята вызывали зуд пониже спины, и немудрено: направление работы отдела этих мрачных теней держалось в тайне. И это было странно. Доктора, закрепившиеся на минусовых этажах, имели общее представление о том, чем занимались их соседи. А что изучали люди на минус четвертом, не знал никто, кроме них самих разумеется. Недоумения по поводу того, как разрешили выносить за пределы «рабочих ареалов» информацию о Сердитом Голосе, Маске, Телефоне, Многоликом и других чудиках, но запретили совать нос в дела последнего отдела, не ослабевали. Шептались, что там, должно быть, совсем невероятные вещи происходят, раз молчуны с минус четвертого такие напряженные и подозрительные.
Пока Хельга старалась не зацикливаться на вещах, которые ее не касались. Усаживаясь на стул и вытягивая ноги, она по привычке хрустела пальцами и только после этого приступала к исполнению обязанностей. Проблем с удержанием внимания на единичном аспекте она за собой не наблюдала, равно как не испытывала трудностей с одновременным решением нескольких задач. Однако, утыкаясь в записи отца, Хельга чувствовала себя неудачливым серфингистом, который разбивается о шальные волны. Чем больше она прочитывала, тем отчаяннее виделась ей сама затея разглядеть смысл в чужих мыслях. Как искать выход из лабиринта без карты? Хоть бы ключик какой нашелся…
– Это проблема смыслового контекста, – объясняла Хельга доктору Траумериху, дергая себя за кончики коротко остриженных волос. – Я не могу решить головоломку без вменяемого условия. И самое печальное, что никакой головоломки тут может и не быть. Он запечатлел наблюдения и идеи в тот или иной момент жизни, и весь текст состоит из разрозненных обрывков.
Хельга покусала нижнюю губу, беспокоясь, что ее причитания походят на жалобы, а для нового сотрудника такое поведение непозволительно. И все же не выразить опасения в бесполезности потуг она не могла.
– Вот тут он пишет о семиотическом взгляде на людей, то есть об идее разбора человека на знаки и символы, которые можно прочесть во внешнем виде и поведении индивида. И тут же со следующего абзаца начинает рассуждать на тему селекционного отбора.
– Я понимаю, что это поиск иголки в стоге сена, – успокаивал Уильям. Он часто отлучался из кабинета, и поймать его за край рубашки оказывалось непросто. – Как видишь, я не давлю на тебя. Если ничего не отыщется, мы просто продолжим выполнять свою работу, как было раньше. Не расстраивайся из-за неудач. В конце концов, ты в первую очередь психолог нашего отдела, а уже потом искатель, возможно, несуществующего метода твоего отца.
И эту вторую сторону своей работы Хельга любила куда больше возни с бумагами или чтения записей отца. Хотя Эдгар Мантисс был очень умным человеком и ощутимую пользу от соприкосновения с его мыслями она так или иначе получала, копаться в сознании живых людей ей нравилось больше.
Доктор Траумерих предоставил новой сотруднице полную свободу в выборе последовательности и времени проведения бесед. Это означало, что на первых порах Хельге следовало составить список всех сотрудников на этаже, выяснить, кто в какой день приходит, насколько тесно их деятельность связана с МС и другие мелочи. Мантисс набросала примерный план, правда, была уверена, что он еще раза три поменяется.
На корректировку ушли почти две недели. В отделе работало двенадцать человек, еще четверо спускались на этаж при крайней необходимости. Не так уж и много, учитывая размеры этажа (по площади он не уступал крупному торговому центру). Секрет был в том, что вся территория делилась на три зеркальные части, одну из которых постоянно занимали штатные сотрудники, в то время как две другие временно пустовали. Потом команда перемещалась. Зачем устраивались эти переезды, Хельга пока плохо понимала, однако знала, что связано это с МС.
Больше всего на этаже было лаборантов. Мантисс предупредили, что они часто меняются, потому что платят им гроши, и удивляться постоянной текучке не стоит. Хельгу такой расклад не особо вдохновлял. Она представляла, что едва успеет познакомиться с каким-нибудь Томми, как через месяцок его место займет другой человек. А сеансы требовали постоянства. Однако ничего не поделать, ведь благополучие ушедших кадров не волновало начальство.
С некоторыми сотрудниками из списка возникли трудности. Стив Амберс сходу провозгласил, что взгляд со стороны ему не нужен, а если бы и требовался, то доктор Траумерих —достаточно надежный человек для адекватных суждений. На увещевания Хельги, что Уильям видит коллегу каждый день и может не заметить симптомов, самоуверенный ученый не отреагировал. Впрочем, Мантисс его отказ не сильно опечалил: ей хоть и хотелось покопаться в мыслях этого умника, но лишний раз избежать контакта с ним тоже было приятно.
Второй человек, который, по личному признанию, не нуждался во взгляде со стороны, хотя и не мог отказаться от сеансов, обитал в том же кабинете. Корреспонденцией доктора Траумериха и звонками занималась Лесси Кинси, бесконечно недовольная, когда ее спрашивали: «Вы случайно не родственница знаменитого Альфреда Кинси?». Ей же поручали организовывать закупки материалов и необходимой для работы мелочовки вроде бумаги для принтера или колб в лабораторию.
Лесси обыкновенно сидела в уголке главного офиса возле монитора, закинув ногу на ногу, бегала пальчиками по клавишам и в нужный момент срывала трубку. Она показалась Хельге приветливой, пускай и себе на уме дамой, обожавшей жаловаться… на что-нибудь. Объект оказывался неважен, будь то помятый край платья или грубый водитель в автобусе. Жаловалась Леси даже на свою внешность – ворчала из-за волнившихся темных волос, «прямоугольного, как у мужика» подбородка и «болотного цвета тупых» глаз. Пустяковые претензии высказывались с минимальной долей негатива в голосе. Из-за этого даже Мантисс спустя пару часов перестала замечать привычку Кинси и начала относиться к ее жалобам как к чему-то само собой разумеющемуся.
Лесси любила платья бежевых или темно-синих цветов и ненавидела делать сложные прически, поэтому ограничивалась скромным хвостом на затылке. Но чем она особенно прославилась на всех этажах, так это детской по виду фиолетовой сумкой. Вместительная и яркая, в серо-белых помещениях с блеклой мебелью она приковывала взгляды. Смешная панда на нашивке махала проходившим людям лапой и поднимала настроение. Или раздражала.
Также Хельга проводила встречи с лаборантами и сотрудниками, которые посменно появлялись на минус втором этаже. Один из постоянных уборщиков, Грег Биллс, приходивший по вторникам, средам и пятницам, признался, что иногда ему мерещится слежка. На учете у психиатра он не стоял, внушаемости не демонстрировал. Грег заявил, что эти ощущения возникают редко и вообще не стоят внимания. Однако судя по тому, что он не вполне понимал роль Мантисс и верил, будто она одна способна упечь его в психбольницу кривым росчерком авторучки, уборщик знатно привирал. Даже признание в беспокойстве из него пришлось вытягивать клещами в виде длительных разговоров.
Второй штатный работник, следивший за чистотой, понравился Хельге больше. Роберт Лейни, державшийся на этом месте уже седьмой год, что было почти достижением, показался Мантисс честным мужчиной. Он с ходу признался, что начинает нервничать при виде белых халатов и не особо доверяет врачам.
– На мне нет белого халата, а на лбу не написано: «Доктор Мантисс», – заметила Хельга. – Вы пришли в гости к внимательному слушателю и вежливому собеседнику, а вовсе не к страшному врачу.
Роберт кивнул, расслабил плечи и откинулся на спинку. Он держал руки на коленях и иногда постукивал по чашечке ногтями среднего и указательного пальцев. Волновался, несмотря на попытки выглядеть спокойным.
– Давайте договоримся, что все наши обсуждения останутся в этих стенах, – сказала Мантисс. – Если вы захотите выругаться или выразить недовольство каким-нибудь господином, работающим в соседних помещениях, это не выйдет за пределы комнаты. У меня нет намерений стукачить на вас руководителям и добиваться увольнения. Моя задача – убедиться, что вам комфортно на вашем рабочем месте, никто вас не притесняет и не обижает. Что вас не раздражают картины в кабинетах и освещение не действует на нервы. Договорились?
Хельга знала, что после этих располагающих слов люди все равно оставались напряжены и старались скрыть истинные чувства. Такова защитная реакция, ничего не поделать. Поэтому Хельга полагалась на собственное внимание и опыт, помогавшие выдергивать из невербальных знаков тревожные сигналы.
Роберт снова кивнул.
– Вы предпочитаете молчать и слушать, а не говорить, верно? – улыбнулась ему Хельга. – А есть темы, на которые вы разговариваете с большим удовольствием? Так сказать, и слова нельзя вставить.
– Регби, – дернул плечом Роберт. Рытвины на его щеках свидетельствовали о подростковых проблемах, не прошедших бесследно. – С грамотным собеседником могу часами обсуждать матчи и игроков.
Мантисс мысленно перебирала вопросы, как карточки, сортируя по незримым полочкам в соответствии с их полезностью и степенью давления. Ей не хотелось в лоб спрашивать, не тревожит ли Роберта что-нибудь в рабочее время, хотя фактически она для того тут и сидела. Вот только стандартный опрос не приведет к действенным результатам – нужно копать глубже, пробираться под наросты страхов и нежелания людей признавать свои прегрешения и слабости. А так спрашивать любой может.
– На работе общаетесь с кем-нибудь? Нашли товарища по убеждениям, который любит пинать мяч в свободное время?
– В регби мяч пасуют руками. Это же не футбол.
Прокол. Хельга, пусть и не жила в глуши леса, имела смутные представления о спортивных играх. Никогда по-настоящему не интересовалась ими. Старательно ограждала себя от ненужной информации о сборных и мировых чемпионатах, когда ее знакомые слетались стайками для обсуждения очередного виртуозного пенальти или скандала вокруг спортивной знаменитости. Хельга сделала пометку никогда больше не умничать на малознакомые темы и вообще следить за каждым словом – не только собеседника, но и сорвавшимся с собственных губ.
– Вот видите, я бы не подошла на роль такого товарища. – Она попыталась превратить неприятную оплошность в шутку. – Я тут всего пару недель, но мне кажется, среди служащих этого этажа нет фанатов спорта.
– Да, к сожалению, это так. Я почти ни с кем не общаюсь – только вежливое «здрасьте – до свидания» и уточнение обязанностей.
Как Хельга и думала, Роберт был одиночкой. По его зажатой позе, тянущимся к ушам плечам, отводу взгляда заметно, что он тяжело сходится с людьми. А в разговоре с незнакомцами чувствует себя неуютно. Мантисс видела, как ему не терпелось покинуть комнатку и вернуться в привычную обстановку, где каждое действие доведено до автоматизма и ничего не меняется изо дня в день.
Роберт наверняка бродил по коридорам незаметной тенью, и это было не очень хорошо. Если его забитую ежедневными хлопотами голову посетит шальная мысль, поначалу пугающая и чуждая, она со временем будет становиться все более понятной, начнет приживаться, как паразит, убивая бдительность звенящей в колокольчик интуиции… Никто об этом не узнает, кроме самого Роберта, и рано или поздно все закончится трагедией. Хельга читала о предыдущих случаях, коих, на счастье, набралось не так много. Люди постепенно впадали в депрессию, и главной ошибкой было то, что никто вовремя не замечал ухудшения их состояния, а они не делились.
– Разве сегодня обещали дождь? – произнесла будто между делом Мантисс, косясь на часы. – Мне показалось, доктор Амберс пришел с зонтиком. Вы не видели?
Пожимание плечами.
– Кстати, раз уж завернули в эту сторону, Лесси Кинси просила сообщить, если кто-нибудь найдет ее сумку. Такая кожаная, в клеточку и с красными молниями.
Роберт кивнул. Хельге совсем не понравилось, с каким безразличием этот человек относился ко всему, что его окружало. Конечно, совать нос во все щели он не обязан, однако игнорировать вещи, которые просто невозможно не заметить… И дело даже не в сумке, знаменитой не только на весь этаж, но и на парочку соседних. Хельга могла дать руку на отсечение, что Роберт большую часть времени жил как в тумане, механически исполняя поручения, и выныривал из омута, только когда происходило что-то из ряда вон выходящее. Что-то, способное нарушить размеренное существование.
Хельга решила, что следует проводить беседы с этим человеком дважды в неделю. Со временем он станет более открытым, смирится с необходимостью терпеть странную девчонку с дурацкими брошками, а Мантисс выстроит звенья более глубокого и плодотворного разговора.
Третьим работником того же плана была пожилая Гортензия Миллс. Она, как и коллеги, прибиралась на всех этажах, кроме минус четвертого, куда, похоже, простых смертных вообще не пускали. Гортензия приходила только по субботам и, если верить ворчанию доктора Амберса, достаточно лениво исполняла обязанности. Встретиться с ней Хельга не могла, поскольку не попадала на работу в выходные дни, и Уильям любезно согласился присмотреть за пожилой женщиной сам.
Беседы помогали и самой Хельге. С людьми она сходилась легко, умело применяя коммуникативные навыки и уживаясь с разными характерами в коллективе, но вот смириться с новой обстановкой… Очевидно, сказывалось то, что ей довелось бывать в малом количестве мест. Если бы приходилось путешествовать из города в город, она бы уже не заостряла внимание на том, что вокруг нее опять что-то изменилось. Вот только Эдгар всю жизнь проторчал в одном-единственном городе, и если уезжал на конференции в другие страны, то дочь с собой не брал.
Общаясь со служащими, Хельга впитывала их отношения, реакции, мнения о здании, которое стало казаться Мантисс менее банальным и скучным. Узнавала мелочи, которые не успевали сразу броситься в глаза неискушенному новичку. Свое рабочее пространство она изучила вдоль и поперек, стремясь как можно скорее влиться в атмосферу, раствориться в порядках и уже не чувствовать себя чужаком, путающимся в поворотах и кладущим папки не на те полки.