– Ниоткуда. – Мантисс могла бы объяснить, что на самом деле Амберс ни к кому не прикапывается, а Лесси попросту преувеличивает. Вот только вряд ли девушка ей поверит. – Я просто умею слушать и вникать.
– Да-да, слушать и вникать…
Кинси закатила глаза и переключила внимание на монитор. Она словно отгородилась от Хельги невидимой стеной, исключила ее из своего маленького «девичьего лагеря». Лесси верила, что секрет обращения с неприятными субъектами существует, но горделивая дочь профессора просто не желает им делиться. Хельга не прошла тест на сближение, и Кинси осталась ею недовольна. Мантисс казалось, что Лесси как раз из тех людей, которые закидывают невидимые удочки, и если на них никто не клюет – не отвечает на провокации и вопросы с двойным дном, то они сворачивают инвентарь и укатывают на другой конец пруда. Только менее демонстративно, нежели в метафоре.
Мантисс выяснила причину кочевок по минус второму. МС был способен создавать вокруг себя поле негатива, со временем расширяющееся. Оно оседало невидимой пылью на стенах и мебели, впитывалось в воздух. Чтобы люди не варились в этом бульоне тягостных ощущений и нервозности, они перемещались в локацию, очищенную от отрицательной энергии, и обустраивались там, пока уровень тревожности вновь не подскакивал. Это было трудно не заметить: сотрудники чаще ругались и срывались друг на друге, обязанности их тяготили, в голову лезли посторонние, депрессивные мысли. Проблем со сменой кабинетов не возникало, потому как все комнаты на минус втором, от кладовых до офисов, являлись точными копиями одна другой. Некоторое разнообразие в обстановку вносили сами служащие, которым хотелось замечать этот переезд, а не забывать о нем через пять минут из-за гипнотического однообразия окружающего. Хельга еще не стала свидетелем увлекательного перемещения в смежный сектор и ждала его, как свой первый алкогольный коктейль. Своего рода обряд посвящения на минус втором.
Приобщившись к коллективу, дочь профессора уже через две недели выяснила, на каком этаже какой экземпляр располагался. Исключением оставался все тот же минус четвертый – главная загадка Всея Института имени Гр. Ш-и. Во многом просвещению Мантисс способствовали доктор Вейлес, разомлевший под лучами любопытства новой слушательницы, а также доктор Траумерих и некоторые ребята по соседству. Хельга часто беседовала с лаборантами минус второго, проверяя их душевное благополучие по той же схеме, что и приходивших раз-два в неделю сотрудников. Никто по-настоящему не избегал ее общества. Ведь Мантисс была новенькой. Из-за текучки кадров – на этаже нередко менялись лаборанты и секретари – Хельга в глазах коллег была всего лишь временным сослуживцем, который через пару месяцев исчезнет из их жизни и памяти. Поэтому они свободно болтали о том немногом, что сами знали.
Как выяснилось, на минус первом этаже обитали «рухлядь Вейлеса» СТ-30 и некий СГ-17, он же Сердитый Голос. Руководителем отдела по изучению последнего был профессор Роджер Ван дер Рер, а он распространяться об объекте не любил. Но Марк доверительно сообщил, что из-за СГ ему, его команде и всем посетителям этажа не разрешают пользоваться телефонами, радио и рациями. А если у кого-то возникал соблазн, бедолага сталкивался с такими помехами, что не мог продолжать.
– СГ блокирует любые волны в относительной близости от себя, – должно быть, поэтому доктор Вейлес почти всегда в обеденное время, если не находился благодарный слушатель, утыкался в телефон. Общался с женой, по его же признанию, – иначе большую часть рабочего дня он словно пропадал для внешнего мира. – Иногда мы объединяем усилия и даем Голосу влезть в наш Сломанный Телефон. Volens nolens [1] получается веселенькое комбо.
– А как выглядит СГ? – спрашивала Хельга.
Собеседник только плечами пожимал:
– Кто ж знает. Не уверен, что у него вообще есть какое-то обличье.
– Тогда как же?.. – Мантисс погружалась в думы, представляя все сложности, с которыми сталкивались сотрудники отдела минус первого этажа.
На минус третьем балом правили брат и сестра – Селена и Анри Файнс. Первой в качестве подопечного достался М-07, он же Многоликий. И это все, что Хельга знала о нем, не считая очевидностей, вытекавших из наименования. А соседом его был ФД-28 – не то фермер, не то доктор. Мантисс догадывалась, что эту парочку могли держать там против их воли. Ведь если неодушевленный предмет вроде Телефона не нуждается в прогулках, то обитатели минус третьего не стали бы сидеть годами в четырех стенах.
– Одного не могу понять, – говорила Хельга, стремившаяся познать все грани неизвестного. – Если внизу люди буквально скачут вокруг загадочных предметов и явлений, на кой сдались верхние этажи? В смысле… Ну, пусть бы это был Институт изучения паранормальных явлений, —словили бы пару негативных комментариев от серьезной прессы или, наоборот, стали бы всемирно известными. Кому пришло в голову скрещивать красное яблоко с зеленым?
Подобные вопросы Мантисс задавала доктору Траумериху, как самому приятному собеседнику и в каком-то смысле наставнику. С первых дней он помогал Хельге освоиться, знакомил с людьми и порядками, давал необходимые советы. Ничего не изменилось спустя пару недель – разве что опеки стало меньше, поскольку подопечная Уильяма в ней уже не нуждалась.
Поправив очки, доктор откашлялся и приступил к разъяснениям:
– Если ты интересовалась историей института, изначально он учреждался для исследования психосоматических заболеваний. Тогда, само собой, речи не шло об изучении странностей. Владельцы менялись. И в какой-то момент мы попали под начало человека, который решил расширить сферу деятельности.
– О да, я слышал, что его звали не то Лорри, не то Ларри. А после пришел Генри Фирш, – добавил Амберс, сидевший за столом с китайской лапшой.
Стив не любил ходить в столовую, объясняя это тем, что шум и суматоха сбивают с умных мыслей. Поэтому предпочитал обедать прямо в кабинете, и именно в то время, когда другие люди садятся ужинать.
– По слухам, он пришел вместе с Многоликим, вроде как его другом. Фирш, этот чудной старик, редко наведывается сюда. Выделяет финансирование, иногда присылает помощников, но сам носа не сует. А вот его дружбан, если они на самом деле приятели, остался тут. Вроде как захотел узнать природу собственной аномалии. Все ради науки и так далее…
– По собственной воле заточил себя на этаже?
– Он не заточил себя. Многоликий иногда покидает здание в сопровождении кого-либо из сотрудников, потом возвращается.
– Так говорят, – вставил Уильям. – Конечно, это все слухи. Чтобы попасть на работу на минус третий этаж, нужно быть… хм… своим.
– Да, там чуть ли не преемственность. – Амберс выглядел на удивление веселым. Его ощутимо развлекала поднятая тема, и Хельге показалось, что он сам не верит в то, что рассказывает.
– Допустим, со сменой курса разобрались. – Мантисс сложила руки на груди. – Но почему тогда оставили верхние этажи? Теперь кажется, что они ненужные приростки, пережиток старого.
– Да нет, тут как раз все логично. – Амберс взмахнул китайскими палочками, как дирижер. – Люди наверху занимаются увлекательными делами. Например, приглашают добровольцев принять участие в эксперименте. Сажают испытуемых играться с котятами и говорят, что эксперимент направлен на выявление аллергической реакции на шерсть. А на самом деле измеряют уровень окситоцина после забав с пушистыми зверьками. Любят эти ученые обманывать народ.
– Наверху в самом деле занимаются нужными вещами, – вмешался доктор Траумерих. – Они не лезут к нам, не знают наверняка, над чем мы тут работаем, хотя в курсе, что тоже исследуем что-то. И при этом забирают на себя основное внимание.
– О ваших трудах в научном мире ведь никто не знает, так? Если сотрудники верхних этажей приносят пользу обществу, то вы удовлетворяете запросы владельца института? – задумчиво проговорила Хельга. – Какова конечная цель всех ваших исследований? Вы соберете все данные в кучу и напишете книгу? Или продадите самые полезные данные военным?
– Фантазия даже живее, чем у родителя, – прыснул Стив и тут же смущенно кашлянул, решив, очевидно, что и без того перегнул палку с весельем. Затем метким броском отправил картонный стакан в мусорное ведро и поднялся с важным видом. – Извините, я оставлю вас. Работа – требовательная барышня.
Мантисс стало жаль, что Амберс поспешил спрятать ту сторону характера, которую проявлял столь редко. Как оказалось, пребывая в приподнятом расположении духа, он проявлял склонность к участию в различных обсуждениях, будь то профессиональный спор или светская беседа. Проблем с тем, чтобы быстро и безболезненно влиться в компанию и зацепиться за тему дискуссии, у Амберса явно не наблюдалось. Зато была трудность другого характера: хорошее настроение посещало его ой как нечасто.
– Конечная цель, говоришь? Это хороший вопрос, – проводив взглядом коллегу, сказал Уильям. – Действительно, зачем мы тратим время на изучение явлений, которые плохо поддаются изучению? В принципе, ответ до банального прост. Отправляется человек в космос или залезает в незатоптанную предшественниками пещеру – причина одна.
– Жажда открытий?
– Да. Если перейти от любопытства к практическим целям, то любой человек в первую очередь думает, какую пользу можно извлечь из нового открытия. Будет ли оно востребовано людьми? Или что даст конкретно ему? Можно ли его использовать в жизни и для чего? На примере СТ-30 могу сказать, что, выяснив, на какой энергии он работает и откуда приходит звонок, мы, возможно, сумели бы улучшить качество связи или открыть новые слои реальности, о которых не догадывались раньше.
– Уверена, у вас все получится.
– Спасибо, – улыбнулся Уильям. – Главное, чтобы не получилось так, как с парой ранних объектов. Я слышал, что их случайно испортили увлекшиеся исследователи. Нанесли непоправимый ущерб, из-за чего предметы потеряли особые свойства. Как ты понимаешь, найти похожие проблематично.
Они постоянно говорили о работе, но избегали касаться аспектов личной жизни. А ведь Хельге было интересно, где вырос ее руководитель, о какой профессии мечтал в детстве, как пришел сюда… Проделанный им путь многое рассказал бы о становлении его характера. В этот раз Мантисс осмелилась на непринужденную беседу и обнаружила, что доктора Траумериха не пугали приватные вопросы. Он с живостью поведал об отчем доме на окраине города, откуда переехал в подростковом возрасте, с теплотой вспоминал родителей и не чурался говорить о сложном голодном периоде, когда искал работу. И при этом, как заметила Хельга, не увлекался собственными историями, не выплескивал на слушательницу лишнего, дозировал информацию. Даже если эпизоды из прошлого и рождали у него ворох ассоциаций, он все их держал при себе.
– У меня нет братьев или сестер, даже двоюродных, поэтому мне сложно представить, каково вам было в многодетной семье, – со своей стороны делилась Хельга, чтобы не превращать беседу в допрос. – Как-то так получилось, что и мать, и отец были единственными детьми в семье. Я росла без полного понимая, что значит иметь дядю или тетю, которые присылают подарки на праздники. Если не брать в расчет двоюродную тетку отца, которая часто что-то отправляла нам.
– Иногда оно и к лучшему. Мои тетки слали мне невкусные пряники или пироги.
– Вот ужас! – наигранно испугалась Мантисс.
Хельга уже слышала от доктора Вейлеса историю Телефона. Теперь она полюбопытствовала, как обнаружили остальные объекты изучения. Учитывая, как редко коллега ее отца позволял себе говорить об МС в присутствии не допускаемых к нему людей, это откровение Хельга расценивала как огромную удачу. Обычно он пресекал хитрые вопросы Мантисс и не велся на завлекательные беседы, которые она начинала исключительно из-за жажды узнать как можно больше о знакомом из детства. Ей казалось, что с каждой новой деталью она все ближе подходила к МС.
В этот раз доктор был откровеннее обычного. Появилась ли эта открытость благодаря атмосфере непринужденной беседы, которая смогла увлечь даже извечно сосредоточенного Амберса? Как бы то ни было, доктор Траумерих не стал отнекиваться. Не обладая даром Вейлеса превращать в приключенческую историю даже рассказ о покупке молока, он кратко поведал о том, как МС встретили в одной захолустной деревеньке. Истории о живых манекенах там с тех пор превратились в местные байки и страшилки для детей.
– Он был агрессивен? – поинтересовалась Хельга. – Или его характер испортился уже здесь?
– Он всегда таким был. Такова его природа, его хобби и смысл жизни. Уж и не знаю как выразиться.
– Вы выяснили его возраст? Или происхождение?
– Сказать что-то определенное трудно, – прохаживаясь по комнате, сказал доктор. Когда от него требовалось много говорить, он предпочитал вставать и двигаться. – Предположительно около ста лет. Может, чуть старше. А вот почему МС такой, каким мы его знаем… Он сам придумывает небылицы, одну изощреннее другой. Верить в его сочинительства нельзя. Не исключено, что одна из версий правдива, но какая?
Уильям бросил взгляд на часы и покачал головой. Вернувшаяся из столовой Лесси окончательно разрушила откровение вечера. Хельга могла поклясться, что почувствовала, как лопнул пузырь теплоты и уюта, заполнявший помещение минутой ранее.
Хельга не ходила в гости. Не находилось поводов, не было нужных знакомых – вот она и не завела такой привычки. Иногда у нее рождалось минутное желание узнать, в какой обстановке живут те люди за дверью, как пахнет в комнатах, какого цвета занавески, в каком порядке расставлена мебель, какой узор на обоях… Ведь за каждой дверью скрывался свой уникальный набор вещей, в которые помимо пыли въедались история и дух хозяев. Эти кратковременные вспышки любопытства возникали из-за интереса к облику жилища, а не к обитателям, так что если бы Хельга ходила в гости, то не ради общения с людьми, а только для того, чтобы познакомиться с микромиром внутри меблированных коробок.
Чтобы разведать обстановку не в домах, а в головах людей, походы в гости не требовались. И у Грега Биллса, с которым продолжились редкие встречи, там творился кавардак. Осознав, что Мантисс не для того беседовала с ним, чтобы выявить отклонения в психике и запереть в комнате с мягкими стенами, пятидесятилетний мужчина осмелел и порой стал вести себя фамильярно. Разговаривал с Хельгой пусть и вежливо, но с явным намеком на то, что она еще юная и неопытная девочка, мало что понимающая в серьезной, суровой жизни. Зато он был словоохотливее Роберта Лейни, что определенно нравилось Мантисс и из-за чего она готова была терпеть его тон знатока.
Разговор проходил в комнатушке, в которую только стол со стульями и вмещались. Голые белые стены и одинокая лампа над головой навевали тоску, но что поделать? В конфиденциальных беседах требовалось соблюдать строгие правила, и Хельга не могла позволить себе выслушивать людей в присутствии посторонних. Поэтому ей с первых дней и уступили эту коморку специально для сеансов, ведь остальные кабинеты были заняты рабочим персоналам, докторами и лаборантами. Что не совсем честно, поскольку парочка использовалась под складирование разнообразных папок и другой офисной утвари и их вполне могли бы разгрести для Хельги.